С тех пор его не видели? Мессир!

Мессир! Я что, по-вашему, младенец?

Но создан я из кротости самой,

Иначе ты мне брата заместил бы

Для мести. Ты одним уж виноват:

Что он в отсутствии, а ты в наличье.

Но я же не тиран и сумасброд,

И потому ответишь ты за брата,

Когда его не сыщешь днем с огнем,

Хоть под землей, до истеченья года.

Иначе берегись! А мы пока

Секвестр наложим на твое именье.

И сам ты в черном списке с этих пор.

Но, государь, я ненавижу брата

Всю жизнь! И разве сторож я ему?

Тем хуже, фарисей, тем хуже, каин!

Я не желаю видеть подлеца!

Арест на всё имущество – немедля!

А негодяя вытолкать взашей!

В стихах лишь силу страсти изолью.

Смотри, Луна, в тройном венце светило,

На дивную охотницу свою,

Что для меня всю прелесть воплотила.

О Розалинда! Это имя тут

Как символ чистоты впишу навеки,

И люди хронику любви прочтут

На деревах лесной библиотеки.

Пиши, пиши, Орландо, на стволах

Хвалу, невыразимую в словах.

Ну-с, мэтр Пробир, как вы живете-поживаете на лоне природе?

Поживать на лоне природы – еще куда ни шло, но постоянно жить там невозможно. Мне по душе уединение, но не одиночество. Первое – радостно, а второе – гадостно. Жить вдали от света мне по сердцу, но от темного царства – с души воротит. Ее целомудренность питает мой дух, зато истощает плоть. Пастух, ты имел дело с Софистикой?

С этой распутницей! С этой капризной бабелиной, которая сама не знает, чего хочет! Нет, я дружу с Философией. Учусь у нее здравому смыслу. Она говорит, что когда у тебя болит нутро, ты не здоров; что если у тебя нет денег, то не будет и приятелей; что под дождем мокнут, в огне горят, а не наоборот[1], что на тучных пастбищах скот имеет привес, что ночь наступает, когда уходит солнце, что ежели ты дурак от природы или от учения, значит, виноваты семья и школа.

Ну, ты философ, натурально! Я бы сказал – натурфилософ. А быть придворным философом тебе не посчастливилось?

По правде говоря, не посчастливилось.

Раз не посчастливилось, значит, быть тебе в аду.

Дурь какая-то! С какой стати, сударь?

Будешь непременно. Философ ты с одного боку – вот тебя с одного боку и пропекут, как яйцо.

Только за то, что я не был придворным философом? Где же здесь логика?

Железная логика. Раз ты не был придворным философом – значит, не был придворным. Если не был придворным – не знаешь приличий. Если не знаешь приличий – значит, ведешь себя неприлично. А это уже грех. А за грехи попадают в ад. Так что, пастух, подумай о душе.

Никакая это не логика, Пробир. Придворные манеры в деревне так же неуместны, как при дворе – деревенская простота. Вот вы говорили, что придворные, когда встречаются, не кланяются друг другу, а целуете руки. Если бы пастухи здоровались таким манером, это было бы очень неопрятно.

Аргументируй!

Так ведь мы всё время с овцами возимся, а руно их – жирное, сами знаете.

А у придворных ладони потеют. Чем, по-твоему, человеческий пот лучше овечьего жира? Слабоватый аргумент. Давай объясни как-нибудь получше, почему простолюдинам нельзя целовать руки.

Да потому что они грубые!

Тем чувствительнее будут поцелуи! А придворные как раз должны отличаться чувствительностью. Изобрети поосновательнее аргумент!

Извольте. У нас руки в дегте: мы им лечим овец. И вы требуете, чтобы мы целовали деготь! У придворных-то руки надушены мускусом.

О невежда! Просто болван в сравнении с живым существом! Да если бы ты знал из чего этот мускус делается? Из пота африканской кошки! Послушай умного человека и рассуди: насколько деготь более приличного происхождения! Напряги свой ум, пастух!

Как бы я ни пыжился, куда мне до вас! Ваш ум изворотливый, как у придворного.

А в ад не хочешь? Безумец! Просвети его, господи, не ведает, что творит!

Ведаю, ведаю! Живу, не тужу, не осуждаю никого, досаждаю никому и всем выражаю почтение. Не скорблю по чужой удаче и радуюсь, когда мои овцы щиплют траву и кормят ягнят.

О кладезь глупости! А разве ты не случаешь скотов? Стыдись! Ты отдаешь бедных молоденьких ярочек на растление старым рогоносцам – да еще безо всякого брачного контракта! Да еще за деньги! Значит, ты наживаешься на сводничестве и скотоложстве! Да если ты за одно это не угодишь в ад, значит, пастухи угодны самому дьяволу.

Смотрите: молодой Ганимед, брат моей хозяйки.

Есть ли у обеих Индий

Лал, подобный Розалинде?

Средь земных Цирцей и Цинтий

Нету равных Розалинде.

Много дивных есть картин, да

Их затмила Розалинда

Взором целый свет окиньте.

Пойте славу Розалинде!

Всех земных богинь отриньте,

Поклоняйтесь Розалинде!

Да я могу извлекать из себя такие импровизации восемь лет кряду, за вычетом еды и сна! Размер стоп несколько однообразен. А стихи гремят, как сабо двух торговок, бегущих на базар.

А не убежать ли тебе отсюда, шут?

А я попробую – дурной пример заразителен. Только немного усовершенствую ритм.

Если лань к оленю льнет,

Это нежность Розалинды.

Вот бежит за кошкой кот –

С грациею Розалинды.

Плащ от бури не спасет,

Но укроет Розалинда.

Кто грешит, наказан тот

Будет вместе с Розалиндой.

С горькой цедрой сладкий плод –

Не сравнится с Розалиндой.

Рвущий розу, обретет

И шипы – и Розалинду.

И стихи двинулись иноходью. Где вы подобрали эти болезненные вирши?

Молчи, вздорный шут. Я нашел их на дереве.

Воистину: узнаешь дерево по плодам его!

Если к этому дереву привить тебя, а потом мушмулу, оно даст самые скороспелые плоды, которые сгниют, не успев созреть. Ибо в этом и заключается главное свойство мушмулы.

Интересный способ. А возможный или нет – покажет природа.

Тихо! Идет сестра и что-то читает. Лучше отойдем.

Этот лес и нем, и дик,

У него пустынный вид.

Дам я дереву язык –

И оно заговорит:

 

В миг вмещаются века,

Дни ползут, года летят,

Жизнь, как прежде, коротка,

И враждебен брату брат –

 

Бор глаголет обо всем,

Вторит бор словам моим.

И в речении любом

Розалинды образ зрим.

 

Это имя нанесу

На любой древесный ствол,

Чтобы всяк, кто есть в лесу,

С изумлением прочел,

 

Что средь женщин он найдет –

Хоть мечтать не смел о том –

Воплощенье всех красот

В милом облике земном.

 

Так синод всевышних сил,

Взяв создание одно,

В Розалинде совместил,

Что другим поврозь дано.

 

Спорит прелестью очей

С Клеопатрою она,

Красота Елены в ней

Блудом не замутнена[2].

 

Аталанты чистота,

Честь Лукреции – и так,

Каждая ее черта –

Женщины великой знак.

 

Ей совершенством быть во всем,

А мне навек – ее рабом.

О боги! Что можно Юпитеру, немилосердно для пастуха – простите: пастора. Навязать пастве такую пространную проповедь и не предупредить: «Запаситесь терпением»! Это жестоко.

Вы здесь, друзья? Пастух, отойди подальше. И ты, Пробир.

Отступим, пастух. Это называется «почетное отступление»: не с трофеями – так не вовсе с пустыми руками.

Слышала? Ну, и как тебе стихи?

Несколько неровные. В конце немного спотыкаются.

Ну, концы-то с концами сведены неплохо.

Но окончательный вывод… Однако!

А тебя не удивляет, что твое имя красуется на всех деревьях?

Меня уже ничто не удивляет. По-моему, им исписаны даже пальмы. А стихи… Если верить Пифагору, моя душа могла обитать в теле гаммельнской крысы, но не помню, чтобы я подвергалась заклинаниям такой силы. Впрочем, не помню, чтобы я была крысой.

С трех раз угадай, чьи это проделки.

Неужели мужчины?

Да. Но у него на шее медальон, который носила одна женщина. Что, краснеешь, милочка?

Что ты имеешь в виду?

О господи! Гора с горой не сходятся, но во время землетрясения могут столкнуться. А люди…

Да говори же яснее – кто он?

Как? Ты до сих пор не догадалась?

Да нет же!

Это чудо из чудес, восьмое чудо света. После всех моих намеков? Что же ты краснеешь?

От напряжения. Думаешь, если я вырядилась в камзол и штаны, то в них же облачилось и моя сущность? Отвечай! Для меня каждый миг неизвестности безбрежен, словно Южный океан! Да говори! Будь ты заикой, это имя выплеснулось бы из твоих уст, как шампанское из узкогорлой бутылки: или всё, или ни капли. Ну, не томи, я истомилась жаждой.

Твою жажду утолит упоительный мужчина.

Что это за мужчина? Истинное ли подобие божие? Его голова хороша сама по себе или только в шляпе? Есть ли у него борода?

Пока только намечается.

Пошли ему бог большую, если он окажется благодарным. А пока она не отросла, скажи, что это за лицо.

Лицо, тебе знакомое. Это юный Орландо, победивший Карла и покоривший тебя.

Шутки в сторону! Говори, как порядочная девушка!

Вот как порядочная и говорю: это он

Орландо?

Орландо!

Ужас! И я в камзоле и штанах! Но, значит, ты видела его? Что он делал? Говорил что-нибудь? Как выглядел? Куда шел? Как его сюда занесло? Спрашивал ли обо мне? Где он живет? Как вы расстались и где его найти? Отвечай одним словом!

Если ответить на все сразу одним словом, которое вместило бы столько смысла, нужен рот Гаргантюа. Если отвечать на каждый вопрос одним словом – «да» или «нет», – времени уйдет больше, чем на катехизис.

Но он знает хотя бы, что я здесь, и в мужском обличье? А сам он такой же красивый, как тогда, в день поединка?

Отвечать на вопросы влюбленных – все равно что считать атомы во вселенной: занятие бесконечное. Ну, хорошо, я тебя угощу, а ты вкушай. Я застала Орландо лежащим под дубом, словно желудь.

О древо Юпитера, приносящее такие плоды!

Мадемуазель, все-таки позволите говорить мне?

Говорите.

Он лежал, подобный раненому рыцарю.

Если бы не слово «подобный», это было бы ужасное зрелище. А так – прекрасное.

Придержала бы ты язык. У тебя все время какие-то заскоки. Орландо был в костюме охотника.

Это внушает тревогу! Мое сердце будет его мишенью!

Ты своим контрапунктом мешаешь мне петь.

Но я же все-таки женщина и не могу петь только в унисон! Но говори дальше, дорогая!

Так ведь ты не даешь! И не надо. Он сам идет сюда!

Спрячемся и понаблюдаем за ними.

Благодарю за приятное общение, но мне гораздо приятнее общаться с самим собой.

В этом я ваш единомышленник. Но из элементарной вежливости благодарю вас за общение.

Бог да пребудет с вами. Пусть лучше он, чем я.

И в этом я с вами согласен.

Доброе пожелание напоследок. Перестаньте калечить деревья. И не уродуйте их своими юродивыми стихами.

Сделайте одолжение: не уродуйте моих стихов своей декламацией.

Значит, ваш предмет называется Розалиндой?

Да, если вам угодно выражаться именно так.

Мне это имя не по вкусу.

К моему прискорбию, тот, кто ее крестил, не справился о ваших вкусах.

Какого она роста?

Достаточно высока, чтобы дорасти до моего сердца.

Ваши ответы лаконичны, как надписи на перстнях.

А ваши вопросы вычурны, как надписи на обоях.

Ваш ум быстрее ног Аталанты. Я готов изменить мнение о вас в лучшую сторону. Может, мы присядем и будем порицать этот дурной мир.

Я дурно знаю этот мир, чтобы дурно говорить о нем. Из того, что мне знакомо, самое дурное в этом мире – я сам.

И хуже всего – ваша любовная дурь.

Но я не отдам ее за весь ваш ум. И что вы ко мне пристали?

За неимением шута, которого я, собственно, искал.

Загляните в ручей – может, увидите там шута, чье общество будет вам приятно.

Вы намекаете, что я увижу себя?

Себя и никого другого. Шута или круглый нуль.

Счастлив проститься с вами, господин Любовь.

Счастлив проститься с вами, господин Неудовлетворенность.

Сейчас я его разыграю. Прикинусь нахальным лакеем. Эй ты, охотник! Слышите меня?

Слышу отлично. Что вам нужно?

Э… Который час?

Уместнее спросить, какое время суток. Какие часы могут быть в лесу?

Живые, разумеется. Значит, нет в этом лесу ни одной живой души, ни одного настоящего влюбленного. Он поминутно вздыхал бы – и так можно было бы отсчитывать минуты.

Тогда ваш живой человек превратился бы в автомат.

Очень пригодный, чтобы измерять ленивый ход времени.

Вы, наверное, хотели сказать: стремительный бег времени? Разве не так будет вернее?

Отнюдь! Всё зависит от личности человека. Время движется по-разному с разными людьми: с кем-то иноходью, с кем-то рысью, с кем-то галопом. А с некоторыми вовсе стоит на месте. Я в этом разбираюсь.

Тогда, пожалуйста, скажите, для кого оно плетется рысью?

Для девицы между обручением и венчанием. Эти семь дней стоят семи лет. Можно сказать, для нее ползет.

А для кого движется иноходью?

Для попа, не знающего латыни, и богача, не знающего подагры. Первый спокойно спит, не думая о науке, второй – о медицине. Поп не изводит себя учением, богача не изнуряет нищета. Для них время идет.

А для кого мчится галопом?

Для вора, которого тащат на виселицу. Он едва отрывает ноги от земли, а время для него летит.

Для кого же оно стоит?

Для стряпчего на каникулах. Заняться ему нечем, он всё больше спит, и для него времени как бы не существует вовсе.

Где вы живете, обаятельный юноша?

Мы с сестрой-пастушкой обитаем вон в той хижине, что на краю леса, как оборка на юбке.

С самого рождения… обитаете?

Да, как кролики, которые живут там, где родятся.

Такую манеру речи, как у вас, трудно приобрести в провинции.

Не вы первый это замечаете. Меня воспитал дядюшка, благообразный старик, живший в городе. Он знал манеры и любовь тоже. Он рассказывал мне об этой любви. Слава богу, я не женщина и не знал никакой любви. Как говорил старик, всё зло от этого.

А в чем он обвинял женщин прежде всего?

Думаете, в чем-то одном? Все их ущербные черты стоят друг друга. В сущности, это мелочи, каждая из которых, может быть преувеличенной и тогда выглядит ужасным преступлением, пока рядом не вырастает еще ужаснейшее.

Например?

Зачем это вам? Во враче нуждаются больные. Разве что расскажу вам про одного одержимого человека. Он ходит по лесу, калечит деревья, уродует их своими юродивыми стихами. Этот язычник, дающий деревьям языки, поклоняется какой-то Розалинде и весь лес превратил в капище. Он вырезает имя этой своей Розалинды на коре или развешивает на ветвях тексты, написанные в экстазе. На шипы татарника он накалывает оды,

На ветви ежевики вешает элегии. Так он славословит свою богиню. Вот этому сочинителю я прописал бы лекарство от неистовства.

Пропишите, друг мой: я – тот неистовый сочинитель.

Вы? Боюсь, вы действительно сочинитель, но не тот. У вас не заметно ни одного симптома любовного исступления.

Каковы же эти симптомы?

Во-первых, провал… Нет, не бойтесь – провал щек. У вас ничего не проваленного не видно. Во-вторых, голубые… нет, не глаза – тени под глазами. Ничего голубого тоже не просматривается. Замкнутость в себе – этого уж точно нет. Ну, нечесаная борода – признак для вас пока несущественный. По молодости лет, у вас не больше растительности на подбородке, чем наследства у младшего брата. Идем дальше: спущенные чулки, набекрень – нет, пока только шляпа, рукава расстегнуты, шнурки развязаны – так влюбленный демонстрирует пренебрежение к своему внешнему виду. А вы демонстрируете обратное. Вы в полном аккурате, это буквально вопиет о любви – к самому себе.

Рассудительный отрок, поверь, что, несмотря на всё это, я страстно влюблен.

Поверить? Пусть лучше поверит предмет вашей страсти. Возможно, Розалинда в это и поверит, но признается – едва ли. Так уж устроены женщины – я знаю их натуру. Они склонны к бессовестному самообману. Так это действительно ваши стихи?

Клянусь белоснежной рукой Розалинды, я сам их написал!

Забавное изречение! И вы влюблены именно, как об этом глаголют ваши произведения?

Никаким произведениям и никаким глаголам не выразить содержания моих чувств – разве что силу.

Сила есть – ума не надо. Итак, чем у нас лечат безумных? Карцером и кнутом. И если этим мерам подвергают не всех, только потому, что влюбленность заразительна и принимает характер пандемии, которой подвержены даже ее лекаря. Но я попытался бы излечить вас, не прибегая к таким сильным средствам.

А у вас уже есть опыт таких излечений?

Небогатый, но есть. Одного несчастного я спас таким образом. Он должен был вообразить, что я и есть предмет его любви. То есть, что я – это она. Бедняга должен был ежедневно меня очаровывать. А я разыгрывал капризную даму с причудами – то задумчивую, то неприступную, то сантиментальную, то взбалмошную, то наивную. Я изводил его своим непостоянством, я смеялся и рыдал. Подобно женщинам и детям, увлекался любыми чувствами, не испытывая ни одного по-настоящему. Я выказывал то любовь, то презрение, то приманивал его, то отвергал, то жалел, то высмеивал. В итоге безумно влюбленный стал просто безумным и принял схиму. Не бог весть что, но согласитесь, что любовь потеряла для него всякое значение. Так что если вы очистить от любви сердце и печень, хотите быть здоровым, как баран, я берусь вылечить вас.

Но я не хочу быть здоровым, как баран.

А придется. Только называйте меня Розалиндой. Приходите каждый день в мою хижину, и мы будем разыгрывать любовь.

Ну, разве что ради любви я испытаю это средство. Где твой дом?

Идемте со мной, я вам покажу. А вы объясните, как найти вас. Идет?

Идет, сострадательный юноша!

Нет, Розалинда. Привыкайте. – Сестра, ты с нами?

Поспеши за мной, милая Одри. Мы вместе будем пасти твоих козочек. Что скажешь, Одри? Нравится тебе мое сложение?

Ахти! Какое такое солжение?

Сложение элегантных любовных элегий на лоне природы. Я готов их слагать, как Овидий среди готов. Или гетов – не помню.

Обломки учености в недостойном вместилище! Это похуже Юпитера в лачуге Филемона и Бавкиды.

Когда поэзия и остроумие не находит отклика, это просто убийственно – как большой счет за скромный обед в таверне. Жаль, что боги не создали тебя более поэтичной!

А «поэтичная» – это какая? Значит ли это «порядочная девушка»? Или честная?

По совести, вряд ли. Чем лучше поэзия, тем дальше она от действительности. Поэтому поэтичные речи влюбленных – так сказать, неверны.

Вы такой странный человек… Хотите, чтобы я была неверной, да еще богов приплетаете!

А как же. Ты клялась, что ты честная девушка. Но будь ты поэтичной, я мог бы надеяться, что это ложная клятва.

Так вы хотите, чтобы я была нечестной?

Честная красотка – это пожалуй, приторное создание. Вроде меда, смешанного с сахарным сиропом.

О, едкий шут!

Я, может, и не красотка вовсе, потому не приторная и не хочу быть притворной. И пускай боги оставят меня такой, как есть.

Возможно. Только наделять честностью замарашку и мымру – всё равно что подавать изысканное яство в жалкой плошке.

Ну, я не замарашка. Насчет мымры – не спорю: не знаю, что это такое.

И слава богам. Сейчас ты просто мымра, остальное со временем приложится. Но речь не о том. Я хочу с тобой венчаться и с этой целью договорился с кюре из ближайшего прихода Оливером Галиматье. Он сегодня должен прийти и сочетать нас в этом лесу.

Хотел бы я видеть это позорище[3]!

И пошлют нам боги всяческих радостей!

Аминь. Человек заурядный не решился бы на такой ритуал. Нашим храмом будет лес, свидетелями – рогатые твари. Ну и что с того? Обойдемся без предрассудков. Рога – вещь непривлекательная, но необходимая. Говорят, что многие сами не знают, что имеют. Речь явно идет о рогах, особенно больших. И понятно: ты сам их не растил, а жена подарила, да еще скрыла свою роль из скромности. Рога? Подумаешь? Разве этой короной украшены только благородные создания? И олень рогат, и самый беспородный скот. Тогда что – блаженны холостяки? А вот и нет! Как город, укрепленный стеной, великолепнее простого села, так увенчанная рогами голова венчавшегося человека выглядит много достойнее, чем голый лоб бобыля. И насколько защищенность предпочтительнее беззащитности, настолько иметь рога полезнее, чем не иметь. Однако вот и господин кюре.

Милости просим, господин Оливер Галиматье! Вы окажете нам милость окрутить нас в этом храме природы или следует пройти в вашу часовню?

Из чьих рук вы должны принять свою невесту?

Чтобы моя невеста ходила по чужим рукам, да я еще принял это как должное! Никогда в жизни!

Придется принять, иначе бракосочетание не будет иметь законной силы.

Сочетайте их. Я готов предложить для этого свою руку.

Добрый вечер, господин Инкогнито! Вы явились на сцену как раз в нужный момент, благослови вас бог. Как ваше здоровье? Рад вас видеть. Однако наденьте шляпу.

Тебе действительно приспичило жениться, пестрый шут?

А почему бы нет? У быка ярмо, у коня удила, у сокола бубенчики, у человека – похоти. Голубки воркуют, а милые бранятся – только тешатся.

И вы, человек просвещенный, собираетесь жениться под открытым небом, словно бедный странствующий комедиант! Ступайте в церковь, пусть вас обвенчает нормальный священник, который понимает, что такое таинство брака, да еще и вам объяснит. А этот бракодел соединит вас, как две доски. Потом одну доску начнет коробить, и вы разойдетесь.

Вот и отлично. Пусть соединяет. Если он это сделает не как положено, у меня будет формальный повод развестись.

Пойдем со мной, я дам тебе наставления.

Идем, милая Одри.

Идем же за священником смелее,

Чтоб жить как люди иль прелюбодеи.

Ах, господин Оливер, я весь в колебаниях!

Ну, Одри, под венец!

Скорей, святой отец!

Вот счастье, наконец!

Но мне терять на кой

И волю, и покой?

Постой, отец святой!

И все равно никто из этих бездельников не подорвет моей веры в свое призвание.

Сейчас не говори со мной: я вот-вот расплачусь.

Плачь, если невтерпеж, только вспомни на всякий случай, что мужчины не плачут.

А если есть причина?

Тогда можно.

Изменник! До кончиков волос изменник.

Допустим, потемнее, чем у Иуды, но поцелуи – точно произошли от Иудиных.

Но цвет волос у него очень приятный.

Разумеется, каштановый – лучший цвет для волос.

А поцелуи священны, как просфоры.

Он приобрел пару уст у Дианы. Даже у монахинь зимнего ордена поцелуи не столь холодны: их остужает лед целомудрия.

Почему нарушил обет и не пришел?

Так уж сразу и обет! Но в самом деле нарушил. Изменник!

Правда?

А кто же? Он не карманник и не конокрад – кем же ему еще быть? Нет ведь человека без недостатков. Значит, он изменник, и его обещания так же пустопорожни, как выпитые бутылки и вылущенные орехи.

Значит, в любви он неверен?

В любви – да, но в нашем случае нет ни малейших признаков любви. Следовательно, он верен. Но не в любви. Значит, всё в порядке.

Но ведь тогда он клялся, что любил.

Так ведь это было тогда. Потом он мог разлюбить. И, кроме того, влюбленным, когда они клянутся, можно доверять не больше, чем кабатчикам: те и другие завышают счета. Кстати, Орландо служит у герцога, твоего отца.

Герцога я вчера случайно встретила, и мы даже немного поговорили. Он спросил, какого я происхождения, я ответила: такого же хорошего, как ваше. Он принял это за остроумие, рассмеялся и пошел своей дорогой. Но об отце – потом, сначала договорим об Орландо.

Орландо – несравненный юноша. Стихи его необыкновенны, его любовные клятвы ни с чем не сообразны. Он дает их и тут же забирает. Он разбивает сердца, как опытный донжуан, и ломает копья, как рыцарь-самоучка. Замах у него хорош, но удар отстает. Впрочем, безрассудная молодость в любом случае прекрасна. Сюда идут.

Просили вы узнать о пастухе,

Который сохнет по пастушке Фебе,

Хоть эта Феба, господи прости –

Фефела, фифа, фря и фордыбака!

Да, что же с ним?

                                    Могу вам показать

Забавную любовную картинку:

На ней трепещет огонек любви

И ярко фанаберия пылает.

Изволите взглянуть?

                                          О да! Пойдем!

Забавны страсти в облике любом.

Вот славно было б, если б мы сыграли

Хотя бы сцену в этой пасторали!

О Феба, не гони меня, о Феба!

Не отводи своих нежнейших глаз!

Ну, хорошо, любовь мою отвергни,

Но взорами не убивай меня

Иль хоть убей, но не язви словами!

Ведь даже дел заплечных мастера,

Поднаторевшие в лютейших казнях,

Порой способны жертву пожалеть.

Ужели ты безжалостнее ката

Что зачерствел от злого ремесла?

Ах, так! Вот я уже и хуже ката?

Как вам понравится! Еще сравнил

Меня с убийцею! Так в чем же дело?

Зачем же ты к убийце пристаешь?

Зачем клянешься в верности – и тут же

Все клятвы нарушаешь? Ты назвал

Мои глаза нежнейшими лучами –

И вот они – смертельнее мечей!

Мой глаз, что даже атома боится,

Пред ним захлопывая ставни, – вдруг

Уже злодей, тиран, палач, убийца?

Нет, ты не завирайся, милый друг!

Вот гневно я смотрю – ну, что, убила?

Нахмуриться могу – что ж не упал?

Мой взгляд всё может выразить так чудно –

Так раненым хотя бы притворись!

Я уколоть тебя могу булавкой,

А вот в тебя метаю злобный взгляд –

И ни царапины! И ни укола!

Мои глаза настолько не сильны,

Чтоб разглядеть ужасные увечья,

Которые они же нанесли.

Постой, узнаешь – может, даже скоро:

Что нет следов от стрел любви – зато

Уж как чувствительны такие раны!

Когда узнаю – смейся надо мной,

И будем квиты. Шел бы ты подальше,

А то и вправду можешь пострадать!

Да, шел бы ты подальше в самом деле!

Ты думаешь: богиня пред тобой?

Сиятельная дочерь Аполлона?

А для меня она ни то ни сё,

Не светит и не греет. Впрочем, с нею

В постель ложиться лучше в темноте:

Не испугаешься, по крайней мере.

Но сколько спеси! Льется через край!

Нет красоты – так возместим гордыней!

Вы переоценили свой товар:

И кожи молоко, и глаз агаты,

И шелк волос, и сепия бровей –

По мне, всё это ничего не стоит.

Ты весь умишко растерял, пастух,

В изделие машинное влюбившись!

Зачем ты к ней приклеился, как тень?

Воистину, как тень: и хил, и бледен,

И тащишься за нею по земле.

Да на себя-то посмотри получше!

Возможно, ты глупец – но не урод!

А вот глупец – весьма, весьма возможно…

Такие-то вот олухи родят

Капризных баб, а те родят уродов –

И вот переполняется наш мир

Ужасными отродьями. И кто же

В том виноват? Такие вот глупцы

И всепрощающие доброхоты.

В фальшивом зеркале – в тебе, пастух –

Она себя узрела распрекрасной –

И в том уверилась. Но ничего,

Сейчас уймется! Как вас там… фефела!

Да вам же на колени нужно пасть

И славить небеса, что отыскался

Жених приличный, да еще простак!

Поститесь! Замолите грех гордыни.

Поскольку, откровенно говоря,

Охотников немного набралось бы

Таким сокровищем обзавестись.

Другая партия не подвернется.

Вы не красотка – это полбеды,

Но скверно то, что злобны и капризны.

Тот, кто невзрачен, – только некрасив,

А злой капризник просто безобразен.

Видна в капризах, как ни в чем другом,

Вся гадость человеческой натуры.

Такого счастья жаждешь ты, пастух?

Тогда женись на ней и наслаждайся.

Всех благ.

                        Прекрасный юноша, постой!

И поругай еще мою натуру.

Тебя готова слушать целый век.

Ты златоуст – не то что этот нытик!

Чудны дела любви! Он без ума от ее злонравия, она – от моего злоречия! Что ж, тогда я буду приправлять злость ее взглядов пряностью своих речей.

Зачем вы так глядите на меня?

Затем, что мне приятно это, сударь.

А будет ли приятно вам узнать,

Что я неверен, груб и своенравен?

Особенно неверен. И беда

Наивной деве, что меня полюбит.

Так что держись подальше от меня.

Вон, видишь ту оливковую рощу?

Я там живу – не в роще: там мой дом.

Не заходи туда. Сестра, идем.

Мы заболтались с ними, и пора нам

Вернуться к нашим дорогим баранам.

Сестра, идем. Приятель, не робей.

Цени себя – куда деваться ей!

Пусть в поисках любви пройдет по свету,

Да кто позарится на прелесть эту?

Друзья, идемте!

                                     Верно говорят,

Что страсть рождает только первый взгляд.

О Феба!

                    Ну, чего ты хочешь, Сильвий?

О Феба, милая, хоть пожалей!

О Сильвий разлюбезный, как ты жалок!

Вот жалость докажи и помоги.

Люби меня из жалости хотя бы:

Тогда не пожалеешь ни о чем,

И я не буду в жалости нуждаться.

Да я тебя люблю, как сто сестер!

Одна любовница – гораздо больше.

Однако! Есть ли наглости предел!

Ведь ты сейчас лишь жалости хотел

И получил ее – неужто мало?

Тебя я откровенно презирала,

Но только на уступку я пошла –

Твоя душа моей любви взалкала.

А что же будет дальше? Ну, дела!

Хотя… ты о любви поешь прекрасно

И так выпрашиваешь роль слуги,

Что я тобою помыкать согласна,

Об остальном и думать не моги!

И ладно! Парень я неприхотливый,

И для меня ты – идол красоты.

Мне малой благосклонности довольно –

Пускай другой всё жито соберет,

Я буду рад и нескольким колосьям.

Скажи, ты знаешь этого юнца,

Что говорил со мной так беспардонно?

Я знаю только то, что он вчера

Купил именье старого сквалыги.

А ты, поди, уже вообразил,

Что я влюбилась в этого нахала,

Коль спрашиваю про него? Отнюдь!

Он крыл меня бесстыжими словами!

Хотя слова – они слова и есть.

Когда сам говорящий не противен,

То даже брань его не так страшна,

А то и привлекательна. Конечно,

Мальчишка просто хам! Но краснобай!

Видала лица я и поприятней,

Однако в нем заметен гордый нрав.

Он будет привлекательный мужчина.

Пожалуй, и лицом совсем не плох.

Глаза его – ну просто загляденье!

Он будто проклинает языком,

Благословляя милостивым взглядом.

Ну, что еще? Он ростом не велик…

Хотя зачем мальчишке быть жердяем?

Комплекцией совсем не Геркулес,

Но он свою красу еще раскроет.

А губы у него румяней щек,

Как между розой алой и дамасской

Различье между ними. Сколько дев,

Когда б они всё это разглядели,

Влюбились бы в мальчишку. Но не я!

Мне от него ни холодно ни жарко.

Вот пакостник! Как он меня честил!

Капризной, злой, к тому ж еще невзрачной!

И я могла всё это проглотить!

От дурака услышав оскорбленье,

Лишь дура побоится дать отпор.

Но ничего, уж я ему отвечу

Насмешливым, презрительным письмом.

О, я нахала уничтожу! Сильвий,

Ты отнесешь послание?

                                                  О да!

Письмо готово, записать лишь надо.

Оно короткое, но сколько яда!

За мною, Сильвий!