– У Станиславского была традиция перед началом работы – посетить места, описываемые в выбранном для постановки произведении. Вы были в Петербурге в «местах Раскольникова», когда репетировали ваш спектакль?

– Мы попали в Петербург, когда спектакль уже вышел. Пошли вместе с моими студентами и с гидом по маршруту. Зашли в дом Раскольникова. Весь подъезд изрисован граффити. Надписи типа: «Родя! Заруби нашу вошь-математичку. Коля из 7 «Б»». Какие-то душевные вздохи: «Как я тебя понимаю!» А на чердаке висел замок, но мои студенты его покрутили и выяснили, что он давно распилен и висит просто для отвода глаз. Мы зашли. В центре сделана земляная горка. И как дети делают секреты: ямка, закрытая стеклом, а там цветы, фантики, еще какие-то приношения-украшения. Это был познавательный опыт. Стало понятно, что Раскольников для сегодняшних школьников – их герой.

– Вы долго готовили спектакль?

– Репетиции шли около четырех месяцев – для нас это долгий срок. А обдумывал я эту постановку несколько лет. Делал инсценировку. Все хотелось сохранить: и эта деталь важна, и эта линия. Первая читка длилась шесть часов. А потом постепенно в процессе работы что-то оказалось ненужным, что-то ушло, что-то сократилось. Так что теперь спектакль идет четыре часа.

– В программке много цитат из философов, писателей, искусствоведов, режиссеров, которые занимались Достоевским. Это – так сказать, «список литературы по вопросу»?

– Я очень много читал литературы о «Преступлении и наказании». И, надо сказать, со многими – с большинством – был не согласен. Мне кажется, что одна из главных тем Достоевского – путь Раскольникова к раскаянию. Многие пишут, что он испытывает раскаяние буквально сразу после убийства. Но я убежден, что настоящее раскаяние приходит только в финале. И поэтому для меня особенно важен эпилог, который часто просто отрезают, как ненужный придаток.

– В вашем спектакле ощутимо желание «идти вслед» мыслям Достоевского, но удивительно, что и атмосфера Петербурга воссоздана очень тонко…

– Когда к нам приезжали французы, то театр только начал работать после первого этапа ремонта (вы видите, что он еще длится и кончится – мы надеемся – к 2010 году). А так театр простоял несколько месяцев без крыши, декорации начали плесневеть… В зале + 2 градуса. И еще запах сырости и плесени. И вот французы после спектакля подходят: как вам удалось передать питерский холод – мы еще понимаем! Но как вам удалось воссоздать этот особенный петербургский запах…

– Вы ведь этой осенью сыграли «Преступление и наказание» в Париже. Как прошли гастроли?

– Звучит нескромно, но очень успешно. Мы сыграли «парижскую премьеру» в ноябре. Был стоящий зал, который долго не отпускает актеров. И очень хвалебные рецензии в прессе… Наш взгляд на Достоевского оказался французской публике близок и интересен.

– А не собираетесь ли вы показать свое «Преступление и наказание» в России?

– Это был бы очень интересный опыт. Но пока нас с Достоевским не звали.

– И традиционный вопрос: что ставите сейчас?

– Мы задумали спектакль «Шекспириана», где будет смесь из разных произведений Шекспира: комедий («Как вам это понравится» и «Сон в летнюю ночь») и трагедий («Гамлет»). Посмотрим, что получится, но пока заниматься этим интересно.