Новости
17.01.2011
«Я бы хотел оставить после себя театр»
Может быть, лишь накануне Рождества человек бывает так откровенен, как один из самых значительных европейских режиссеров Роберт Стуруа в беседе с главным редактором «Огонька»
 |
| Роберт Стуруа регулярно бывает в Москве: на этот раз он заехал перед самым Новым годом, чтобы еще раз взглянуть на «Бурю», поставленную им в театре Et Cetera |
Мне, конечно, хотелось поговорить с ним не столько о театре, сколько о Грузии, о его давних сложных отношениях с ее нынешней властью. Но режиссер не был настроен к политическим темам: скорее всего даже в разговоре с друзьями не желая обсуждать власть собственной страны за границей, тем более в Москве.
«Жизнь требует все время изменений»
Сколько себя помню, я всегда находился в споре со своим отцом. Семья у нас была очень непростая. Дед — ортодоксальный революционер. Именно он рекомендовал Сталина в партию большевиков. А отец был художником, человеком мужественным, красивым, очень богемным и не без донжуанства. Лет с четырнадцати я с отцом дискутировал. Мать иногда разнимала нас в слезах. Я уж не знаю, в какой момент он стал соцреалистом. В третьем классе друзья сказали: в худсалоне столпотворение, выставлена картина твоего отца. На картине красавица актриса Медея Анджапаридзе в голубом платье с орденом изображала колхозницу на фоне чайных плантаций. В руке она держала телефонную трубку и, видимо, что-то рассказывала. Картина так и называлась «Рассказ о Сталине». «Пропустите, это сын художника» — и я гордо прошел вперед. Когда в 14 я в упор спросил отца, что ты рисуешь, он достал какие-то рисунки, наброски (а был он учеником Лансере и Грабаря), и я увидел: какой талант превратился в соцреалиста. Но самое важное то, что позже он смог вернуться к себе молодому! Это было видно на выставках в Академии художеств, в Лондоне. Человек обязан меняться. Но от режиссера требуются изменения все время, от пьесы к пьесе. Это просто качество этой профессии.
(Цитирует.) «Кто-то сказал господину К.: «Ты не изменился». «Неужели?» — ответил К., бледнея». Правда, странно, что изменения со знаком плюс мы замечаем меньше, чем со знаком минус?!
«Долго сидеть в театре современному человеку трудно»Спрашивают, почему меня увлекла «Буря»? Потому что это Гамлет, который в старости решил отомстить своим врагам. Человек вдруг почувствовал: знания ничего не меняют. Жизнь остается такой же кровавой, романтичной, веселой — да разной. «Буря» — это рассказ о человеке, который в конце жизни приходит к разочарованию. Он мстит, но в финале прощает врагов. Грустная пьеса? Но мы ничего не дописывали, лишь перенесли в финал какие-то детали. Кто-то считает, не слишком ли кратко все изложено? Но долго сидеть в театре современному человеку трудно. Не могу объяснить, почему три с половиной часа в кино — это можно, а в театре — нет. Хотя я видел в Эдинбурге спектакль, который идет 24 часа: зрители по нескольку раз уходят и возвращаются. Понимаю, короткие произведения вызывают подозрения. Сейчас, через три месяца после премьеры, я посмотрел спектакль, вроде ничего. Хотя за что-то можно покраснеть, но театр не кино, есть возможность поправить, улучшить. Самое важное, что прощает ошибки режиссера: в спектакле возникает какая-то незапланированная точка, которая волнует, буквально бьет зрителя.
«Интеллект Шекспира — в страстях»
Шекспир, как Библия: сколько бы ни перечитывал, каждый раз видишь, что чего-то не замечал. Вот как бы все заново. Но Шекспир оживает лишь в театре. Читаешь, вроде мысли тривиальные, перепев современных ему философов. Но даже в провинциальном театре, даже в плохой постановке Шекспир в какой-то момент затягивает тебя в свою поэзию. Что-то происходит по наитию. Знаете, как в жизни: не планировал, но случилось. Шекспир — интеллектуальный автор? Совсем нет, его интеллект — в страстях. У него сердце — орган чувств, а не кровообращения.
Роберт Стуруа // ВИЗИТНАЯ КАРТОЧКА
Родился в 1938 г. в Тбилиси. В 1962 г. окончил режиссерский факультет Тбилисского театрального института и с этого времени работает в театре имени Шота Руставели. С 1979 г. — главный режиссер театра, а с 1980 г. — художественный руководитель. Первый успех пришел к нему с постановкой «Сейлемского процесса» А. Миллера в 1965 г. 1970-е гг. ознаменовались целым каскадом постановок, в связи с которыми родилось понятие «театр Стуруа». Первым опровергшим все традиционные представления спектаклем стал «Кваркваре» (1974), в который была вставлена сцена из брехтовской пьесы «Карьера Артуро Уи». Начался брехтовский, а затем шекспировский период в творчестве Стуруа ( «Ричард III» , «Король Лир»). «Эффект отчуждения» и интеллектуальная ирония сделали театр Стуруа известным на весь мир. Сочетание гротеска и психологической драмы, клоунады и трагедии, мелодрамы и фарса достигло вершины в постановке «Кавказского мелового круга». В»2000-е гг. Стуруа поставил «Вожидании Годо» С. Беккета (2002), музыкальную мистерию «Стикс» на музыку Г. Канчели (2004). Перу Роберта Стуруа принадлежат пьесы «Обвинение», «Вариации на современную тему», «Концерт для двух скрипок в сопровождении восточных инструментов». Живет и работает в Тбилиси.
Родился в 1938 г. в Тбилиси. В 1962 г. окончил режиссерский факультет Тбилисского театрального института и с этого времени работает в театре имени Шота Руставели. С 1979 г. — главный режиссер театра, а с 1980 г. — художественный руководитель. Первый успех пришел к нему с постановкой «Сейлемского процесса» А. Миллера в 1965 г. 1970-е гг. ознаменовались целым каскадом постановок, в связи с которыми родилось понятие «театр Стуруа». Первым опровергшим все традиционные представления спектаклем стал «Кваркваре» (1974), в который была вставлена сцена из брехтовской пьесы «Карьера Артуро Уи». Начался брехтовский, а затем шекспировский период в творчестве Стуруа ( «Ричард III» , «Король Лир»). «Эффект отчуждения» и интеллектуальная ирония сделали театр Стуруа известным на весь мир. Сочетание гротеска и психологической драмы, клоунады и трагедии, мелодрамы и фарса достигло вершины в постановке «Кавказского мелового круга». В»2000-е гг. Стуруа поставил «Вожидании Годо» С. Беккета (2002), музыкальную мистерию «Стикс» на музыку Г. Канчели (2004). Перу Роберта Стуруа принадлежат пьесы «Обвинение», «Вариации на современную тему», «Концерт для двух скрипок в сопровождении восточных инструментов». Живет и работает в Тбилиси.
«Режиссер должен дружить с молодыми»
Театр, говорят, хорош, когда правильно распределены роли в «Ромео и Джульетте»: роли для стариков, для среднего возраста, но и для молодых. Ради этого я когда-то специально вник в Интернет. Помню, привез сыновьям первые компьютеры, и все — они перестали спать по ночам. Сам-то я начинал с фотошопа, теперь, конечно, продвинулся дальше. Общаешься с молодыми и видишь мир их глазами. За последние 20 лет в нашем театре сменились три поколения. Первое пришло, когда в начале 1990-х не было света, тепла. Мои ноги плохо ходят, потому что тогда подолгу сидел в холодном зале. Актеры на репетициях хотя бы бегали по сцене...Теперь это главные наши звезды. Знаете, когда худрук уходит, обычно от театра остаются развалины. А я бы хотел, чтобы после меня остался театр.
Как я им все объясняю? Мы, режиссеры, всего лишь иллюстраторы. Вот есть Дон Кихот, нарисованный Дорэ, Пикассо, Бродским, а есть Шекспир, «нарисованный» театром Руставели. Я просто объясняю, чем эта пьеса отличается от прошлых. Мне несложно — я никогда не теоретизирую на репетициях. Актерам нельзя дать заскучать. Мы говорим с ними о понятном — о мотивах поступков, о сложностях жизни.
«Как мы работаем втроем»
Действительно, большую часть спектаклей мы сделали вместе с композитором Гией Канчели и художником Георгием Алекси-Месхишвили. Правда, «Короля Лира», «Ричарда III» я делал с другим замечательным грузинским художником Мираном Шнелидзе. Иногда я прошу Гию заранее прочесть пьесу, а иногда прошу не читать, а сразу показываю ему какие-то сцены. Так было с «Кавказским меловым кругом». Гоги читает, конечно, всегда, и к первой встрече у него обычно уже есть какие-то наброски. С годами Гия стал чувствовать вкус к режиссуре. Сидит на репетиции в партере, смотрит, потом и у него какие-то мысли возникают. Я как-то даже оставил его вместо себя репетировать. Через пятнадцать минут он выбежал: «Вернись или я сойду с ума!»
«Актеру просто предложили заболеть»
Когда я впервые привез театр Руставели в Москву, наши билеты давали в нагрузку к хоккейным. Потом сами же не знали, что делать: провести нужных людей в театр Маяковского, где мы гастролировали, еще было можно, а сажать некуда. В тот раз мы показывали «Кавказский меловой круг»,— я думаю, лучший мой спектакль. Шумные были гастроли. А в 1980 г. случился казус. Мы привезли спектакль о Ленине. Играем, а я из-за кулис чувствую: в зале страх. Шел спектакль при полной тишине. Потом какие-то жидкие аплодисменты. Ночью меня вызывают в Минкульт: закрывайте или спектакль, или гастроли. Как?! Пусть, говорят, заболеет актер, которого заменить некем. Конечно, нужно было не соглашаться, но за мною стоял целый театр... Я сказал: хорошо.
«Я убил в себе страсть снимать»
Вообще, первое, что я написал, был вальс. Я самоучка. И вот, в девятом классе влюбился в девушку по имени Ия. И написал «Ия-вальс». Потом что-то вроде квартета написал. Такой род графоманства. А пьесы — нет, не получалось, потому что собственные пьесы невозможно ставить: ведь ты уже их ставишь, когда пишешь. Интерпретация исчезает. Хотя театр мне всегда казался не совсем прогрессивным искусством, я все равно убиваю в себе страсть снимать. Но иногда сижу дома и пишу. Так и появились уже три сценария, один из них даже журнал напечатал.
«Вся страна настроена на пересмотр истории»
Вы спрашиваете, могли бы сейчас в Грузии показать «Отца солдата»? Не только могли бы, но и показывают. Но все равно вся страна настроена на пересмотр истории, это нужно учитывать. Хотя кто предводительствовал пришедшими в Грузию в 1921 г. войсками? Орджоникидзе. Кто никогда бы не позволил Грузии быть независимой? «Главный грузин» Сталин. История — это сплошь идеология. Греки, говорят, не делали выводов, а просто пытались описывать все, что случилось. У них даже была муза истории. И все равно что-то, наверное, скрывалось.
«Место, где свободные люди говорят свободным людям правду»
Если театр нужен государству, то оно должно знать, что это не место для од, дифирамбов и прочих восхвалений. Театр — это зона не власти, а свободного человека. От древних греков до сегодняшнего дня. Не такой уж я революционер, но театр — это место, где свободные люди говорят свободным людям правду о жизни. Живопись бывает комплиментарна, у театра это не получается. Власть нередко чувствует это. Когда МХАТ собирался ставить «Гамлета» (уже был заказан перевод Пастернаку, а Ливанов готовился к главной роли), на приеме в Кремле об этом сказали Сталину. Сталин точно отреагировал: Гамлет нытик какой-то — не наш герой. На следующий день репетиции были закончены.
«Один раз, но ярко»
Я действительно всегда говорю, что грузины наиболее остро ощущают свою смертность. Все, конечно, думают о смерти, но грузины не только думают — убеждены. А если понимаешь, что явился в мир лишь раз, стараешься прожить этот раз как можно ярче.
Театр, говорят, хорош, когда правильно распределены роли в «Ромео и Джульетте»: роли для стариков, для среднего возраста, но и для молодых. Ради этого я когда-то специально вник в Интернет. Помню, привез сыновьям первые компьютеры, и все — они перестали спать по ночам. Сам-то я начинал с фотошопа, теперь, конечно, продвинулся дальше. Общаешься с молодыми и видишь мир их глазами. За последние 20 лет в нашем театре сменились три поколения. Первое пришло, когда в начале 1990-х не было света, тепла. Мои ноги плохо ходят, потому что тогда подолгу сидел в холодном зале. Актеры на репетициях хотя бы бегали по сцене...Теперь это главные наши звезды. Знаете, когда худрук уходит, обычно от театра остаются развалины. А я бы хотел, чтобы после меня остался театр.
Как я им все объясняю? Мы, режиссеры, всего лишь иллюстраторы. Вот есть Дон Кихот, нарисованный Дорэ, Пикассо, Бродским, а есть Шекспир, «нарисованный» театром Руставели. Я просто объясняю, чем эта пьеса отличается от прошлых. Мне несложно — я никогда не теоретизирую на репетициях. Актерам нельзя дать заскучать. Мы говорим с ними о понятном — о мотивах поступков, о сложностях жизни.
«Как мы работаем втроем»
Действительно, большую часть спектаклей мы сделали вместе с композитором Гией Канчели и художником Георгием Алекси-Месхишвили. Правда, «Короля Лира», «Ричарда III» я делал с другим замечательным грузинским художником Мираном Шнелидзе. Иногда я прошу Гию заранее прочесть пьесу, а иногда прошу не читать, а сразу показываю ему какие-то сцены. Так было с «Кавказским меловым кругом». Гоги читает, конечно, всегда, и к первой встрече у него обычно уже есть какие-то наброски. С годами Гия стал чувствовать вкус к режиссуре. Сидит на репетиции в партере, смотрит, потом и у него какие-то мысли возникают. Я как-то даже оставил его вместо себя репетировать. Через пятнадцать минут он выбежал: «Вернись или я сойду с ума!»
«Актеру просто предложили заболеть»
Когда я впервые привез театр Руставели в Москву, наши билеты давали в нагрузку к хоккейным. Потом сами же не знали, что делать: провести нужных людей в театр Маяковского, где мы гастролировали, еще было можно, а сажать некуда. В тот раз мы показывали «Кавказский меловой круг»,— я думаю, лучший мой спектакль. Шумные были гастроли. А в 1980 г. случился казус. Мы привезли спектакль о Ленине. Играем, а я из-за кулис чувствую: в зале страх. Шел спектакль при полной тишине. Потом какие-то жидкие аплодисменты. Ночью меня вызывают в Минкульт: закрывайте или спектакль, или гастроли. Как?! Пусть, говорят, заболеет актер, которого заменить некем. Конечно, нужно было не соглашаться, но за мною стоял целый театр... Я сказал: хорошо.
 |
| Пока столица готовилась к отдыху, Стуруа лично провел несколько репетиций с российскими актерами. На заднем плане режиссер с Александром Калягиным |
Вообще, первое, что я написал, был вальс. Я самоучка. И вот, в девятом классе влюбился в девушку по имени Ия. И написал «Ия-вальс». Потом что-то вроде квартета написал. Такой род графоманства. А пьесы — нет, не получалось, потому что собственные пьесы невозможно ставить: ведь ты уже их ставишь, когда пишешь. Интерпретация исчезает. Хотя театр мне всегда казался не совсем прогрессивным искусством, я все равно убиваю в себе страсть снимать. Но иногда сижу дома и пишу. Так и появились уже три сценария, один из них даже журнал напечатал.
«Вся страна настроена на пересмотр истории»
Вы спрашиваете, могли бы сейчас в Грузии показать «Отца солдата»? Не только могли бы, но и показывают. Но все равно вся страна настроена на пересмотр истории, это нужно учитывать. Хотя кто предводительствовал пришедшими в Грузию в 1921 г. войсками? Орджоникидзе. Кто никогда бы не позволил Грузии быть независимой? «Главный грузин» Сталин. История — это сплошь идеология. Греки, говорят, не делали выводов, а просто пытались описывать все, что случилось. У них даже была муза истории. И все равно что-то, наверное, скрывалось.
«Место, где свободные люди говорят свободным людям правду»
Если театр нужен государству, то оно должно знать, что это не место для од, дифирамбов и прочих восхвалений. Театр — это зона не власти, а свободного человека. От древних греков до сегодняшнего дня. Не такой уж я революционер, но театр — это место, где свободные люди говорят свободным людям правду о жизни. Живопись бывает комплиментарна, у театра это не получается. Власть нередко чувствует это. Когда МХАТ собирался ставить «Гамлета» (уже был заказан перевод Пастернаку, а Ливанов готовился к главной роли), на приеме в Кремле об этом сказали Сталину. Сталин точно отреагировал: Гамлет нытик какой-то — не наш герой. На следующий день репетиции были закончены.
«Один раз, но ярко»
Я действительно всегда говорю, что грузины наиболее остро ощущают свою смертность. Все, конечно, думают о смерти, но грузины не только думают — убеждены. А если понимаешь, что явился в мир лишь раз, стараешься прожить этот раз как можно ярче.
Беседовал Виктор Лошак
Фото: Семен Кац, Коммерсантъ
Источник: Журнал «Огонёк» № 2 (5161) от 17.01.2011
Фото: Семен Кац, Коммерсантъ
Источник: Журнал «Огонёк» № 2 (5161) от 17.01.2011
