Проект создан при поддержке
Российского гуманитарного научного фонда (грант № 05-04-124238в).
РУССКИЙ ШЕКСПИР
Информационно-исследовательская база данных
Коган Г. Ф. Лекция Е. В. Тарле «Шекспир и Достоевский»
Источник: Коган Г. Ф. Лекция Е. В. Тарле «Шекспир и Достоевский» // Известия Академии наук СССР. Серия литературы и языка.  М.: Наука, 1979. Т. 38. № 5. С. 477—484.

СЕРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ
И ЯЗЫКА

ТОМ 38 • № 5 • 1979

Г. Ф. КОГАН 

ЛЕКЦИЯ Е. В. ТАРЛЕ «ШЕКСПИР И ДОСТОЕВСКИЙ»

С этой лекцией приват-доцент Киевского университета Е. В. Тарле вы­ступил в 1900 г. в Русском Собрании в Варшаве.

Ее программу и отчет варшавского обозревателя о ней, помещенный в газете «Варшавский Дневник», он прислал Анне Григорьевне Достоев­ской из Варшавы в декабре 1900 г. «Посылаю Вам программу прочтенной мною лекции и отчет об этой лекции здешнего обозревателя, кое-где пог­решившего против истины, но все же довольно правдивого. В особенности справедливо в его статье констатирование моего восторга и, даже как он выражается „культа“, с которым отношусь я к творениям Вашего мужа, которого, не колеблясь, считаю величайшим художником всемирной ли­тературы». «Достоевский,— писал он А. Г. Достоевской,— открыл в чело­веческой душе такие пропасти и бездны, которые и для Шекспира и для Толстого остались закрытыми»[1].

Полный текст лекции Е. В. Тарле пока не найден. Он отказался от предложения журнала «Мир божий» напечатать ее: «... прямые задачи мо­ей научной специальности (всеобщей истории) и другие причины вряд ли позволят мне в скором времени опубликовать что бы то ни было, относя­щееся к Федору Михайловичу: а черновиков, так сказать, своей работы, я печатать не нахожу возможным»,— писал он А. Г. Достоевской[2]. В жур­нале «Мир божий» в 1906 г. была опубликована лишь статья Е. В. Тарле «Умственная жизнь в Англии от эпохи Возрождения до XIX столетия», в которой он, анализируя значение Шекспира для европейской литературы, утверждал, что именно «... Шекспир, благодаря своему совершенно исклю­чительному таланту, открыл новые и широкие горизонты психологиче­скому реализму, до него появлявшемуся лишь урывками»[3]. Как отмечает обозреватель «Варшавского Дневника», первая часть лекции Е. В. Тарле и была посвящена анализу состояния европейской литературы до Шек­спира и затем от Шекспира до Достоевского. Но о Шекспире, как замечал обозреватель, говорилось в лекции очень немного, вся лекция была пос­вящена Достоевскому, и, заговорив о нем, «лектор утратил всякую объ­ективность и вместо спокойствия внес в свою лекцию много страстно­сти»[4]. Видимо, это указание в обозрении «Варшавского Дневника» на «явное пристрастие лектора к Достоевскому» Тарле и признал особенно спра­ведливым. В обозрении отмечалось, что лекция Тарле слушалась с захва­тывающим интересом. Лектор горячо и талантливо доказывал, что «шек­спировские заветы и традиции осуществил вполне только Достоевский, и за 250 лет, разделяющих этих писателей, не было никого, кто бы реализм и психологический анализ шекспировских произведений понял и оценил так хорошо, как Достоевский».

477



Обозреватель «Варшавского Дневника», возмущавшийся тем, что лек­тор позволил себе поставить Достоевского выше Шекспира и выше Гоголя
и всей русской и европейской литературы, считавший, что это вообще не­допустимо, очень мало коснулся содержания лекции Е. В. Тарле. Ни в одном из архивов не удалось найти текста или черновиков ее, однако со­хранившаяся в музее Достоевского, среди материалов из коллекции А. Г. Достоевской, программа дает представление о содержании лекции Тарле, намеревавшегося через несколько лет написать книгу о Достоев­ском — психологе и художнике:

«Программа публичной лекции Е. В. Тарле
„Шекспир и Достоевский“
[5]

(из истории всемирной литературы)»

Введение. Значение и роль психологического реализма во всемирной литературе. Драмы Шекспира. Отличительные их черты. Изображение аффектов и страстей у Шекспира. Внутренняя правда и внешний реализм в его произведениях. Насыщенность слога. Можно ли ее назвать неесте­ственною? Наблюдательность Шекспира и ее характер. Новые запросы и требования, предъявленные к художественной литературе после Шек­спира частью европейской критики. Мнение о Шекспире Лессинга.

Общий очерк состояния художественной литературы на западе Европы и в России пред появлением Достоевского.

Шекспировские заветы и их судьба в Англии и Франции. Реализм в об­рисовке житейских отношений и отсутствие психологического анализа. Мнение профессора психиатрии В. Ф. Чижа о строго научной ценности уже первых произведений Достоевского.

Общий характер творчества Достоевского. Внешняя хаотичнось и не­стройность его произведений. Разнообразие патологических типов. Пре­ступление и постоянный интерес к нему у Достоевского. Разнохарактер­ность преступных организаций у Достоевского. Мнения криминалистов и психиатров (Ламброза, Кони, Чижа) о преступниках Достоевского. Нравственное помешательство в его изображении. Свидригайлов. Вы­рождение и наследственность. Братья Карамазовы. Эпилептики. «Идиот». Алкоголики. Мармеладов, генерал Иволгин.

Художественное изображение ненормальных состояний души.

Галлюцинации леди Макбет — и героев Достоевского; кто из этих двух художников правдивее изобразил галлюцинации по мнению со­временной медицинской науки. Ревность, гнев, любовь, жестокость, не­нависть, честолюбие и пр. в изображениях Шекспира и Достоевского. Чем характеризуется шаг вперед, сделанный Достоевским в изображении стра­стей?

Общие выводы. Положение Шекспира и Достоевского в истории европей­ской литературы. Отсутствие заметного прогресса в психологическом реа­лизме за 250 лет от Шекспира до начала деятельности Достоевского. Сходство и отличие в гении обоих писателей. Неизменность человеческих страстей и разнообразное обнаружение их в зависимости от большей или меньшей культурности среды. Относительная сложность жизни в начале XVII и во второй половине XIX в. Направление творческого интереса у Шекспира и у Достоевского. Отношение их к своим героям.

Влияние Достоевского в современной западно-европейской литературе.

Сравнение Достоевского с Шекспиром — «знатоком человеческого серд­ца» началось еще при его жизни, когда появились первые главы «Преступ-

478



ления и наказания»[6]; в 1870-х годах Достоевского современники прямо называли «учеником Шекспира»[7]. Сравнение с Шекспиром «таланта такого роста, как Достоевский», счел вполне правомерным H. К. Михайловский, сопоставивший в своей знаменитой статье «Жестокий талант» «некоторые художественные приемы того и другого при разработке одной и той же темы»[8].

В дальнейшем сопоставления Достоевского с Шекспиром делались многими критиками, писателями и философами. В исследованиях литера­туроведов давались своды высказываний Достоевского о Шекспире[9], примеры многочисленных и нередко очень значительных реминисценций из шекспировских пьес в его произведениях* [10], выяснялось, какое место занимал Шекспир в творческом сознании Достоевского[11], анализирова­лось обращение Достоевского к Шекспиру в его творческих рукописях[12].

Но, пожалуй, первым, кто посвятил теме «Шекспир и Достоевский» специальное исследование, был Е. В. Тарле, поставивший задачу выявить шекспировские традиции в творчестве Достоевского не только в отдельных образах, но во всем художественном методе писателя. Этой темой он занял­ся задолго до юбилейных Шекспировских дней. Посылая А. Г. Достоев­ской программу лекции и рассказывая ей о замысле своей будущей книги о Достоевском, Тарле писал: «Я коснусь главным образом не той стороны его деятельности, которой касались Страхов, Орест Миллер, Аверкиев и т. д., не политических и религиозных его воззрений, но его художествен­ного психологического изобразительного гения»[13]. Е. В. Тарле** анализи­рует в творчестве Достоевского «все типы страстей, темпераментов, подви­гов и преступлений... все разновидности людской психологии», представ­шие перед миром еще в вечных образах Шекспира, и старается установить тот «шаг вперед», который совершил Достоевский, особенно в изображении психологии преступления и «ненормального состояния душ».

По отчету обозревателя «Варшавского Дневника», в лекции доказыва­лось, что психологический анализ у Достоевского нравственно глубже, тоньше, значительнее, чем у Шекспира; что Шекспир только наметил не­которые преступные свойства человеческой души, а Достоевский развил и показал нам всю преступную душу наизнанку. Он сравнивал Яго со Свидригайловым, Макбетов со Свидригайловым и находил, что если у Шекспира только намечены некоторые моменты в развитии страсти или преступной воли, то у Достоевского это широкая картина, точная копия с натуры, целая лекция психиатрии... «Лектор превосходно объяснил наиболее выдающиеся типы Достоевского, как Раскольников, Свидригай­лов, Смердяков, братья Карамазовы и др. У каждого из них была своя


*
Исправленная опечатка. В тексте: призведениях.
** Исправленная опечатка. В тексте: В.Тарле.

479

особая болезнь, и Достоевским эти болезни описаны с такой поразительной верностью, что современные психиатры по его романам читают лекции»[14]


В программе лекции названы имена известных психиатров и кримина­листов.

Е. В. Тарле ссылается на мнение профессора психиатрии, доктора ме­дицины В. Ф. Чижа «о строго научной ценности уже первых произведений Достоевского»[15]. В 1885 г. в Москве было опубликовано исследование В. Чижа «Достоевский как психопатолог». Это была первая попытка в русской психиатрической литературе объяснить мастерство Достоевского в изображении болезненных душевных явлений на основе последних дан­ных современной психопатологии. Позднее появятся исследования Аме­ницкого, Баженова, Бехтерева[16], но Тарле, несомненно, имел в виду ука­занное исследование В. Чижа, где отмечалось, что «Достоевский как в рус­ской, так и во всемирной литературе представляет исключение не только по количеству сделанных им наблюдений, но и по верности и точности опи­сания, достойных лучшего естествоиспытателя». Исследование В. Чижа Тарле мог иметь в виду и в той части своей лекции, где касался вопроса, кто из двух великих художников правдивее изобразил галлюцинации. Только Достоевский, по мнению В. Чижа, в отличие от многих поэтов, изображавших галлюцинации, и от Шекспира, описавшего галлюцинации леди Макбет, сумел представить галлюцинации не односторонне как ре­зультат какой-либо мысли или чувства, а как следствие всей психической организации героя, истории всей его жизни. Точность описания возникно­вения галлюцинаций В. Чиж отмечает в «Двойнике», «Господине Прохар­чине», у Свидригайлова в «Преступлении и наказании». «Стоит прочесть, как рисует автор галлюцинации Ивана Карамазова, чтобы понять, что значит великий талант. Психиатр может читать эту главу как часть истории болезни, составленной умелой рукой»[17].

В 1900 г. В. Чиж выступал с лекциями о Достоевском как криминологе почти одновременно с Е. В. Тарле[18]. Он указывал, что Достоевский дал в своих сочинениях обрисовку всех внешних типов преступников, уста­новленных итальянской криминальной школой. В программе лекции Тар­ле названо имя Чезаре Ломброзо, не раз обращавшегося в своих исследо­ваниях к сочинениям Достоевского. Отмечая гениальность Достоевского в описании тайн психоэпилептического приступа, он цитирует страницы романов Достоевского «Преступление и наказание», «Бесы». В 1887 г. в майском номере «Юридического вестника» (т. XXV) была опубликована (в русском переводе) статья Ломброзо «Преступность и эпилепсия», а в 1892 г. в Петербурге появилось его исследование «Новейшие успехи науки о преступнике», где анализировалась «совместность эпилепсии с врожден­ной преступностью» (одна из глав книги так и называется «Эпилептики и преступники»)[19].

480



Как видно из программы, Тарле в своей лекции коснулся также и
этого вопроса, а ссылаясь на мнение современной медицинской науки «о правдивости изображения у Шекспира и Достоевского галлюцинаций и психологии преступления», он мог иметь в виду также и сочинения одного из виднейших последователей Ч. Ломброзо, итальянского психолога-кри­миналиста Э. Ферри, выступившего в 1890-е годы в Европе с лекциями о преступных типах в жизни, науке, искусстве и литературе. В 1896 г. в Москве появилась (в переводе с французского) его книга «Преступники в искусстве», где немало страниц посвящено Достоевскому. Ферри, много лет наблюдавший преступников и изучавший отражение различных типов преступления в искусстве с точки зрения данных о психологии преступ­ления, указывал, что Шекспир и Достоевский создали такие типы преступ­ников, которые чрезвычайно редко встречаются в искусстве и с трудом под­даются научным наблюдениям. «До открытия уголовной антропологии, разве только гений Шекспира (в Макбете) и личные наблюдения Дос­тоевского над сибирскими злодеями знали о существовании такого рода преступников»[20]. По мнению Ферри, Достоевский в создании иных преступных типов предвосхитил данные науки, а в умении представить в романе психологию преступления является «вторым Шекспиром»[21]. О том, что ни один психиатр не отказался бы поставить под сочинениями Достоевского свое имя, писал в 1890-е годы и А. Ф. Кони, также упо­мянутый в программе лекции Тарле. Как отмечал Кони, именно Достоевский сумел создать «картину внутренней движущей силы преступ­ления и того сцепления нравственных частиц, в которой эта сила встречает себе противодействие***»[22], что особенно необходимо при выявлении истины в уголовном деле. В. Чиж, на которого дважды ссылается Е. В. Тарле, указывал в своем исследовании, что ни в письмах Достоевского, ни в воспоминаниях о нем его современников нет ни единой строчки о том, бы­ли ли ему знакомы какие-либо исследования в области психиатрии. Однако страницы и черновики «Преступления и наказания» свидетельст­вуют, что Достоевский хорошо знал исследования тех ученых, которых называют предшественниками Ломброзо.

Работа Достоевского над «Преступлением и наказанием» совпала с обсуждением в русской и европейской печати вопроса о системе наказа­ний, в результате чего изучению личности преступника стало уделяться большое внимание[23]. Еще в 1860-е годы, до появления известного сочине­ния Ломброзо L'Uommo deliquente (1876 г.), учеными высказывались отдельные положения нового учения. В романе прямо указаны имена А. Вагнера — немецкого популяризатора учения, бельгийского эконо­миста А. Кетле, «отца нравственной статистики», как называли его в Европе, и тот сборник, где на основе статистических данных провозгла­шался выдвинутый А. Кетле «закон постоянства преступлений»[24]. Устами

*** Исправленная опечатка. В тексте: противодейстие.

481


 

Раскольникова Достоевский полемизирует с подобными теориями. Поле­мика, развернувшаяся в русской печати вокруг Кетле и его последователя А. Вагнера, также нашла отражение в романе. В «Преступлении и на­казании» есть намек и на книгу Н. Неклюдова «Уголовно-статистические этюды» (СПб., 1865), в которой автор выступил против теории Кетле, назвав ее «оскорблением человеческого достоинства и ложною в са­мом ее основании», и на статьи, в которых велась дискуссия о причи­нах преступления: являются ли таковые «следствием психических не­нормальностей в человеческом организме или условий среды»[25]. Среди многих статей на эту тему была и появившаяся в 1865 г. в «Русском слове» рецензия Н. В. Шелгунова (в романе имеется намек на эту статью, «буквой подписанную») «Френологическая оценка человеческих поступков» на книгу Le monde des Coquins par Moreau Christophe, Paris, 1864 (в 1867 г. она появилась уже в русском переводе). Моро-Кристоф, рассуждая о «математически доказанном моральном значении разных физических признаков, представляемых анатомической организа­цией человека», рассказывал в своей книге о французском убийце Ласенере, личность которого глубоко интересовала Достоевского. В журнале «Время» еще в 1861 г. было напечатано в русском переводе изложение нашумевшего во Франции в 1830-е годы судебного процесса над этим преступником, для которого «убить человека» было то же, что «выпить стакан вина». Достоевского особенно заинтересовало то, при каких обстоятельствах он причислил себя «к группе людей исключительных, натур необыкновенных». Этот процесс, освещающий «темные стороны человеческой души», продол­жал интересовать Достоевского и при создании романа «Подросток»[26]. «Известно, между прочим,— указывает В. М. Бехтерев,— что Достоевский впервые отметил такой преступный тип, который убийство считает самым обыкновенным делом. Позднее этот тип перешел в науку в сочинениях Ломброзо о преступном типе»[27]. В романе «Подросток» Достоевский упо­минает и о френологии. По свидетельству доктора С. Д. Яновского, До­стоевский еще в молодости глубоко интересовался болезнями мозга и нерв­ной системы, изучал научную литературу по этим вопросам: «Федор Михай­лович часто брал у меня книги медицинские, особенно те, в которых трак­товалось о болезнях мозга и нервной системы, о болезнях душевных и о развитии черепа по старой, но в то время бывшей в ходу системе Галла»[28]. Учением австрийского врача и анатома Франца Иосифа Галла (1758—1828) увлекались в России в 1860-е годы многие писатели. (Нельзя не заметить, что многие рисунки Достоевского в черновых тетрадях, изображавшие лица, сделаны не без влияния теории Галла.) В «Преступлении и наказа­нии» встречается намек и на «Юридический вестник», журнал, в котором в 1860-е годы постоянно печатались статьи о «психологическом состоянии преступника»[29]. Но, как утверждал А. Ф. Кони, теорию Ломброзо Досто­евский отвергал. По справедливому замечанию В. Чижа, задумывавшегося над тем, сознавал ли сам Достоевский, какой глубиной отличались его познания в области психиатрии, в сочинениях писателя не видно ничего вычитанного, заимствованного, чужого. Ценное свидетельство об этом мы находим и в переписке Достоевского с врачами. Так, 19 декабря 1880 г.

482


 

Достоевский получил письмо от врача А. Ф. Благонравова из Юрьева-Польского, сообщавшего, что «...изображение... галлюцинации, происшед­шей с И. Ф. Карамазовым вследствие сильной душевной напряженности... создано так естественно, так поразительно верно, что, перечитывая несколько раз это место вашего романа, приходишь в восхищение. Об этом обстоя­тельстве я могу судить поболее других, потому что я медик. Описать форму душевной болезни, известную в науке под именем галлюцинаций, так на­турально и вместе так художественно, вряд ли бы сумели наши корифеи психиатрии: Гризингеры, Крафт-Эбинги, Лораны и Сенкеи и т. п., на­блюдавшие множество субъектов, страдавших нарушенным психическим строем...»[30].

Письмо врача особенно обрадовало Достоевского, потому что «за ту главу Карамазовых (о галлюцинации)... его ...пробовали уже было обоз­вать ретроградом и изувером, дописавшимся „до чертиков»...“. «Вас, осо­бенно, как врача,— писал он Благонравову,— благодарю за сообщение Ваше о верности изображенной мною психической болезни этого человека. Мнение эксперта меня поддержит, и согласитесь, что другой этот человек (Ив. Карамазов) при данных обстоятельствах, никакой иной галлюцинации не мог видеть, кроме этой»[31]. Письмо это хранится в музее Достоевского. Оно поступило в музей в 1951 г. и впервые было опубликовано лишь в 1959 г. Только в 1920 г. стало известно письмо Достоевского к Н. А. Лю­бимову, редактору «Братьев Карамазовых», которого Достоевский заверял, посылая ему главу «Черт. Кошмар Ивана Федоровича», что «медицинское состояние» Ивана «проверял у докторов... Они утверждают, что не только подобные кошмары, но и галлюцинации перед „белой горячкой“ возможны. Мой герой, конечно, видит и галлюцинации, но смешивает их с своими кош­марами. Тут не только физическая (болезненная) черта, когда человек на­чинает временами терять различие между реальным и призрачным (что почти с каждым человеком хоть раз в жизни случалось), но и душевная, совпадающая с характером героя: Отрицая реальность призрака, он, ког­да исчез призрак, стоит за его реальность. Мучимый безверием, он (бес­сознательно) [желал бы] желает в то же время, чтоб призрак был не фанта­зия, а нечто в самом деле»[32]. Так сам Достоевский объясняет, что обращение к описанию душевных болезней — явлений необычных, исключительных, взятых из самой жизни и в то же время находящихся словно бы на грани реального, «фантастических», как он называл подобные явления,— составляло одну из особенностей его художественного метода. Достоевско­го интересуют не простые, обычные патологические расстройства психики, а «болезни духа», порожденные социальной действительностью. Как спра­ведливо указывают современные психиатры, «Достоевский не психопатолог, а гениальный знаток человеческой души, описывающий состояния, когда норма выглядит патологией, однако далека еще до психиатрической клини­ки»[33].

В. М. Бехтерев отмечает, что Достоевский «прежде всего художник. Он дал нам то, чего наука... дать не могла, ибо область художественного воспроизведения действительности есть дело художника, а не врача, при­том же для тех творений, которые вышли из-под пера Достоевского, нужна гениальность и притом гениальность особого рода, гениальность худож­ника, а не аналитический гений науки»[34]. Это признание мы находим и в трудах Э. Ферри: «... мы знаем, почему психологический роман Достоев-

483


 

ского так могуществен, потому что автор черпает силу в верном воспроиз­ведении действительности»[35].

Таким гениальным художником и психологом и рисует Тарле в своей лекции Достоевского, как свидетельствует дошедшая до нас ее программа. Обращаясь к исследованиям психиатров и криминалистов, он рассматри­вает открытия Достоевского в области психопатологии и криминалистики прежде всего в связи с его художественными открытиями, с его психологи­ческим реализмом и в связи с развитием психологического реализма во всемирной литературе. Он анализирует те новые запросы и требования, какие были предъявлены к европейской художественной литературе после Шекспира, обращаясь к «мнению Лессинга о Шекспире», имея, несомненно, в виду его высказывания о Шекспире в «Гамбургской драма­тургии»[36].

А. Г. Достоевская, получив от Е. В. Тарле программу его лекции, подарила молодому восторженному исследователю автограф писателя. «У меня есть подлинники: „От меня вечор Лейла равнодушно уходила“ Пушкина, личное письмо ко мне Льва Толстого и подаренная мне Анной Григорьевной Достоевской страничка рукописи „Карамазовых“»,— рас­сказывал Е. В. Тарле в 1934 г. В. Д. Бонч-Бруевичу[37]. Это отрывок главы девятой, книги девятой «Увезли Митю». Ныне он хранится в рукопис­ном отделе ИРЛИ[38].

Дошедшая до нас программа лекции «Шекспир и Достоевский» убеди­тельно свидетельствует, что Е. В. Тарле, превосходнейший знаток русской литературы, знавший наизусть всего Пушкина, зачитывавшийся Герценом, глубоко понимал и творчество Достоевского, ценя его необычайно высоко.


Скачать одним файлом (*.pdf)

 


[1] Е. В. Тарле — А. Г. Достоевской. Варшава, 5 дек. 1900 г. Г. Б. Л.

[2] Е. В. Тарле — А. Г. Достоевской. 13 февр. 1901 г. Г. Б. Л., ф. 93, II, 9. 42.

[3] «Мир божий». СПб., 1900, № 8, с. 105—106.

[4] «Варшавский Дневник», 1900, 26 ноября, № 326.

[5] Рукописный отдел Гослитмузея. О. Ф. 4829, л. 35. См. также «Библиографи­ческий указатель» А. Г. Достоевской. СПб., 1906, № 4068. МО архива АН СССР, ф. 627 (фонд. Е. В. Тарле).

[6] «Современник», 1866, № 12, отд. II, с. 276.

[7] Маркое Е. Критические беседы. IV. Романист-психиатр (по поводу сочинений Достоевского).— «Русская речь», 1879, № 6, с. 206.

[8] «Отечественные записки», 1882, сентябрь, № 9. Современное обозрение, с. 114.

[9] Гроссман Л. П. Библиотека Достоевского. По неизданным материалам. С при­ложением каталога библиотеки Достоевского. Одесса, 1919, с. 93, 91. Небезынтересно, что еще 10-го апреля 1916 г., в ту пору, когда отмечалось 300-летие со дня смерти Шек­спира, Л. П. Гроссман выступил в газете «Одесский листок» со статьей «Школа траге­дии (Шекспир и Достоевский)».

[10] См. в кн.: Шекспир и русская культура. Под ред. акад. М. П. Алексеева. М.—Л., «Наука», 1965, с. 583, 584, 590—597, 4.

[11] Левин Ю. Д. Достоевский и Шекспир.— В кн.: Достоевский. Материалы и ис­следования, I. Л., «Наука», 1974, с. 108—134.

[12] Розенблюм Л. M. Творческая лаборатория Достоевского-романиста.— «Лит. наследство», т. 77. М., «Наука», 1965, с. 43.

[13] Е. В. Тарле — А. Г. Достоевской. Варшава, 13 февр. 1900. Г. Б. Л. Имеется в виду первая биография Ф. М. Достоевского, изданная в 1883 г., где появились статьи Н. Н. Страхова и О. Миллера.*** См. «Материалы для жизнеописания Федора Михайлог вича Достоевского».— В кн.: Полное собрание сочинений Ф. М. Достоевского. Т. I. Биография, письма и заметки из записной книжки Ф. М. Достоевского. СПб., 1883.

[14] «Варшавский Дневник». 

[15] Чиж В. Достоевский как психопатолог. М., 1885.

[16] Аменицкий Д. Л. Эпилепсия в творческом освещении Ф. М. Достоевского.— В кн.: Памяти Петра Борисовича Ганнушкина (сб. статей). М.—Л., Биомедгиз, 1934; его же. Психопатические типы в «Братьях Карамазовых».— В кн.: Профессору Н. П. Бру­ханскому (20 лет психиатрической работы). Проблемы психиатрии и психопатологии (сб. статей). М., Биомедгиз, 1935; Нейфельд И. Достоевский. Психоаналитический очерк. Под ред. 3. Фрейда. Л.—М., «Петроград», 1925; Бехтерев В. М. Достоевский и. художественная психопатология.— См. В. М. Бехтерев о Достоевском (публ. С. Бе­лова и Н. Агитовой).— «Русская литература», 1962, № 4, с. 131—141.

[17] Чиж В. Указ. соч., с. 4, 5, 18.

[18] «Новое Время», 1900, 5 ноября, № 8870. Лекция В. Чижа «Достоевский как криминолог» в Юрьевском университете (Чиж В. Достоевский как криминолог.— «Вестн. права. Журнал Юридического общества при Императорском С. Петербургском университете». СПб., 1900, янв., № 1, т. XXXI).

[19] Ломброзо Ц. Новейшие успехи науки о преступнике (L'Anthropologie criminelle et ses récents progres par C. Lombroso) СПб., 1892 (пер. С. Л. Раппопорта). Гл. III. Общие свойства. Патология преступного человека. Гл. IV. Эпилептики и преступники, с. 89—90; его же. L'Hommo criminel. Paris, 1887, Etude... médico-legale, criminelne, Fou Moral,Epileptique, т. III, гл. XIV, с. 635.

[20] Ферри Э. Преступники в искусстве (пер. с франц.). М., 1896, с. 11, 23; его же. Преступные типы в искусстве и литературе. Пер. с итал. СПб., 1908, с. 40, 44. См. также GarofaloR. La Criminologie, etude sur la nature du crime et la theorie de la penalite, Paris, 1888, p. 70—84, Deuxéme partie, т. II, гл. II. Эта книга была в библиотеке А. Г. Достоевской. Очевидно, была приобретена ею по совету Е. В. Тарле, помогавшего ей в составлении ее «Библиографического указателя».

[21] Кони А. Ф. Достоевский как криминалист. Речь, произнесенная 2-го февраля 1881 г. на собрании Юридического общества.— «Журнал гражданского и уголовного права». СПб., 1881, год XI, кн. 2, март-апрель, с. 10—27. 

[22] Чиж В. Достоевский как психопатолог, с. 119.

[23] См. Наш комментарий к роману «Преступление и наказание» (М., «Наука», сер. «Лит. памятники», 1970, с. 740, 752, 754, 753, 769, 766).

[24] См. в «Преступлении и наказании» (указ. изд.)— часть пятая, глава третья, с. 310: «...занести им „Общий вывод положительного метода“ и особенно рекомендовать статью Пидерита (а впрочем тоже и Вагнера)»; имеется в виду сб.: Р. Вирхов, Клод Бернар, Я. Молешотт, М. Пидерит, А. Вагнер. «Общий вывод положительного метода». Перевод под ред. Н. Неклюдова. СПб., 1866****  г. Достоевскому, очевидно, была известна также книга Вагнера «Die Gesatzorässiqkeit in der Scheinbar Wilkukreichen menchlichen Handlungen» еще до появления в русской печати извлечений из нее.

[25] См. «Преступление и наказание». Указ. изд., с. 752.

[26] См.: «Время», 1861, № 2, с. 18. Предисловие Достоевского к статье «Процесс Ласе­нера»; «Лит. наследство», т. 77, М., «Наука», 1965, с. 310. Ф. М. Достоевский в работе над романом «Подросток». Творческие рукописи. «Лит. наследство», т. 77, «Наука», 1965.

[27] Бехтерев В. М. Достоевский и художественная психопатология. Указ. изд., с. 138.

[28] Яновский С. Д. Воспоминания о Достоевском.— В кн.: Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников. М., ГИХЛ, 1964, т. 1, с. 163.

[29] «Юридический вестник», изд. Н. В. Калачов, СПб., 1862—1864.

[30] «Лит. наследство», т. 86, с. 490.

[31] Достоевский Ф. М. Письма, т. IV, 1878—1881. Под ред. и с примечаниями А. С. Долинина, М., Гослитиздат, 1959, с. 221.

[32] Там же, с. 190.

[33] Зурабашвили А. Д. Актуальные проблемы персонологии и клинической психиатрии (гл. «О некоторых общих проблемах персонологии в творчестве В.Шекспира, И. Гете, Ф. Шиллера и Ф. М. Достоевского»). Тбилиси, «Мецниереба», 1970, с. 101.

[34] Бехтерев В. М. Указ. соч., с. 138.

[35] Ферри Э. Преступники в искусстве. Указ. изд., с. 41.

[36] Лессинг Г. Собр. соч. Перев. русских писателей. Под ред. П. Н. Полевого. СПб., 1904, 2-е изд., т. 9.

[37] Е. В. Тарле — В. Д. Бонч-Бруевич. 25 янв. 1934. ЦГАЛИ.

[38] Пушкинский дом. Р. 1., оп. 6, № 319.


**** Исправленная опечатка. В тексте: 1966.

©

Информационно-исследовательская
база данных «Русский Шекспир», 2007-2023
Под ред. Н. В. Захарова, Б. Н. Гайдина.
Все права защищены.

russhake@gmail.com

©

2007-2024 Создание сайта студия веб-дизайна «Интэрсо»

Система Orphus  Bookmark and Share

Форум «Русский Шекспир»

      

Яндекс цитированияЭлектронная энциклопедия «Мир Шекспира»Информационно-исследовательская база данных «Современники Шекспира: Электронное научное издание»Шекспировская комиссия РАН 
 Каталог сайтов: Театр Каталог сайтов - Refer.Ru Яндекс.Метрика


© Информационно-исследовательская база данных «Русский Шекспир» зарегистрирована Федеральной службой
    по надзору за соблюдением законодательства в сфере СМИ и охраны культурного наследия.

    Свидетельство о регистрации Эл № ФС77-25028 от 10 июля 2006 г.