62-й Авиньонский театральный фестиваль обещает в какой-то степени примирить европейских поклонников экспериментального театра и мейнстрима. Для отечественного театрала, впрочем, между этими двумя понятиями мало разницы: скорее всего, и то и другое ему показалось бы чудовищным авангардом.
И если московские (да и питерские) зрители, имеющие театр «Практика» и Театр.doc, Фоменко и «Табакерку», Молодёжный на Фонтанке и МДТ еще хоть как-то готовы свыкнуться с тем, что театр бывает и таким, то за Уральскими горами про подобное и не слыхивали.
Ромео и его Древиль
«Постсоветское пространство, за исключением, конечно, Херманиса, представлено обласканным на нынешнем Авиньоне Анатолием Васильевым и его «Терезой-философом» Тенденция начинается с организации – впервые на пост приглашенного художественного руководителя фестиваля, который выбирается каждый год, приглашены сразу два человека.
Изначально на эту роль позвали небезызвестного после фестиваля «Территория» Ромео Кастеллуччи. Однако, поразмыслив и решив, что фигура он для традиционного пока еще Авиньона вполне одиозная, позвали в целях восстановления баланса Валери Древиль.
Так худруков стало два. Позицию свою организаторы объяснили тем, что хотели взять людей, в театральном пространстве расположенных на максимально далеких друг от друга концах, с одной стороны, а с другой – максимально приближенных друг к другу в пространстве эксперимента.
Другими словами, то, что Кастеллуччи делает при помощи образа, Древиль делает при помощи слова. А цель, как известно, оправдывает средства.
Древиль русскому зрителю, не следящему за западным театральным процессом, мало знакома. Представляет она тот самый традиционный мейнстрим. Однако один только спектакль «Медея-материал» в постановке опального нынче в России Анатолия Васильева (про него – позже), ставший не так давно едва ли не главным событием в мире театра, где Древиль довольно резво раздевается и дальше весь спектакль играет голой, поверг бы зрителя глубинки в шок, по глубине сравнимый разве что с восторгом европейской публики.
Может быть, поэтому было принято решение опубликовать в издательстве P.O.L. одну из дискуссий между четырьмя организаторами нынешнего Авиньона (Древиль, Кастеллуччи и директора фестиваля Венсан Бодрийе и Ортанс Аршамбо) под названием «Беседа. К Авиньону-2008», которая, по словам организаторов, не является «объяснением программы», экспликацией художественного замысла, но компаньоном, вроде Вергилия у Данте, который поможет понять, что заставило подобрать такую программу и какие вопросы стали ключевыми.
И видеть сны, быть может…
Кастеллуччи с Древиль собрали плотную и разномастную программу. Тут тебе и знаменитая дантовская трилогия самого Кастеллуччи, в пандан которой Древиль будет читать отрывки из «Божественной комедии».
И «Гамлет» Томаса Остермайера в постановке театра «Шаубюне», призванный в качестве тяжелой артиллерии доказать безусловное превосходство современного немецкого театра.
И сам полюбившийся москвичам после «Этого ребенка» в «Практике» молодой мэтр Жоэль Помра с неизвестной у нас работой «Я дрожу», творящий на сцене какой-то невообразимо психологичный и трогательный театр.
И модный нынче в Европе Алвис Херманис с до боли родной и актуальной «Соней». И некие неведомые пока еще «Дети аэропорта» латиноамериканки Лолы Ариас и немца Штефана Каэги.
И даже Важди Мувад с «Сеулом» на пару со Станисласом Нордэем с «Этой системой».
Есть там и много чего еще, постсоветское же пространство, за исключением, конечно, Херманиса, представлено обласканным на нынешнем Авиньоне Анатолием Васильевым и его «Терезой-философом», которым посвящен почти что симпозиум.
Эта дань уважения блестящему художнику выглядит вдвойне горькой для российского (и, кстати, даже более – для московского!) театрала после той мерзкой истории, в ходе которой Васильев был вынужден покинуть собственный театр.
Божественные трагедии
Таким образом, «Божественная комедия» не просто становится центральным образом фестиваля – кольцо замыкается, и спектакль длиной в человеческую жизнь начинается там, где некогда заседали «церковные торгаши», которых Данте заклеймил в XIX песни «Ада».
Основной посыл Кастеллуччи: дегуманизированный мир, где личность одинока, а толпа слепа; именно в изображении безликой массы режиссер добился общепризнанных успехов.
Важный момент фестиваля – «Римские трагедии» голландского режиссера Иво ван Хове, который переиначивает на новый лад бессмертные трагедии, создавая большой спектакль о политике и механизмах, которые стоят за этой политикой (начало демократии в «Кориолане», введение двухпартийной системы в «Юлии Цезаре» и глобализация в «Антонии и Клеопатре» ).
Ван Хове не боится ни анахронизма, ни чрезмерной актуализации – с его точки зрения, мы существуем в рамках той же проблематики, что и римские герои елизаветинца Шекспира.
Кстати, никаких искажений в тексте Шекспира нет – новый перевод и отсутствие военных сцен, чтобы не отвлекать внимание от того, что настоящий театр – это политика.
«Гамлет» – еще одна работа трагедийного размаха. До последнего Остермайер не думал, что будет ставить эту пьесу, но, сходив на постановку знакомого режиссера, понял, что настал и его черед.
И хотя Гамлета зачастую представляют как романтического героя, попавшего в насквозь прогнивший мир, Остермайер хочет его «расшевелить», «отвесить ему тумака», по выражению самого режиссера.
Гамлет бездействующий и Гамлет безумный – кто из них более раздражает режиссера? В какой момент политика (а Остермайер, как и ван Хове, видит в шекспировских пьесах прообраз современных политбаталий) становится выше, чем искусство и жизнь?
Видимо, в тот, когда приезжаешь в Авиньон.
Источник: Взгляд
