Один мой близкий к театральным кругам приятель очень удивился, узнав от меня, что Тхапсаев играл Отелло в театре Моссовета Юрия Завадского на осетинском языке, тогда как весь спектакль шел на русском. Выросло уже целое поколение, которое не видело Бало Тхапсаева на сцене.

Спектакль «Отелло», где главную роль до него исполнял другой Народный артист — Н. Мордвинов, Тхапсаев целый месяц репетировал у Ю. А. — так за глаза студенты звали Народного артиста СССР, художественного руководителя театра Моссовета Юрия Александровича Завадского, о ком, кстати, Марина Цветаева написала целую повесть.

Партнерам пришлось нелегко: нужно было услышать реплику на осетинском, вовремя ответить и постараться соответствовать очень живому, достоверному актеру Тхапсаеву. Он внес в хороший, но уже устоявшийся столичный спектакль новый нерв. На сцене среди изнеженных «венецианцев» Тхапсаев казался великаном.

Все московские студенты-осетины были на первом представлении. Я в то время учился у Ю. А. на режиссерском, был на практике в театре Моссовета, и директор театра В. Зайцев, который воевал в Отечественную вместе с В. Этушем в Кадгароне, дал мне десяток-другой контрамарок. Все проходы между рядами, все места у стен были наши. Наш был и балкон. Мы, студенты-осетины, были горды: наш Тхапсаев играет в столице главную роль на осетинском языке. Про нашего земляка английские газеты пишут, что он — лучший исполнитель роли Отелло со времен легендарного Эдмонда Кинга…

После Щукинского училища я вернулся в Осетинский театр и даже получил там от Тхапсаева роль Лейстера в спектакле «Мария Стюарт» Шиллера. Сыграв несколько раз Лейстера, Тхапсаев попросил режиссера спектакля Зарифу Бритаеву: «Стар я уже для этой роли. Отдай молодым выпускникам Щуки, ну, хотя бы Хабалову. Я его видел в дипломном спектакле “Мухтар”… Так я получил в театре свою первую большую роль.

А еще до отъезда в институт мне повезло несколько раз сыграть Касио. Актер, игравший эту роль не один десяток лет, однажды оказался на свадьбе дружком (къухылхӕсӕг). Пришел в театр — на ногах держался, но спектакль длинный, да еще с самим Тхапсаевым! Бало ненавидел партнеров даже с малейшим признаком алкоголя: «Я не выйду на сцену с пьяным партнером! Лучше отменить спектакль. Для меня сцена — святое. “Эти” и в церкви у алтаря могут звенеть стаканами!»

Память у меня была хорошая. Текст всего спектакля — не только роли Касио — я знал наизусть. Срочно привели меня пред светлы очи режиссера. Зарифа Бритаева текст быстро проверила. Костюм Касио, который был мне великоват, зашпилили булавками. И — вперед, на сцену. «Сверхзадачи» и прочие режиссерские премудрости рассказали уже на следующий день после моего театрального подвига — вместе с премией аж в целый червонец.

Быть на одной сцене с Бало Тхапсаевым — это больше, чем все факультеты театральных институтов. Он действовал, говорил с такой убедительностью, что я забывал, где нахожусь. Разгневанный Отелло и я — сосунок, который перед ним провинился. И свою вину я искренне переживал. Напрочь забывал, что я на сцене, что я актер, а все происходящее — просто театр.

У меня была счастливая театральная юность. Я застал осетинский театр в пору его величайшего взлета. Он был любим зрителем и приезжими московскими режиссерами и критиками. Мальчишкой я видел на сцене Соломона Таутиева в роли Коста. Актер уже тяжело болел, и я видел один из его последних спектаклей. Легенды были рядом со мной на сцене, но это, казалось тогда, было в порядке вещей.

…В Осетинском театре шел удивительный, яркий, жизнеутверждающий, с характерами эпохи Возрождения спектакль «Двенадцатая ночь» по Шекспиру в постановке Зарифы Бритаевой. В каждом персонаже, несмотря на красочные одежды, зритель узнавал своих односельчан. Их хитрости, их придумки. Что творили на сцене Борис Калоев, Исай Кокаев, Серафима Икаева, Къола Саламов! Иногда мне кажется, что телевидение и кино изгнали из театра дух импровизации, дух капустников, театральных розыгрышей. Пропало театральное «хулиганство», дающее старым спектаклям элементы неожиданности, сиюминутности происходящему.

А великолепный спектакль «Женихи» Ашаха Токаева, бывшего выпускника осетинской студии! В нем каждая роль, каждый эпизод в течение 30 лет были украшением театра! Даже участники массовки придумывали себе узнаваемых персонажей, точный грим. Къола Саламов без единой реплики играл вечно голодного, с горящим взором Габрушка, чьим именем через каждое слово клялась Варвара Каргинова — «Уӕд мын Габрушкӕ амӕлӕд!». И когда, наконец, появлялся этот легендарный «Гаврушка», зрительный зал долго не мог успокоиться.

Потом в Москве в театре Сатиры замечательный режиссер Андрей Гончаров поставил спектакль «Женихи». Пригласил и меня, тогда студента режиссерского факультета, консультантом по осетинскому быту. Напекли пирогов, привезли войлочные шляпы из Осетии. В спектакле были заняты все лучшие актеры театра. А спектакль блестяще провалился! В нем, по театральным меркам, ничего не происходило. Говорят и говорят. А в Осетинском театре за счет национальных характеров, подсмотренных типажей, «Женихи» прожили долгую и благополучную жизнь.

Во время преддипломной практики на режиссерском факультете я вновь встретился с Великим мастером с душою и наивностью ребенка.

Теперь-то понимаю, что наивность ребенка и театр несовместимы. В этом террариуме единомышленников наивность не выдерживает. Но удивительно: все-таки был Великий мастер Тхапсаев, который свято служил театру.

 

 

Говорят, есть кризис среднего возраста. Мужик добыл квартиру, детей вырастил, посадил дерево или целый сад… И что?! Что дальше?

У талантливых актеров тот же кризис. Сыграл Отелло, Короля Лира, Уирель Акосту, Чермена, Городничего… А дальше? Лично знаю актеров, сменивших десяток столичных театров в поисках выхода из кризиса… А такому Великому актеру, как Бало Тхапсаев, и бежать-то было некуда. Театр национальный — один! Ну, повезло, другой не менее Великий — Юрий Завадский позвал в свой театр: несколько спектаклей счастья, всенародного обожания, поклонниц, цветов… А дальше что?! Возвращаться домой…

Он всю жизнь был особняком. Он и его роли. Больше его в театре ничего не касалось. К огромному сожалению, не нашлось рядом режиссера, художника, который открыл бы для него новые горизонты творчества. Хотя, что это за «горизонты творчества», я и сам не знаю!

И вот в такой период его жизни я приехал на режиссерскую практику в родной театр. Геор Хугаев ставил «Дочь прокурора» — пьесу на морально этические темы, как тогда говорили. Тхапсаев-прокурор в пьесе, где ничего, кроме дежурных фраз о чести, достоинстве… После «Отелло», «Короля Лира» играть в таких поделках ему было мучительно, стыдно.

Однажды после многочасовой застольной репетиции «Дочери прокурора» (будь она неладна) с разбором событийного ряда, действенного анализа и т. д. и т. п., Тхапсаев подвел итог словами Лира: «Ницыие ницы рауайдзӕн!» — «Из ничего рождается ничего!»

После репетиций мы совершали прогулки по проспекту. Он рассказывал о начале осетинского театра, о том, как из рабочих сцены попал на сцену, о трудностях нашей профессии. В театре легко просто существовать — никто не встанет на твоем пути. Но если ты служишь, как в церкви, если у тебя ничего в жизни, кроме театра, нет, то почему-то обязательно появляются недоброжелатели. Казалось бы, живи сам и давай жить другим! Но нет, надо помешать другому осуществить свои мечты… Почему я тогда не записывал его рассказы?! Те прогулки были более значимы, чем все факультеты, которые я успел прослушать и одипломить.

…У тогдашних начальников Осетии была «фишка» — всем прибывшим из центра чиновникам показывать «Отелло» с Тхапсаевым. И ни у кого не хватило мудрости снять на кинопленку этот великий спектакль. А ведь тогда уже на Осетинской горке появился телекомплекс. Делали фильмы про знатных кукурузоводов, горняков, развлекательные «осетинские» киноновеллы. А про него откладывали до лучших времен… После смерти Великого актера с трудом на всех студиях наскребли 8 минут с Бало Тхапсаевым…

 

 

Всё лучшее у нас принадлежало народу, потому в конце 50-х годов и решили спектакль «Отелло» с Бало Тхапсаевым в главной роли прокатить по самым глухим аулам Осетии. Но вот беда — в сельские клубы спектакль не умещался. Декораций было много. Тогда дирекция театра нашла, как ей казалось, блестящий выход.

Сельчане в воскресенье везут свои продукты и живность в город на базар, к обеду всё распродают. Почему бы им после этого в театр не сходить? Решили давать по два спектакля «Отелло». Утром и вечером. Исполнитель роли Отелло Тхапсаев — депутат Верховного совета, значит, слуга народа, а для своего народа он и два спектакля в день сыграет.

На утренниках аншлаги. Газеты трубят. Почин подхвачен. Не мы в село, а село к нам. Сельчане смотрят спектакли в комфорте, при буфете. При всех декорациях и световых эффектах, с оркестром. У-ра!!!

Тхапсаев играть в полсилы не умел, на каждом спектакле выкладывался полностью. От нервного напряжения покрылся экземой, но это никого из начальников не волновало.

И сельский зритель заполнил залы. Внес свою специфическую атмосферу. Никакие билетеры не могли остановить зрителя, который, увидев знакомого в другом конце зала, радостно его приветствовал и назначал встречу в буфете. И все это, естественно, во время действия.

На один из утренников «Отелло» пришла зрительница из Ногира, которая своего черного петуха не продала, а билет на спектакль уже купила. На базаре с раннего утра работал театральный ларек.

Что делать? И билета на балкон жалко, и петуха не выбросишь. Пришла ногирка к театру, засунула голову петуха под крыло, покачала его, тот и затих. Сунула его в кошелку — и в театр. Начался спектакль. На сцене бушуют страсти. Ногирка забыла обо всем. Петух поспал, вылез из кошелки, ступил на барьер балкона. И когда фанфары прозвучали в честь Отелло и наступила тишина, петух закукарекал. Все на балконе зашикали, бросились ловить его, а петух, вспомнив, что и он птица, расправил крылья и аккуратно приземлился у ног Отелло. Отелло в это время взмахнул руками и крикнул: «Черен я!». От крика актера черный петух тоже взмахнул — очень похоже — крыльями. Зал грохнул. Свист. Топот. Дали занавес. Артисты бросились ловить петуха, но не тут-то было. Наконец, помреж открыл ворота сцены, петуха выгнали во двор. Директор стал перед Отелло на колени. Сказал, что лично будет дежурить на балконе. И действо покатилось дальше.

После спектакля разгневанный Тхапсаев, прижимая к груди букеты цветов, кричал: «Петухи!!! Барабаны! Куры! Что? Что еще? Где он? Подайте его сюда! Где он?!»

Невозмутимый помреж отвечал: «Петух нарушил художественную целостность спектакля, и если за ним не придут адвокаты — гильотина!».

Ногирка за петухом побоялась прийти. На другой день, на репетиции помреж заметил: «Жилистый оказался нарушитель. Съели, но без всякого удовольствия. — И добавил мечтательно: Может, к следующему утреннику кто индюка не продаст?!».

 

Источник: Осетия-Квайса