© Флоря А. В., 2008

Эй, любезный, на два слова! Это ведь ты состоишь при царевиче Парисе?

Иногда так, сударь, а чаще он стоит передо мной.

В смысле: ты ему служишь?

Я служу богам.

Что ж, тебе повезло с господами.

Да, хвала богам.

А ты знаешь, кто я?

Знаю, но только по наружности.

В таком случае узнай меня поглубже: я – высокородный Пандар.

Надеюсь на твою милость.

Я тоже.

В таком случае, твоя милость…

Зови меня лучше «высокородием».

Что это за музыка?

Про музыку я ничего не знаю, но знаком с музыкантами.

Хорошо знаком.

Да изрядно, сударь.

Для кого они играют.

Для публики, сударь.

Но чей слух они услаждают.

Меломанов, сударь.

По чьему распоряжению они играют?

Дирижера, сударь.

Что ты всё время ускользаешь от ответа? Я имел в виду: кто им велел играть?

Так бы и сказал. А велел мой хозяин Парис. Он тоже там, а с ним рядом – сама земная Венера во плоти, эманация самой любви.

Попросту выражаясь: моя племянница Крессида?

Отнюдь, сударь! Елена! Разве это не понятно по моему описанию?

А, понятно: ты, значит, никогда не видал Крессиды. Ну ладно, дело вот в чем: я пришел к Парису от его брата Троила по делу, не терпящему отлагательств. Ясно тебе: вопрос жизни и смерти!

Хорошенький вопрос.

Приветствую тебя, царевич, и всех твоих очаровательных путников. Да исполнятся все ваши мечты и желания. Особенно твои, царица, и послужат они тебе изголовьем.

О Пандар, ты выражаешься, как всегда, прекрасно.

В соответствии с предметом речи, очаровательная царица. А почему смолкла эта сладчайшая музыка, милейший Парис?

Она смущена сладостью твоих речей, почтенный родственник. Остается тебе заменить ее полностью. Знаешь, Эллочка[1], он – воплощенная гармония.

Отнюдь!

Спой, не смущайся!

Помилуй, царица, я не в голосе – причем всегда. И у меня вообще нет музыкальных способностей.

Как он держит тон! Как соблюдает такт! И еще говорит, что не имеет музыкальных способностей!

Прости, царица, у меня дело к царевичу. Царевич, можно тебе кое-что сказать?

Нет, Пандар, только спеть! Без этого тебя не отпустим.

Шутить изволишь, царица! Обольстительный Парис, твой брат Троил…

О сладкоречивый Пандар!

О сладострастная царица! Умоляю тебя…

О нет, мы желаем страстно насладиться…

О воплощение сладострастия!

Так не заставляй испытать вместо наслаждения горькое разочарование – это большая вина.

Нет, царица, ты не собьешь меня с пути. Царевич, брат просил тебя убедительно объяснить его отсутствие за ужином, если Приам заметит таковое.

А что – его разве не будет?

Любезнейший Пандар…

Слушаю тебя, очаровательная царица.

Зачем тебе это нужно, милый мой?

Наипрекраснейшая царица. Зачем уточнять…

Пари держу, во время ужина он будет наслаждаться этой пряной Крессидой.

Нет, нет, никаких пряностей! Ей сейчас не до этого.

Я, по-моему, догадываюсь.

А я нет.

О чем ты можешь догадываться! Ладно, дайте инструмент, я спою. Изволь, царица.

Вот это мило!

Моя племянница без ума от одной безделицы, которая принадлежит тебя.

Охотно подарю ей эту безделицу, если имеется в виду не мой супруг Парис.

Нет, ее милый, действительно принадлежит ей. Они – единое целое.

А потом целостность нарушается и добавляется еще одно[2].

Конечно, в таком порядке несколько лучше. Ладно, лучше я вас спою песенку.

Ах, красавчик мой Пандар! Какой у тебя лоб!

Лоб как лоб…

Только любовную песню – о любви, которая движет миром. Амур! Амур! Амур! Амур!

Да, Амур, который движет миром. О нем и будем петь.

Любовь пронзает все сердца,

Разит и самку, и самца

Тоскою небывалой,

Но эта рана не вредна

И по воздействию сходна

С щекоткою, пожалуй.

Любовь лишь ободряет нас,

Мы плачем от нее, смеясь.

Вращает эта сила

И солнце, и светила!

Поклясться готова, он сам влюблен. Такие стихи рождаются от настоящей страсти.

А по-моему, всё проще: он ест одних голубей. Это горячит его кровь, что и есть любовь.

«Любовь – кровь» – тоже мне рифмы! Перестаньте рождать ваши ехидные замечания насчет любви – а то получится, что любовь – порождение ехидны. Ладно, оставим это. Кто был сегодня в бою?

Да почти все лучшие – Гектор, Деифоб, Гелен, Антенор. Пошел бы и я, да моя Эллочка не пустила. Но каким-то образом и брат мой Троил не участвовал в сражении.

Видимо, у него была веская причина. Пандар, скорее всего, знает о ней лучше меня.

Откуда, сладчайшая? Сам его ищу. Так я на тебя надеюсь, царевич – насчет Троила.

Будь уверен, придумаем что-нибудь.

Прощай, сладостная царица.

Привет твоей племяннице.

Передам, драгоценная царица.

Бойцы сейчас вернутся. Поспешим

К Приаму во дворец и там их встретим.

Сама доспехи с Гектора сними.

Любовь моя! Железные застежки

Не поддадутся вражеским мечам,

Сжимаемым руками грубых греков,

Зато твои нежнейшие персты

Героя грозного обезоружат.

Парис, такою службой я горда:

Ведь превосходство красоты над силой

Я этой услугой докажу.

Я и себя, и женщин возвеличу.

О милая, как я люблю тебя!

А, это ты! Где же твой хозяин? У моей племянницы Крессиды?

Нет, сударь. Он ждет, чтобы вы проводили его.

Вот он и сам. Ну что? Как дела?

Ступай.

Ты виделся с племянницей моей?

Нет, Пандар. Я метался перед входом

Подобно неприкаянной душе

У Стикса в ожиданье переправы.

Так будь моим Хароном – увези

На елисейские поля, дай счастье

На ложе белых лилий мне вкусить.

О добрый Пандар! Вырви у Амура

Сверкающие крылья и на них

Перенеси меня к моей Крессиде!

Тогда метись, а я лечу за ней.

И вожделение, и ожиданье.

И головокружение, и дрожь.

Я и блаженство живо предвкушаю,

И трушу пред вкушением его.

Допустим, я упьюсь любви нектаром –

Хоть трижды чистым – что произойдет?

Умру? Или рассудок потеряю?

А может, и напротив – обрету.

Во мне откроются такие чувства,

Которые неведомы простым

И грубым душам. Но боюсь, что будет

Скорей всего, как раз наоборот:

Чувствительности я могу лишиться

И огрубею, словно солдафон,

В чаду сраженья он крошит без цели

Уже бегущих в панике врагов.

Она уже почти закончила наряжаться и скоро выйдет. Не упусти такого благоприятного случая. Вся горит и трепещет, как будто идет на свиданье с ночным призраком. Сердце у нее бьется, как птица. (Уходит.)

Сердцебиенье взламывает грудь.

И снова этот приступ лихорадки!

Смешались мысли, чувства, как рабы

Перед оком властелина их судьбы.

Полно, полно краснеть, не маленькая. – Вот она сама. Наберись храбрости, повтори при ней то, что говорил мне. – Куда, племянница! Тебя нужно приручать, как птицу. – А ты что как в рот воды набрал? – Племянница, сними покрывало и покажи свое изображение. Нет, не в столь буквальном смысле! Вот беда, сейчас день – темнота сделала бы вас откровеннее. Впрочем, нет худа без добра: при свете будете целоваться – не промахнетесь. Если прицелитесь хорошо. Итак, начали! Держим поцелуй так долго, чтобы плотник успел дом построить. Место подходящее, а уж какой аромат! Начинайте, пока я не ушел и не прекратил всё это! Взвейтесь, соколы, чтобы уткам было завидно! Приступайте.

Любовь моя – у меня нет слов. Я их все забыл.

Слова-то сейчас нужны меньше всего. Докажи свою дееспособность. Но, боюсь, что ты забыл и действия. Это уже не дело! Деловые люди, конечно, сначала дают слово, а потом его все-таки чем-то обеспечивают. Так выглядит нормальное делопроизводство. Идите в дом, а я позабочусь об огне. (Уходит.)

Угодно ли войти, царевич?

Да я только об этом и мечтал!

А теперь – не мечтаешь?

А теперь – и мечтать не смею.

Ах так! Да помогут тебе боги…

Отчего ты замолчала так загадочно? Тебе как будто вдруг открылось что-то смутное в чистом ключе нашей любви?

Скорее мутное. Впрочем, я могу ошибаться: у страха глаза велики.

Настолько велики, что херувимы разрастаются в падших ангелов.

Слепой страх, ведомый зрячим рассудком, на более правильном пути, нежели слепое бесстрашие, бросающееся напролом. Говорят: предостережен – значит, вооружен.

Не бойся, любовь моя: в свите Купидона не бывает демонов.

Но в любви бывает нечто демоническое?

Если демоническое, то любовь ли это? В любви много невероятного. Мы клянемся сделать невозможное: пролить океаны слез, выжить в огне, прогрызть гранитные утесы, укротить тигров… Мы полагаем, что у наших пассий недостанет воображения придумать нам испытания, и мы охотно подсказываем. Что измыслить такие подвиги труднее, чем их свершить. А в действительности всё наоборот. Мечтания наши безграничны, а возможности – увы. И все любящие – рабы, скованные ограниченностью своей природы. И вот это ужасно.

Любовники всегда клянутся – каждый за десятерых – исполнить больше, чем они в состоянии, но не исполняют десятой доли того, на что способны. Намерения у них как у львов, а поведение – как у зайцев. Это ли не чудовища?

Нет, любовь моя, это химеры, т.е. скорее уроды. Но разве не сами женщины в этом виноваты? Вы торопитесь увенчать нас заранее. Вот я буду ходить с непокрытой головой, пока не удостоюсь настоящего венка. Ничто нельзя называть подвигом или хотя бы делом, пока оно таковым не стало. Вот мое кредо в нескольких словах. Поэтому скажу коротко и ясно: Троил будет для Крессиды таким, что даже самая черная зависть не найдет ничего, чтобы очернить Троила. В отместку она будет клеветать на его преданность, но оказаться преданным сможет только Троил. Всё понятно?

Царевич, может, все же нам зайти?

Всё еще лясы точите? Всё еще не договорились? Ну, я не понимаю!

Пора прекращать болтать глупости и приступать к их совершению.

Хорошо, дядюшка. Тогда ты и будешь отвечать за все мои глупости.

Например, если у тебя родится ребенок, ты отдашь его мне. Хорош подарочек! Но не изменяй царевичу – а прочее не страшно. Если же он начнет изменять, то уж, конечно, я окажусь виноват и в этом!

Ну, вот, тебя избавили от ответственности за собственные ошибки – и дядя, и я. Так что отдавайся чувству смело, а расплачиваться будут другие.

Одно маленькое замечание. Наши женщины уж так устроены, что им нужно поломаться. Но, раз сломавшись, они уже от тебя не отвяжутся, как репей.

Теперь и я решимость обретаю.

Троил, тебя люблю я много дней,

Ночей, недель и месяцев.

                                                    Так долго?

Моя Крессида! Но тогда зачем

Казалась ты такою недотрогой?

Вот именно: казалась. А меж тем

Была я – извини за выраженье –

Давно уж тронута. В тот самый миг,

Когда тебя увидела впервые,

Тогда любовь и тронула меня.

Но чтобы ты не сделался тираном,

Любовь я опасалась проявлять.

Но больше я не в силах притворяться.

Хотя, пожалуй, в силах… Или нет?

Я ничего уже не понимаю!

Смогу ли совладать сама с собой?

С чем не могу я справиться – так это

С моими мыслями. Они сейчас,

Как дети, шаловливы и капризны.

О, как мы все глупеем от любви

И вздорной откровенностью себя же

Порочим хуже всех клеветников.

Да, я любила, в том не признаваясь:

Ведь это привилегия мужчин

Признанье первое – и сожалела,

Что женщина обязана молчать.

Так прикажи мне это, мой властитель!

Иначе я совсем разоблачусь

И буду горько сожалеть об этом!

А всё ведь потому, что ты молчишь.

Вот потому я так и разболталась!

Ответь мне и замкни мои уста!

О, да прервется песнопенье страсти!

Неплохо сказано!

                                     Мой господин,

Прости, но я не то в виду имела!

Не нарывалась я на поцелуй.

О стыд какой! Не знаю, что и думать…

О небеса! Нет, лучше я уйду.

Как, ты уходишь, дивная Крессида?

Да, как наступит утро – так уйдет.

Пусти меня!

                              Что я такого сделал,

Чтоб от меня бежать?

                                             Да от себя!

Но от себя не убежишь!

                                              А надо.

Ведь я уже давно раздвоена.

Та часть меня останется с тобою,

Что мне враждебна, да еще глупа.

Вот пусть она тебя и развлекает.

Пока я весь не потеряла ум

И не утратила себя всецело,

Я удалюсь, а то уже сама

Не понимаю ничего.

                                          Но если

Еще не весь ты потеряла ум,

То ничего не понимать не можешь.

Ты сам-то понял, что сказал сейчас?

А может, я ума и не теряла,

Ведь только что сказала я тебе,

Что любящий глупеет и невольно

Себя разоблачает. Может быть,

Тебя я и пыталась уловить.

И божества безумствуют от страсти,

А ты не бог, хотя бы и отчасти.

Конечно, мне недостает ума

Понять, что женщина способна верность

От юности до старости нести,

Не загасив огня любви. Конечно,

Я не пойму, что вечная любовь

И в красоту вдыхает вечность. Это,

Увы, я только чувствовать могу

И верить, что возможна соразмерность

Меж чувствами моими и твоим

Сочувствием. О, как бы я вознесся!

Моя любовь беспримесно-чиста.

О, если б и твоя была такою!

Но нет, я простодушен, как дитя,

И точно ни о чем судить не смею.

Вот-вот, я тоже!

                                  Дивный диалог

Влюбленных душ! Здесь самый спор бесспорен.

И смысл их состязанья: кто верней?

Пускай клянутся именем Троила

Любовники грядущего, когда

Истратят все цветистые сравненья,

А также рифмы вроде «кровь – любовь».

И пусть не уверяют, что воркуют,

Как голубки, что движутся они

За милыми, как волны за луною,

Как сталь – к магниту – тянутся они,

Как устремляется к зениту солнце,

Вращается вкруг солнца шар земной,

Так и любовники неразделимы

С избранницами. Нет, пусть говорят:

«Неразделимы, как Троил с Крессидой».

Да будет так! А если отступлю

Я от любви к тебе на волосочек,

Пускай тысячелетия спустя,

Когда вода источит камни Трои,

Когда забвение размелет в пыль

Великие и мощные державы,

Останется нетленным лишь одно –

Крессиды имя как обозначенье

Неверности и бренности земной.

Всё ложное Крессидой назовется.

Всё, что изменчиво, как облака,

Текуче и бесформенно, как воды,

Непрочно, словно крепость из песка,

Притворно, будто мачехина нежность,

Двусмысленно, подобно той любви,

Которую питает волк к ягненку,

Гепард – к оленю. Пусть же впредь

О легкомысленной и лживой деве

«Коварна, как Крессида» говорят.

Вот и превосходно! Хоть о чем-то договорились. Договор заключен, нужно приложить печать, а я буду свидетелем. Итак, дети мои, беру вас за руки и провозглашаю: если вы измените друг другу, то пусть мы останемся а памяти человечества навсегда. Наши мена станут нарицательными. Сводников будут звать пандарами, неудачливых любовников – троилами, а коварных женщин – крессидами. Аминь.

Аминь.

Аминь.

Всё сказано. Перейдем к делу. Я проведу вас в опочивальню – только попробуйте там заснуть на кровати! А чтобы кровать не выдала ваших тайн, давите ее!

Вот всё, что Купидон вам дал, не глядя:

Опочивальня, ложе, добрый дядя.

И вам, чопорные девицы, сидящие на представлении с уксусными лицами, желаю того же.