— Мы с моим партнером Славой Капустиным вообще спонтанно собрались, за две недели отрепетировали конкурсную программу, — улыбается артистка. — Ехали со спокойной душой, главным для нас было само участие. И, считаю, мы получили там неплохой урок — посмотрели разные школы, увидели, что представляет собой классический балет в исполнении артистов из других стран. Мне лично еще очень дорого то, что благодаря конкурсу я получила приглашения танцевать в спектаклях других театров — в Казани, в Перми. Такие гастроли — тоже очень ценный опыт.

— Что, на ваш взгляд, особенно сильно изменилось в балете за последние годы?

— Наверное, физические требования, внешние критерии. Взгляните на Светлану Захарову — шаг как у гимнастки, огромный подъем, она высокая, длиннорукая. А если посмотреть старые балетные записи? Раньше балерины вообще были совершенно другие — в основном маленькие, и вес у них был иной, и форма. Если сравнивать с нынешними временами, они брали не столько техникой, сколько своей индивидуальностью, актерским мастерством, как Галина Сергеевна Уланова. А сейчас балет во многом все больше превращается в спорт.

— Хорошо это или плохо?

— На мой взгляд, это уже стало печальной данностью, к сожалению. Но такие мастера, как Владимир Васильев, очень не любят, когда артист танцует чисто технически. Все-таки танец — это прежде всего искусство. И его необходимо таковым сохранять. А многие артисты сейчас чаще пытаются взять техникой, не вкладывая душу. Но есть балеты, которые чисто технически станцевать просто невозможно.

 

— Например?

— Например, «Ромео и Джульетта» Прокофьева. Это вообще мой самый любимый спектакль. Когда готовила партию, перечитала всего Шекспира — считаю, что знания одной пьесы мало, чтобы передать всю палитру чувств моей героини. Когда Уланова готовила эту партию, она посещала занятия по драме. Потому что роль Джульетты как раз не только танцевальная, она больше актерская. И без драматического подхода к ней даже не стоит и подступаться. Иными словами, чтобы сыграть 14-летнюю девочку, недостаточно просто ею быть. (Улыбается.) Мне, к слову, в то время, когда я репетировала Джульетту, было 20 лет.

— Какой вы воспринимаете свою героиню?

— Когда я танцую Джульетту, словно проживаю маленькую жизнь. После спектакля чувствую себя опустошенной, эмоций вообще ноль. Настолько выкладываюсь, что кажется, будто я умираю, как Джульетта. Она для меня очень яркая, с сильным характером. Эта девочка смогла противостоять семейным предрассудкам, нашла в себе силы пойти за любимым человеком. Очень интересно проживать на сцене такой характер. Интересно, хотя и крайне непросто.

— Сложности больше эмоциональные?

— И эмоциональные, и технические. Но в чем, например, отличие от «Лебединого озера»? Технически этот балет Чайковского считается самым сложным спектаклем. Нужно иметь очень крепкую физическую форму, чтобы его выдержать. Три полноценных акта на сцене (или два, как в нашем театре, но это не облегчает задачу), сложнейшие вариации и адажио, образность — какое «Лебединое озеро» без тонкости пластики артистов? Этот спектакль — совокупность всех трудностей, какие только могут быть в балете. И на него всякий раз приходится настраиваться особым образом — собирать себя в комок, ни в коем случае не разбрасываться на посторонние мысли. А «Ромео и Джульетту» при всех сложностях танцевать очень приятно. Во всяком случае, я еще не встречала балерину, у которой были бы другие эмоции на этот счет. Нет ни одного одинакового спектакля, можно каждый раз трактовать партию Джульетты так, как чувствуешь, что-то эмоционально в себе менять. И наибольшая трудность, собственно, в том, чтобы донести до зрителя суть трагедии.

— Насколько характер Джульетты соответствует вашему собственному? Вы по натуре борец?

— Еще какой! (Улыбается.) Но вы знаете, мне кажется, в нашей профессии по-другому и не бывает. Конечно, иногда случается, что кого-то продвигают, но, если артист сам ни к чему не стремится, все внешние подвижки, как показывает практика, бессмысленны. Человек должен осознавать, чего он хочет, и идти к этому целенаправленно, иначе успеха не добиться. Тем более в балете. Каждый год в театр приходит талантливая молодежь. Если стоять на месте и думать, что у тебя уже все есть — успех, любовь публики, профессиональное признание, — все это может очень быстро закончиться. Предела совершенству действительно нет.

 

— Что чувствуете необходимым в себе еще развить?

— Вы спрашиваете о технике? Например, добиться предельной отточенности в 32 фуэте. Не всегда удается это станцевать так чисто, как хотелось бы.

— А в плане актерском? Как даются поиски своей индивидуальности в каждой из партий?

— Наверное, в нашей профессии это вообще самое сложное. Но в то же время и самое увлекательное. В этом сильно помогает педагог-репетитор, предлагает разные варианты. А еще большое подспорье — современные технические возможности, Интернет. Можно посмотреть, как танцуют ту или иную партию звезды мирового балета, что-то примерить на себя, от чего-то оттолкнуться. Не скопировать, нет. А пропустить это через свою органику, подумать: а как бы я сама станцевала? Если артист будет просто исполнять на сцене хореографический текст, вряд ли это кому-то покажется интересным. Если в спектакле нет энергетики, выстроенных ролей, не спасут ни красивая музыка, ни роскошные костюмы и декорации — это будет скучно и непрофессионально. Поэтому меня и огорчает, когда балет начинает напоминать спорт.

— А как долго выстраиваются в балете партнерские отношения?

— Партнерство не возникает сиюминутно. Иногда люди просто не сходятся характерами, возникает непонимание. У меня пару раз такое случалось, хотя стараюсь избегать в работе каких-то конфликтов. Недавно подсчитала — с момента моего прихода в театр у меня уже было 15 партнеров, включая приглашенных солистов. (Улыбается.) И пришла к выводу, что, пока не станцуешь вместе с партнером хотя бы один спектакль, о полноценном эмоциональном контакте нет и речи. Репетиция — еще не показатель, это всего лишь технический процесс. А сцена — это совершенно другое, именно там происходит обмен энергией, возникают более близкие отношения. Не в плане физическом, как между мужчиной и женщиной, а на каком-то духовном уровне. Если этого нет, мне лично спектакль смотреть неинтересно.

— Кто был вашим первым партнером в театре?

— Мой муж Аркадий Зинов, в «Спящей красавице». Когда я пришла в театр, этот балет как раз был на выпуске, и на премьере я танцевала вторые партии. А через полгода на гастролях в Англии я уже танцевала в нем Аврору, мы с Аркадием ее до отъезда долго репетировали. Это моя первая ведущая партия в театре.

— Такое ощущение, Анна, что вы сразу начинали в Красноярске с главных ролей.

— Нет, что вы, я прошла через все. И, уже танцуя ведущие партии, первые три года продолжала время от времени выходить в кордебалете, танцевала соло, в каких-то двойках-тройках.

— Интересно, а вот в опере очень четкая градация — либо ты солист, либо артист хора. И, как правило, это не смешивается, своего рода кастовость.

— В балете все немножко по-другому. Мы приходим в театр неопытными, боимся сцены. Да, в школе в нас закладывают какие-то азы, технически мы подкованы. Но танцевальность, умение раскрывать образ на сцене приходит только со временем. Если сразу начать танцевать в «Лебедином озере» Одетту-Одиллию — я считаю, это неправильно, так быстро ничего не дается. Нужно пройти через какие-то массовые сцены, кордебалет учит чувству плеча. И лично для меня это был неоценимый опыт, спасибо нашему художественному руководителю Сергею Рудольфовичу Боброву, который предоставил мне такую возможность раскрыться. То, что не бывает маленьких ролей, — не расхожее выражение. Нужно стремиться в самой маленькой партии сделать все от тебя зависящее, выложиться по максимуму. А не танцевать кое-как в ожидании, что завтра на тебя свалится звездная роль, и тогда-то ты покажешь настоящий класс. Так не бывает. Тем более что балетный век короток, и нужно успеть многое за это время.

 

— А как вы относитесь к тому, что балерины порой, не считаясь с возрастом, долго не расстаются со сценой?

Таких, как Майя Михайловна Плисецкая, единицы, это человек-легенда. И я лично не думаю, что сама буду танцевать после пятидесяти и даже сорока. Мне кажется, что балет все-таки искусство молодых. Таковы особенности профессии, что организм очень быстро изнашивается. И зачем насиловать себя и публику? Пусть зрители лучше запомнят тебя в расцвете твоих сил и возможностей. Кстати, у нас сейчас вообще молодая труппа, ведущим солисткам не больше 25 лет. Те, кто старше, либо в декрете, либо вообще завязали с профессией.

— Вы затронули деликатную тему. Сильно ли рождение детей препятствует балетной карьере?

— Как говорят в наших кругах, рожать нужно либо сразу после окончания училища, либо в конце карьеры. В другое время лучше не стоит. Ребенок требует много внимания. И смысл его рожать, если нет возможности отдать ему себя всецело? Я не понимаю, когда заботу о детях перекладывают на бабушек и дедушек. Но то, что без детей нельзя, для меня даже не обсуждается. Не считаю, что стоит жертвовать семьей ради сцены, для меня жизнь на одном балете не заканчивается.

— А что вас вообще привело в балет?

— Я не из балетной семьи, но мама с детства таскала меня по всяким кружкам, для общего развития. Помню, какое-то время занималась вязанием и вышиванием. (Смеется.) Но танец всегда был моим основным занятием, еще с пяти лет. И вот однажды педагог порекомендовала отдать меня в классический балет. С этого момента я ни о чем другом не мечтала.

— Так-таки и не мечтали?

— Что ребенок понимает в балете? Для меня это были красивые костюмы и прически, коронки, побрякушки. А что стоит за всем этим антуражем, я и не подозревала. И когда пришло время поступать в училище, упросила маму меня туда отдать. Она не возражала — считала, что для девочки очень неплохо приобрести стройную осанку, красивую фигуру, женственность. И даже не предполагала, что для меня все окажется настолько серьезно. (Улыбается.) Балет вообще затягивает, дети редко его бросают. И для родителей в наше тяжелое время это некая гарантия спокойствия. Никаких наркотиков, присмотр за каждым ребенком. Ведь в нашем хореографическом колледже, как он теперь называется, всего 160 детей.

— Но и дисциплина в колледже железная, не так ли?

— Это суровая школа, но без нее в балете никуда. Очень сложно заставить маленького ребенка трудиться до седьмого пота, привить ему понимание, что это необходимо в его будущей профессии. Нужно научить его все сносить и упорно делать свое дело, вопреки всему — собственной лени, болезням. Постоянно приходится переступать через боль, через стертые пальцы. У нас есть поговорка: если у тебя ничего не болит, значит, ты уже умер. Естественно, такое мировосприятие формирует определенную жизненную стойкость.

— А вам самой приходилось танцевать с повышенной температурой?

— И не раз. А как иначе, особенно в поездках? Да, с повышенной температурой танцевать очень тяжело, состояние ужасное, вестибулярный аппарат толком не работает. Но, вы знаете, я за все время учебы и работы в театре ни разу не была на больничном, сколько бы я ни болела. Если впереди у меня спектакль, я не могу позволить себе отлеживаться, кого-то подставлять. И, к счастью, до сих пор не приходилось никого просить о замене.

 

— С тех пор как вы пришли в театр, вас занимают в ведущих партиях во всех новых постановках?

— Получается, что так. Первый спектакль, где я станцевала ведущую партию на премьере, — «Ромео и Джульетта». Потом на меня поставили «Золушку». Было очень приятно, когда Юрий Григорович и Владимир Васильев именно мне доверили танцевать премьеру в своих спектаклях «Спартак» и «Анюта». Притом что репетировали с нами их помощники, они оба приехали за несколько дней до выпуска, чтобы выбрать составы. И для меня это было своеобразным вызовом — доказать, что я достойна танцевать премьеру. (Улыбается.) Вообще всегда стараюсь максимально приблизиться к замыслу постановщиков. Хотя удается это порой не сразу.

— Правда ли, что в «Анюте» первая часть далась вам легко, а во втором акте все было психологически сложнее?

— Да, в первом акте Анна была мне ближе по моему внутреннему мироощущению. Во втором, где она превращается в светскую даму, абсолютно забывает о своих близких в угоду сиюминутным наслаждениям и страстям, — такое отношение к жизни мне чуждо. Поэтому было сложно вжиться в этот образ во время репетиций. Помню, поначалу я изображала из себя Кармен, роковую красотку — кого угодно, только не то, что нужно. Поиск образа для второго акта был очень долгим. Но, слава Богу, небезуспешным. А трудности меня только подстегивают.

— Вы человек азартный?

— Очень азартный. И работа — мой главный азарт, это моя жизнь, приходится отдавать ей себя всецело. Меня часто спрашивают, есть ли у меня хобби. Какое может быть хобби, когда утром у меня репетиция, а днем я пытаюсь немного поспать, чтобы были силы на вечерний спектакль или репетицию! И всего один выходной в неделю. А еще спрашивают, катаюсь ли я на лыжах. Нет, не катаюсь — ни на лыжах, ни на коньках, ни на роликах, потому что это запрещает моя профессия.

— Почему?

— В детстве мышцы стали бы неправильно развиваться, и о балете пришлось бы забыть. А еще это большая нагрузка на коленные суставы, опасность травм. Многие артисты балета продолжают работать с оперированными коленями. Но после операции очень сложно восстанавливаться, и полноценно работать ты уже все равно не сможешь. Поэтому чур меня от таких развлечений. В качестве хобби могу позволить себе только чтение, стараюсь по возможности находить на него время. А когда готовлю какую-то новую партию, вообще читаю очень много.

— Какие-то другие танцы вас интересовали? Например, джаз?

— Конечно, с удовольствием занялась бы чем-то еще, если бы было время. Мне всегда очень нравились бальные танцы, джаз, интересны всякие новые системы — йога, пилатес. Но сейчас пока не до того. К счастью, мы в театре танцуем не только классическую хореографию, есть возможность попробовать себя в чем-то другом. У Сергея Рудольфовича немало модерновых номеров. И не все спектакли у нас на пуантах — например, «Кармен» мы танцуем без них. Кстати, саму Кармен я еще не танцевала, только Микаэлу. Но надеюсь, что удастся подготовить и партию Кармен — мне очень нравится, как у нас поставлен этот спектакль.

— А еще в каких партиях хотелось бы себя попробовать?

— Мне вообще интересно что-то новое. До сих пор не удалось станцевать в «Дочери Эдипа» — так получается, что этот балет в Красноярске идет в основном в то время, когда часть труппы на гастролях. И в «Анне Карениной» не отказалась бы станцевать — может, у нас когда-нибудь ее и поставят. Пока что могу сказать, что ожидается в следующем сезоне. Я буду танцевать Китри в «Дон Кихоте». А еще мы сейчас репетируем премьеру «Весны священной» Стравинского. Очень непростая для восприятия музыка, но репетиции проходят весьма интересно. Думаю, и публике это понравится.

— Кстати, кого, по вашему мнению, сегодня в Красноярске привлекает балет?

— Как ни грустно, в основном старшее и среднее поколение зрителей, людей образованных. Мои родители часто ходят в театр, их друзья — и не только в наш, у них вообще есть в этом потребность. А от своих ровесников я нередко слышу: «Мы никогда не бывали в театре оперы и балета». Неужели за 20–25 лет их ни разу не сводили в театр, хотя бы в школьные годы? Невероятно... Наверное, балет в представлении молодежи — какое-то сложное искусство. Но в нашем театре спектакли очень динамичные, и они хорошо воспринимаются в любом возрасте. Жаль, что многие даже не пытаются узнать, что такое балет. Очень хотелось бы видеть в театре побольше молодежи.

Анна ОЛЬ
Балерина. Ведущая солистка Красноярского театра оперы и балета.

Родилась 24 июня 1985 года в Красноярске. Окончила Красноярское хореографическое училище в 2003 году. Танцевала принцессу Аврору в балете «Спящая красавица», Джульетту («Ромео и Джульетта»), Одетту-Одиллию («Лебединое озеро»), Анну («Анюта»), Фригию («Спартак»), Золушку («Золушка»), Жизель («Жизель»), Мари («Щелкунчик») и др.

Лауреат первой премии Всероссийского конкурса артистов балета им. Г. Улановой (2008) в Красноярске. Лауреат трех премий международного конкурса «Арабеск-2010» в Перми.

 

Елена Коновалова

Фото: Александр Паниотов

Источник: «Вечерний Красноярск» № 22 (263)