Молодая студия Малого драматического искусства — предмет особых забот Льва Додина. Каким бы благополучным и крепким ни был его театр-дом, в каких бы корифеев ни превратились его «братья и сестры», актеры прошлых поколений, — без «детей», без их новой энергии и ошибок роста, этот дом не будет счастливым.

  «Варшавская мелодия» Леонида Зорина точно напрашивалась в репертуар — среди вчерашних студентов Льва Додина оказалась настоящая полька Уршула Малка, и песенка-лейтмотив «Миошчь — то я» (любовь — это я) звучит в спектакле без всякого акцента. Другая причина — многочисленные цензорские купюры, с которыми игралась «Варшавская мелодия» раньше: Додин перечитал пьесу целиком, оценил «прозорливость» советских цензоров, которые вымарывали «человеческое, слишком человеческое», а значит, крамольное и преступное, и увидел в ней поминальную молитву по загубленной душе. Режиссером постановки значится тоже додинский ученик — Сергей Щипицин. Автор чуть ли не впервые увидел свою пьесу целиком.

  Сцена, заставленная нотными пюпитрами, превращается в городские дебри морозной Москвы 48-го, где бродят неприкаянные, нищие, влюбленные студент-винодел Виктор и студентка-певица Гелена. С послевоенным адом в душе и робкими надеждами на будущее, которые им самим кажутся несбыточными. Пять перекладин позади сцены становятся то нотным станом, то лестницей в никуда, по которой уходит Гелена: представителям народа-победителя негоже вступать в брак с иностранцами — решает советская власть, как раз в тот год, когда русский и полька посмели влюбиться друг в друга.

  Партнером Уршулы Малки (надо сказать, довольно одинаковой и в статусе пугливой студентки, и роскошной пани, и усталой певицы, для которой и музыка превратилась в суету) стал «первый парень» Молодой студии Данила Козловский. За военной выправкой фронтовика — собственный опыт: кадетский корпус. На первое свидание идет как в последний бой, со святой целью — прорваться.

  Но удержать «занятую высоту» ему не дано. Совсем молодой актер абсолютно достоверно играет угасание души. И начинается оно не тогда, когда он проводит посеребренной расческой по волосам, седея на глазах, а гораздо раньше, когда отчаянно твердил себе и Гелене: «что же делать, что же делать», соглашаясь отказаться от любви.

«Бесплодные усилия любви» зацепили Додина самим названием.

  Невозможно представить, как он говорит сам себе — ну а теперь поставим веселую комедию, пусть актеры попотеют, а касса пополнится. Комедия Шекспира отнюдь не бесплодными усилиями режиссера превратилась в меланхоличную драму о темных сторонах любви и ее призрачности. Такую трактовку можно принимать или не принимать, но в убедительности ей не откажешь. В Москве театр догнало известие, что «Бесплодные усилия» удостоены «Золотого софита» за лучший спектакль года.

  Трое вельможных юношей дали зарок провести три года вдали от женских ласк, тренируя тело и разум. Герои Владимира Селезнева, Алексея Морозова и Павла Грязнова в одних набедренных повязках жестоко борются с основным инстинктом — что ни фраза, то какой-нибудь кульбит, шпагат или отжимания. И проигрывают, как только на горизонте появляются гостьи — французская принцесса и ее дамы (Дарья Румянцева, Елизавета Боярская, Елена Соломонова). В ход идут стихи, подарки, свидание под покровом маскарада — юноши переодеваются «московитами» (шубы, цилиндры), девушки скрываются под черными платьями и темными очками, превращаясь из «одетт» в «одиллий», да еще и подарками меняются. Именно по этим подмененным украшениям ищут юноши «своих» возлюбленных, отравляя ядом невольной измены свою влюбленность. И она мутирует — потом, при свете дня, когда все вернется на круги своя, они будут видеть и не узнавать «своих» возлюбленных, искать и не находить былую гармонию. И прозревать горькую истину — они влюбились, потому что «пришла пора в кого-нибудь влюбиться».

«Урок» любви преподаст им комичный у Шекспира и почти трагический у Додина Дон Адриано де Армадо (Игорь Иванов) — старик, полюбивший молодую простушку (Алена Старостина), беременную от местного прохвоста, поздней, обреченной, святой любовью.

  И Гелену с Виктором, и многих шекспировских любовников часто играли актеры «с опытом». Но Лев Додин зовет разбираться в сложностях, странностях и оттенках любви именно молодых. В конце концов, что может быть для них сложнее и важнее?
  
Лев Додин о Молодой студии: — Выпустить молодых актеров на сцену Малого театра с их дипломным спектаклем «Варшавская мелодия» — это хулиганство. И меня серьезно пытались удержать за руки. Но я решился — когда же им еще хулиганить, как не сейчас, а заодно и мне.

«Бесплодные усилия любви» мы тоже начали репетировать еще в институте, параллельно с «Жизнью и судьбой». Мне показалось важным вернуть их к молодости, к самим себе, к тому чувству, какое они, казалось бы, должны знать лучше, чем жизнь и судьбу. Это оказалось не совсем так — рассказывать о себе бывает гораздо сложнее, чем о каком-нибудь историческом катаклизме. Первую читку я провел в Норильске после премьеры «Жизни и судьбы». За окном пурга и минус 47, погода нелетная, а мне не терпелось начать с ними работу над Шекспиром — прямо в холле отеля.

 

Может, это была и не очень удачная идея, но в жизни живого театра такие смыкания часто происходят.

А сейчас мы вернемся к названию, которое уже было в нашем театре, — «Повелителю мух» Голдинга. Было да пропало по совершенно не зависящим от театра обстоятельствам. Мы — театр маленький, декорации вынуждены хранить на чужом складе. И в один прекрасный день, когда все были очень заинтересованы цветными металлами, склад взломали и унесли все, что имело хотя бы признаки цветных металлов. Прекрасные, емкие декорации Давида Боровского погибли. Когда-то этот великий текст (удостоенный, кстати, Нобелевской премии) казался нам актом очень правильного, но все-таки абстрактного гуманизма. Но сегодняшнее безумие, в котором мы каждый день участвуем, делает этот роман особенно актуальным.