Туминас — один из лучших режиссеров Европы, в Москве и Петербурге видели много его постановок: «Улыбнись нам, Господи» и «Три сестры», «Вишневый сад» и «Маскарад», «Мадагаскар» и «Эдип-царь». Два его спектакля — «Играем Шиллера» и «Горе от ума» — в афише «Современника», а «Ревизор» несколько лет держался в репертуаре Театра Вахтангова. Но — одно дело, режиссер, работающий в своей стране и своем доме, иногда появляющийся в другом театре, другое дело — руководитель московского академического коллектива, кичащегося своими традициями.

 

 

Когда Римаса Туминаса, в новом качестве, представили в прошлом году труппе, было сразу видно, кто и как отнесся к новому назначению. На лицах Владимира Этуша, Василия Ланового и других старейшин читалось недоверие, Сергей Маковецкий и Людмила Максакова, напротив, сияли, Максим Суханов не пришел, это можно было счесть дурным знаком. Но что значит умный руководитель! Он занял Ланового и Ирину Купченко в работе над двумя одноактными пьесами, предложил любимому режиссеру Суханова — Владимиру Мирзоеву — выпустить «В ожидании Годо» Беккета, сам немедленно приступил к шекспировской пьесе «Троил и Крессида» , а пока суть да дело, хореограф Анжелика Холина сделала отличный спектакль «Берега женщин» с молодыми актерами, выпускниками Щукинской школы. Таким образом, Туминас предложил актерам хорошие роли — а это настоящая панацея от внутритеатральных интриг.

 

После премьеры «Троила и Крессиды» стало ясно, что Туминас вывел вахтанговский театр в лидеры сезона. Представить, что за столь короткий срок из таких разных актеров удастся сложить мощный ансамбль, было невозможно. Леонид Бичевин и Евгения Крегжде, Владимир Симонов и Юрий Красков, Евгений Косырев и Сергей Епишев, Олег Макаров и Артур Иванов, Анна Антонова и Олег Лопухов, Владимир Бельдиян и Мария Аронова, Михаил Васьков и Анатолий Меньщиков, Александр Рыщенков, Валерий Ушаков и Александр Граве… Народные, заслуженные, убеленные сединами, и совсем молодые, неизвестные — все превосходны. В многонаселенном спектакле нет ни одной проходной роли. Музыка Фаустаса Латенаса и сценография Юлиана Табакова — строги, функциональны, выше всяких похвал. Вообще, поразительной красоты и поэтической образности спектакль.

 

 

«Троила и Крессиду» ставят редко. Крупнейший наш ученый-шекспировед Алексей Вадимович Бартошевич признался, что видел пьесу на театре трижды. Оно и не мудрено. При первом издании «Троила и Крессиду» поместили в разряд «Хроник», затем, поняв очевидную абсурдность такого решения, перевели в «Трагедии», что еще более странно, и, наконец, определили в «Комедии». Тому способствовала исключительная жанровая чересполосица: лирическая сцена оборачивается комической, остросатирическая — трагической, буффонная — мелодраматической. А в основании сюжета, — о Всесильные Боги! — античные истории про любовь Троила и Крессиды и войну греков с троянцами из-за прекрасной Елены. Если на свете когда-нибудь существовала литература постмодернизма, то это — написанная в XVII веке пьеса Шекспира. Но Туминас читал ее очень внимательно и нашел способ в каждой сцене, в каждой роли сплавить смешное с жутким, гротеск с поэзией, лирику с ядовитейшей сатирой.

 

В послесловии к пьесе «Троил и Крессида» Александр Смирнов писал: «Фон пьесы — война, взятая с самой мрачной своей стороны, лишенная пленительных героических иллюзий и поставленная на службу темной, стихийной страсти… Пятнадцать веков человеческое воображение окружало лучезарным ореолом миф о деяниях несравненной доблести, свершенных в древности ради любви прекраснейшей из жен. И вдруг Шекспир говорит: смотрите, вот она тупая, бессмысленная бойня, лишенная правды, красоты, благородства. Ибо это борьба не за положительные ценности, а лишь за престиж, за фетиш чести, за мираж своего достоинства. Война — бойня, эрос — все растлевающая похоть — так выглядят две эти силы у Шекспира». И эти, давным-давно написанные слова — лучшая рецензия на спектакль вахтанговцев.

 

 

Человек, не знакомый с пьесой, может обидеться на режиссера за издевательство над мифологическими героями. Увы, над ними глумился сам Шекспир. А Туминас владеет уникальным мастерством перевода литературного языка на язык театральный. Возьмем для примера роль Елены. Она отдана выдающейся комедийной актрисе Марии Ароновой. Ее выход обставлен по-царски. Составленные рядом столы образуют подиум, на нем — большая рама, в раме — парадным портретом самой себе — рыжеволосая Елена. Она у Шекспира-то разговаривает как уличная девка, а у Ароновой вдобавок сипит, будто потеряла голос, торгуясь на базаре.

 

В благодарность за песенку Пандара, Елена откроется перед ним вся, как есть. Распахнет длинный черный плащ, и — господи ты, боже мой — на Аронову надето розовое трико с толщинками, оно страшно уродует актрису. Любуйтесь, если можете, этой кошмарной Еленой, воплощением похоти, тупости, самодовольства и разврата. Это что же, из-за нее и разгорелся весь исторический сыр-бор? Да. Но те, что ведут войну, ничем не лучше. Греческий ареопаг — Агамемнон, Нестор, Диомед, Улисс — в белых хитонах и золотыми лавровыми веночками на головах — сборище немолодых, дряблых, сластолюбивых словоблудов.

 

Греческая элита сама на поле брани не собирается. Как скажет злобный шут Терсит: «Они управляют вами, как парой быков, чтобы распахивать поля войны». Но и среди молодых быков доблестного воина не сыщешь. Бравый Аякс — толстенный карапуз, хитон сидит на нем, как распашонка, и гораздо легче представить его в песочнице с совочком, чем в бою с мечом. Правда, он туп до такой степени, что его можно сговорить на что угодно. То ли дело Ахилл. Он появляется на сцене вместе с Патроклом. Патрокла играет актер роста не малого, но на его ногах — высоченные котурны, одет он в дамский хитон нежно-сиреневого цвета, и накрашен, как гетера. Низкорослый крепыш Ахилл дышит сердечному другу в пупок, а природа их отношений не нуждается в дополнительных разъяснениях, хотя у Шекспира они есть. «Я знаю, мне приписывают часто, не склонному к воинственным забавам, что будто я стараюсь удержать тебя своей любовью. Разомкни же игривые объятья Купидона» — так Патрокл убеждает Ахилла вступить в бой с Гектором. Чуть перефразирую реплику из пьесы: если все зависит от этих людей, стены Трои простоят, пока сами не рухнут.

 

Хотя и троянцам досталось на орехи. Парис — длинноволосый, миловидный, как херувим, хныкалка и капризуля, ему няньки и мамки нужнее всех Елен вместе взятых. Карикатурные греки и троянцы, время от времени, словно спохватившись, переходят на возвышенный слог и принимают самые изысканные позы, знакомые нам по рисункам на амфорах. Это усиливает комический эффект. Но главное действующее лицо спектакля — не люди, это — война. Она вступает в игру с первой минуты, как только на сцене появится Пандар — сводник, шут и прожженный циник. Его играет Владимир Симонов. Он одет в концертный костюм, его лицо накрашено и кажется женоподобным, он ерничает и глумится над нами, над героями пьесы и над собой. Искушенный зритель сразу вспоминает Конферансье из «Кабаре» Боба Фосса — гримасу войны в обличье человека.

 

 

Война затаилась по темным углам, она прячется в набросанных повсюду тюках, она грозно рокочет в музыке, она разлита в воздухе, она стынет в стонах Кассандры. Инфантильные мужчины не слушают воплей пророчицы. Они еще не наигрались в войну. Слегка повзрослев и нисколько не поумнев, они, как бы это сказать помягче, меряются мускулами, женщинами, властью. Они гадкие, самовлюбленные, растленные, но их все равно жалко. Они расплатятся за все своими смешными жизнями. Над сценой на ржавых цепях раскачивается огромный деревянный таран. В нем можно увидеть и фаллический символ, и прообраз троянского коня, но главное — рок, неведомую и неодолимую силу, которая влечет действие к трагической развязке.

 

Единственный приличный человек — тот, кто уговаривал троянцев вернуть Елену грекам и прекратить бессмысленную войну, тот, кто отказался от поединка с Аяксом, тот, кто и впрямь силен, но не хочет пользоваться своей силой — Гектор — убит. Он, безоружный, зарезан мирмидонцами по приказу Ахилла, а вовсе не в честном поединке. Так у Шекспира. Туминас сгущает краски. На сцене — много-много столов. На них шинкуют капусту. Кочаны похожи на человеческие головы. Ошметки разлетаются по сторонам. На этой гигантской кухне войны и зарежут, как барана, Гектора. Бесславно погибнет тот единственный, кто был против войны.

 

 

Второй трагический финал спектакля связан с теми, чьи имена вынесены в заглавие пьесы. Крессиду вернут грекам на утро после первой ночи любви (обычное дело — обмен пленными). Крессида, поклявшаяся Троилу в верности, изменит ему с Диомедом. У Шекспира Крессида легкомысленна и легкодоступна. Туминас оправдывает милую наивную девочку. Троил предал свою любимую, он сдал ее грекам без боя.

 

Крессида достается немощным старым ахейцам, она отдается Диомеду не потому, что порочна, а потому что — после разлуки с Троилом — ей все безразлично. Она сломлена, растоптана, уничтожена. И виной всему война — жирная смрадная туша грязной шлюхи, которой мы продолжаем поклоняться. Вот такие потешные игры — от античности до наших дней.

 

Источник: Радио Свобода