Владислава Ерко называют лучшим украинским иллюстратором. Он оформил детские книжки “Снежная Королева”, “Сказки Туманного Альбиона”, серию книг о Гарри Поттере издательства “А-ба-ба-га-ла-ма-га”, романы Пауло Коэльо и Карлоса Кастанеды издательства “София”. Недавно книга Уильяма Шекспира “Гамлет, принц Датский” с иллюстрациями Ерко, получила Гран-при конкурса “лучшая книга Форума издателей-2008”. И таких наград, как украинских, так и заграничных,  у Владислава множество, но он к ним безразличен. УНИАН пожаловал к художнику на интервью. 

 

Как только переступаешь порог квартиры Владислава Ерко, перед глазами сразу появляются шкафы с книгами: от собраний произведений Толстого, Чехова, Достоевского до современных бестселлеров Умберто Экко и Переса Реверте. Собственноручно иллюстрированных книг в первых рядах стеллажей не видно.

 

Хозяин приглашает на чай. Выбор как в ресторане – множество жестяных коробочек с ароматным напитком на любой вкус. Пока Владислав хозяйничает возле плиты, я сажусь за стол. И спохватившись, что уселась без приглашения, переспрашиваю, не заняла ли случайно хозяйское кресло.

 

— Но ну что вы! Мне все равно, — смеется хозяин. — Вот Иван Антонович (Малкович – авт.) сразу бы сказал: “Кто это пил из моей чашки, кто сидел на моем стуле?” Привел я однажды кого-то к себе на работу, по делу. Уже не помню кого. Малковича не было. Ну и сели кто где. Тут приходит Иван Антонович. И это его так оскорбило: как это какой-то сидит на моем месте? Ерчик, ну что это такое?

 

— Я слышала, у Вас вообще интересные отношения с Малковичем, сложные...

 

 

Я же его крестный. У нас нормальные отношения. Больше даже семейные. А в семье же как оно всегда бывает?.. Я делал несколько попыток не работать с Малковичем. Просто уставал от него, а он — от меня. Ходим, поглядываем волками друг на друга. И я иду работать в другое издательство. Поработаю там полгода, сделаю какую-то книжечку, а затем все равно возвращаюсь: или он позвонит, или я позвоню и “такая грусть и тоска в глазах”...

 

— Вы, в основном, работаете в издательствах “А-ба-ба-га-ла-ма-га” и “София”...

 

— Нет, я  работаю сам для себя. Я безработный с 1987 г.

 

— Не пытались ли Вас переманить другие издательства? Ведь Вас называют лучшим иллюстратором в стране.

 

— Это ложь. Есть Якутович, которого я считаю очень классным иллюстратором. Во Львове есть целая куча классных иллюстраторов: Пинегин, Падучак, Романишин. Это такие величины! Правда, им нечего иллюстрировать, потому что сейчас немногие издают книги...

 

— Книга Уильяма Шекспира “Гамлет, принц Датский”, проиллюстрированная Вами, на днях получила Гран-при конкурса “лучшая книга Форума издателей -2008”. Это уже закономерность: если книгу проиллюстрировал Ерко, она обязательно где-то победит...

 

— Я никогда не пытался добывать какие-то призы и никогда об этом не думал. Я никогда не представлял свои книги на какие-то конкурсы или награды. Это делают издатели. Я к этому не имею никакого отношения. “Гамлет” напечатался неделю назад, максимум полторы. Еще полторы недели и один день назад Иван Антонович устроил “плач Ярославны”: “Боже, какой я дурной! Зачем я это печатаю? Кто это будет покупать? Ой, бедный я бедный... Вот только, чтобы угодить художникам”. И все такое. Это ритуальный плач. Он у него случается в конце работы над каждым проектом. Я помню, когда заканчивалась “Снежная королева” или “Сказки Туманного Альбиона”, был такой же плач. Текст меняется с небольшими вариациями. А затем он звонит и говорит: “Ерчик, я так счастлив! Это так классно! Я тебя поздравляю. Чего ты такой глупый? Я не понимаю, почему ты не радуешься? Я радуюсь больше, чем ты”.

 

То, что меня в этой книге очень радует, это то, что мы не делали альбом по искусству. Скажем, художественный альбом на тему Гамлет. А сделали книгу для чтения.

 

— То есть наконец Вы довольны своей работой?

 

— Абсолютно неудовлетворен. Я там дал маху со многими вещами. Прошляпил их, проглядел. Почему мне быть довольным? Мало того, я вам скажу, что нужно было рисовать эти иллюстрации совсем иначе.

 

— “Гамлет” – это первая взрослая книга у “А-ба-ба-га-ла-ма-ги”. А Вам легче иллюстрировать детские книжки или взрослые и есть ли какое-то отличие?

 

— Нужно переключаться. Я переключаюсь между тем и тем. Мне так легче живется. Когда ты зациклишься в пространстве детской иллюстрации, цветной, оптимистичной, то потом чего-то не хватает. Есть художники, которые абсолютно нормально существуют в одной какой-то области. Мне хочется черно-белого, хочется детского, хочется цветного.

 

— Российская пресса говорит, что украинскую книгу в России покупают лишь ради иллюстраций Ерко. А когда вы выбираете книгу, на что в первую очередь обращаете внимание?

 

— Обложка – это визитка. Тяжело заподозрить классные иллюстрации под плохой обложкой. Если бы это случалось хотя бы изредка, я бы обычно перерывал безумные горы книжек в поисках нормального оформления. К счастью, обложка или ставит крест или наоборот восклицательный знак на книжке. Хотя иногда на обложку попадает не самый сильный элемент, не самое сильное изображение.

 

— А Вы действительно перечитываете все те книги, которые иллюстрируете?

 

— Такой дурной, что перечитываю (смеется – авт.)

 

— И “Гарри Поттера”?

 

— Честно признаюсь, “Гарри Поттера” не читал.

 

— Ни одной книги?

 

— Ни одной.

 

— И как удалось сделать лучшую обложку? (Украинская обложка “Гарри Поттера” признана лучшей в мире)

 

— Я рисовал по подстрочнику. Как Пастернак переводил Гамлета, так я иллюстрировал. У меня был соавтор Виктор Бариба. Он читал книгу от корки до корки, фиксировал абсолютно всех персонажей, потом с Малковичем согласовывал перечень всех персонажей, потому что Иван Антонович любит, когда всего много. (Нельзя изобразить двух персонажей или трех - это же ужасный минимализм! Нужно, чтобы было 58 или 69.) Тогда я уже начинаю работать. Спрашиваю у Виктора: это мальчик или девочка, он блондин или брюнет? Тогда или он или Малкович мне объясняют, на что похож этот персонаж.

 

Вообще то разговор о Гарри Поттере всегда провоцирует меня втягивать голову в плечи, краснеть и стремиться куда-то спрятаться. Я не считаю, что это неинтересная работа. Гарри Поттер меня так достал, что мне и говорить о нем не очень хочется.

 

— Так вас сама Джоан Роулинг похвалила!

 

— От того, что тебя похвалит Джоан Роулинг или Президент или кто-то еще, ты же лучшим не становишься. Если ты нормальный человек и сознательно понимаешь, что ты сделал - нормальное или плохое, тогда чья-либо похвала на тебя не очень влияет. Если ты полуидиот, тогда ты собираешь эти похвалы в виде рецензий или еще чего-то и потом ходишь и показываешь не работы, а похвалы.

 

— Коэльо назвал Вас наилучшим иллюстратором своих книг. А как вы оцениваете его как автора?

 

— Знаете, почему я лучший иллюстратор книжек Коэльо? Потому что больше его никто не иллюстрировал (смеется – авт.)

 

Когда-то мне было очень приятно прочитать “Алхимика”. Очень симпатичными показались еще несколько романов. То, что уже издавалось под занавес, в конце, мне как-то не очень.

 

Дело не в том, нравится или не нравится тебе роман. Можно прекрасно проиллюстрировать роман, который ты не ненавидишь и наоборот. Потому что когда ты слишком что-то любишь, ты не можешь быть объективным к себе, к материалу. Есть случаи, когда или невозможно иллюстрировать, или не нужно иллюстрировать, или вредно иллюстрировать. А есть книги, которым иллюстрация абсолютно не нужна. Она только навредит.

 

— Например, что это за книги?

 

— Взять Федора Михайловича Достоевского. Мне кажется, бессмысленно рисовать персонажей к этому роскошному тексту “Преступления и Наказания”, “Бесов” или “Братьев Карамазовых”.

 

— То есть если бы Вам предложили проиллюстрировать Достоевского, Вы бы отказались?

 

— Возможно, согласился, если бы можно было обойтись каким-то антуражем, запахами, красками, которые не дают портрета, а создают атмосферу. Это может быть архитектура, какие-то иллюстрации, связанные с вещами, которые присутствуют в кадре: с предметами, пейзажами, с текстурой, фактурами, со стенами домов, с мусором в конце концов. Но не рисовать Раскольникова или Свидригайлова.

 

— А какую книгу Вы в любом случае вы не согласились бы иллюстрировать?

 

— “Мастер и Маргарита”. Никогда в жизни.

 

— Иллюстратор всегда находится в определенной зависимости от текста. А Вам никогда не хотелось стать свободным художником?

 

Я иногда об этом думаю и мне кажется, что мой собственный мир внутренний не является таким интересным, чтобы я его вот так просто взял и выставил на люди: “Смотрите! Это мое внутреннее. Это то, как я чувствую. Я здесь начинаюсь и здесь заканчиваюсь. Это глубоко и это настоящее.” Возможно, я просто прячусь в книжке от самого себя, которым бы я мог быть.

 

Я вижу огромное количество работ разных художников в каталогах или в Интернете. И все время мне приходит на ум то, что уже давно мои какие-то внутренние ощущения реализованы другими художниками. И если я начну что-то делать, мне очень нужно будет придумывать какой-то фокус для того, чтобы не рисовать искренне. Что-то такое, чтобы меня выделили среди других. Чем сейчас и занимается множество художников. Они придумывают какой-то ход. Например, серию картин, штук 58, на которых изображены мужские носы или галстуки или еще что-то. За этим какая-то идея, отшлифовывается какой-то текст: очень постмодернистский, смелый, красивый. А в действительности там ничего нет. Это пустота. В следующий раз этот художник вынужден придумывать другой ход, потому что кто-то уже сделал выставку из 59 хвостов.

 

Я банальный ретроград. И мне нравится живопись, выполненная на полотне и выглядящая как картина. Искусствоведы говорят: “Ах эти скучные картины на холсте”. Этот жанр сейчас утвержден как какой-то анахронизм и что-то давно отжившее. Современное искусство уже достигло каких-то других измерений, оно занимается другими пространствами, объемами. А мне все еще интересно “рукоделие”. Оно мне ближе: здесь теплее, здесь не нужно дергаться.

 

— А Вам в детстве больше нравилось читать книжки или просматривать картинки?

Все было связано. Посмотрев картинки и придумав себе какое-то содержание этих картинок, какую-то свою историю, мне было иногда очень грустно разочаровываться, что история совсем другая: или непонятная мне, или неинтересная.

 

— Есть ли какая-то книжка, которая в детстве запала, которую вы бы сейчас хотели проиллюстрировать?

 

— Меня “гложет” Андерсен. Я его очень люблю. Кроме “Снежной королевы”, мне бы хотелось еще что-то нарисовать. Малкович не против, я тем более. Увидим, как будет складываться. Здесь главное - не сделать какую-то банальность, которая просто повторит чьи-то иллюстраторские ощущения.

 

— Тяжело ли проиллюстрировать известную книгу, когда уже существует множество обложек, или помогает это наоборот проанализировать их, увидеть все недостатки и на основе этого уже сделать свой собственный выигрышный вариант? 

 

— Есть иллюстрации, которые ставят точку. Дальше нет смысла работать над этой темой, потому что художник сделал идеальный вариант. Как Бортко экранизировал “Собачье сердце” - нет смысла дальше дергаться. Бывают и такие книжки. А бывают очень классные иллюстрации, но ты понимаешь, что можно подойти совсем с другой стороны.

 

— А вы на ком-то тестируете свои иллюстрации в процессе работы: жена, дочка, друзья?

 

— Они просто видят это, подсматривают, особенно дочка, но я не тестирую. И это мой недостаток. Нужно интересоваться на уровне эскиза. Есть художники, которых ты считаешь лучше себя, потому нужно спрашивать мнение на уровне разработки концепции иллюстрирования. Но почему-то ни разу этого не сделал. Не знаю, что мне мешало: то ли какая-то самоуверенность, то ли еще какие-то изъяны. Это очень часто вредило. Потом мне говорили точные важные вещи постфактум, и я понимаю, если бы мне сказали это своевременно, я бы не сделал этого ляпа.

 

— Я слышала, что ваша дочь помогала вам иллюстрировать последнюю книгу “Гамлет. Принц Датский”.

— Да. Она мастер текстуры, мастер фактур. Какие-то вещи она делает намного лучше, чем я, интереснее. Какие-то очень формальные линии, пятна она делает очень быстро и очень интересно. Но она не фигуративный художник. Она не любит рисовать реальные вещи, объекты, людей. 

 

— А как вы считаете, современная украинская литература поддается иллюстрированию: Андрухович, Забужко...

 

— Мне кажется, Андрухович абсолютно не нуждается в иллюстрировании. Возможно, в качестве фоновых фотографий, мест событий, времени, каких-то лиц. Забужко - тем более.

Все же я занимаюсь иллюстрацией каких-то старых текстов. Все, что я иллюстрирую - в прошлом, так или иначе. Я люблю прошлое, начиная с 19-того века. Как мы в 21-ом будем любить милое 20-е столетие, уютное, комфортное...

 

— Так какое же оно уютное? Мировые войны, революции...

 

— Подождите. Немножко времени пройдет и нам Вторая мировая война будет казаться очень милой. Тьфу-тьфу-тьфу. (стучит кулаком по деревянному столу - авт.).

 

Опять же, я признаю, что я все время прячусь в иллюстрации: от мира, от этого идиотского телевизора, от тех, кто в нем сидит, от жизни. А иллюстрация - это хорошая землянка.

 

— Если Вы прячетесь от украинских реалий, то не хотелось ли переехать за границу? Кстати, были ли предложения от западных издательств?

 

— Были такие, типа: “Приезжайте к нам, порисуете месяца 3-4, сделаете книжечку за какие-то смешные деньги и будете счастливы, что побывали здесь у нас, в Англии, например, или в Италии. Вы же три месяца будете находиться в раю и потому должны быть благодарны за то, что мы вам предоставили такую возможность”. Раньше очень часто поступали такие предложения для бедного родственника. Сейчас такого уже нет.

 

— А эмигрировать не хотелось?

 

— За границу нужно ехать что-то посмотреть, набраться впечатлений. Я чувствую свою Родину. Это такая внутренняя пуповина. Мне ее тяжело анализировать. Есть люди без пуповины. У меня она есть, она пока еще никем не перерезана.

 

— Так, вы настоящий патриот. И разговариваете исключительно по-украински...

 

— Я до какого-то определенного периода очень стеснялся разговаривать на украинском языке. До 7 лет, живя у бабушки, я разговаривал по-украински. Когда приехал в Киев, чтобы идти в школу, мама сказала: “Если хочешь, чтобы тебя считали человеком, не смотрели на тебя, как на село, ничтожество, учи “великий и могучий”. Маму “пробивало” на украинский, но только дома. Вне дома - в автобусе, на улице, на работе мама старательно пыталась произносить твердое “г” и хотела, чтобы я не отставал.

 

— И вы таки не отставали?!

 

— Мало того. Я стеснялся, когда приезжала бабушка, мы с ней ехали в автобусе и она спрашивала: “Владык, а це що, а це що?” Я думал, что сквозь землю провалюсь. А когда я приезжал к бабушке, то абсолютно легко и свободно разговаривал на украинском языке и понимал, что я человек, рассеченный пополам. Такая раздвоенность была.

 

Я еще помню, у меня были дебаты с Лесем Танюком. Это было, кажется, в 1991 г. Какой-то митинг, но на митинг он не походил, потому что слушателей было очень мало. Танюк раздавал открытки за украинское мировосприятие, за украинскость вообще. Я подпрыгнул к нему как Каштанка и начал его убеждать, что им ничего противопоставить великой и могучей российской культуре: “Где ваши (я говорил “ваши”) достоевские, толстые, пушкины, ахматовы, цветаевы, мандельштамы, бродские?” Он так грустно не меня смотрел и вздыхал. Я не мог тогда ничего слушать, потому что был переполнен российским внутренним шовинизмом, будучи при этом украинцем. И тогда до меня вдруг дошло, это на уровне отношения к моим цветам на балконе: если ты не будешь это любить, если все не будут это любить, то чего ждать? Какого тогда беса сидеть и кукарекать, какое оно поганючее, жлобское, хуторянское, шароварное? Это нужно любить и в это нужно вкладывать, чтобы оно немножко начало отдавать. Все очень просто.

 

— И как Вы пришли к украинскому?

 

— Меня “пришли” Иван Антонович. Я пришел к нему: “Здравствуйте, Иван Антонович. Хотелось бы очень сотрудничать с вами”. Цвиринь-цвиринь - и через год я уже разговаривал по-украински. Он то наседал, то давал время, то опять наседал. Все время меня рихтовал. (И правильно делал!) Для меня тогда важно было встретить определенное количество нормальных интеллигентных украиноязычных людей в Киеве.

 

— Если бы вам предложили проиллюстрировать книгу вашей жизни...

 

— Это была бы самая нудная книга в мире (смеется – авт.).

 

И что бы  в ней было?

 

Такая банальность, как у всех: немножко армии, немножко института, и все в качестве анекдота.

 

 

Источник:  УНИАН