Карась А. Мещанский вальс. В МХТ сыграли "Гамлета"
Юрий Бутусов, однако, затейник. Нежданно-негаданно и, кажется, едва ли не впервые в истории русского театра он лишил пьесу того персонажа, с которым связано многое, но функции которого труднее всего в трагедии Шекспира определить - он лишил пьесу Горацио.
Пустячок этот многое меняет в сюжете и многое объясняет в спектакле. Не с кем Гамлету рефлексировать, некому порассказать о распавшейся связи времен, некому посетовать на то, что именно ему досталось эту связь восстановить.
В спектакле Бутусова Гамлет-философ решительно отсутствует. В нем есть Гамлет-простолюдин, на котором смешно и мешковато висят и мужицкие овчины, и серый костюмчик аккуратного клерка, и элегантный кремовый пиджак. В целях художественной экономии Бутусов отдал роли Марцела, Бернардо и Франциска, караульных, первыми увидевших Призрака, своей любимой троице – Михаилу Пореченкову, Константину Хабенскому и Михаилу Трухину – Поццо, Эстрагону и Владимиру из своего раннего спектакля "В ожидании Годо". В овчине, по-мужицки, выходят на сцену менты-друганы, они же – Полоний, Клавдий и Гамлет. И тут уж трудно отделить одного от другого. Тем более что и Призрак, которого играет Сергей Сосновский (недавний "призрак", папаша Головлев в спектакле Серебренникова "Господа Головлевы") в темноте сильно смахивает на постаревшего Хабенского.
Чувство однородности этого мира дает знак целой генерации. В сущности, на этом можно было бы остановиться в описании спектакля. Дальше – только подробности, детали. Мешковатый, ментообразный принц датский – часть троицы, часть всего остального мира, чья демократическая однородность не позволяет Гамлету родиться как чему-то иному, отдельному от всего. Его и жаль, и смешно смотреть на него. В сущности, он страдает так же бессмысленно сильно, как Клавдий-Хабенский, когда он замирает у креста – у крестовины перевернутого стола – со свечой, в жалкой попытке молитвы. Или как Полоний-Пореченков, уже убитый Гамлетом, выходящий на подмостки, чтобы взять на руки безумную Офелию (Ольга Литвинова) и унести в свое небытие.
Юрий Бутусов, со времен своих студенческих спектаклей работающий с масками, образовал в конце концов три самые знаменитые маски отечественного сериала. Невнятные и обаятельные, простые и демократичные, обладающие особым, негероическим героизмом, пьющие водку, влюбляющиеся в кого ни попадя, отстаивающие странные, неартикулируемые идеалы, эти трое блистательно отражают невнятную российскую реальность последнего десятилетия. Не случайно совсем недавно Константин Хабенский пытался сыграть самого загадочного негероя 70-х – вампиловского Зилова из "Утиной охоты". Не случайно он же сыграл в МХТ белого офицера Алексея Турбина почти буднично и уж точно "антигероично".
Сталин любил, говорят, спектакль "Дни Турбинных" именно за то, что его герои напоминали ему о значительности уничтоженной им генерации. Новый булгаковский спектакль не вызвал бы у него никаких сантиментов. В новом "Гамлете" нет ничего обжигающего, ничего, в чем стоило бы углядеть ужас распавшейся связи времен. Лишь несколько блистательных и остроумно выполненных образов, несколько сцен, от которых мог бы зайтись дух. На обнаженной сцене (художник – Александр Шишкин) натянуты металлические нити-провода с побрякивающими на них консервными банками. Не тюрьма, но лагерные проволоки. Или нотный стан, на котором рождается не гармония, но только монотонные гармошечные распевы или звуки болотной хляби. С одной стороны, какой-то огромный вентилятор, бессмысленно перемалывающий все стремления, с другой – такой же огромный прожектор, освещающий темное месиво нарождающихся или нерожденных смыслов.
Наконец, Гамлет-Трухин – простодушный некрасивый пацан – вытаскивает на сцену огромный металлический стол. Из него будут потом образованы подмостки, на нем улягутся актеры, чтобы рассказать об убийстве Гонзаго в сцене "Мышеловки". Уткнувшись в его вывернутую наизнанку поверхность с крестовиной будет молиться Клавдий. На нем тихо и беспафосно свернется калачиком убитый Гамлет.
Трагедия отложена. Дуэль Гамлету только снится: снится, как в него втыкают множество тростей-кинжалов и разбегаются крысами. Но въяве никакой дуэли с Лаэртом, субтильным чернокудрым красавцем (Роман Гречишкин), не будет. Гамлет, прижимаясь к столу, успеет еще раз, в слезах и спазмах проговорить "Быть иль не быть", но в повторении тоже не будет никакого особого смысла. Он попросту садится за огромный железный стол вместе с семьей. Смерть входит как часть повседневного застолья, как обыденная трапеза. Вульгарная Гертруда (Марина Голуб), Клавдий, Гамлет и сам Призрак, Гамлет-отец – все сидят рядом. Поскрипывающий на граммофоне монотонный вальсок вторгается в беседу.
Катарсиса нет. Связь времен не распалась, век не расшатался, не вышел из пазов. Попросту забренчал скрипящим мещанским вальсочком и растворился в тоске.
