Летом в Бостоне – мертвый сезон. Однако в августе театральная жизнь ознаменовалась событием, о котором хотелось бы рассказать. Направленное в сторону просвещения, оно явилось общедоступным, бесплатным и привлекло не только американских, но и русскоязычных зрителей.

 

Молодой американский режиссер Стивен Малер – артистический директор Commonwealth Shakespeare Company (CSC) поставил спектакль, разыгрываемый под вечерними звездами Бостона в парке поблизости от Boylston – театрального квартала города. Обращаясь уже несколько лет к пьесам Шекспира, на сей раз он выбрал "Юлия Цезаря" – суровую политическую хронику.

 

Сцена из спектакля "Юлий Цезарь"

Зрители располагались на траве перед подмостками, придя сюда с шезлонгами, пледами, детьми, собаками, едой, но все многоголосие их табора замерло с началом действия и сменилось изумительной тишиной.

 

Итак, аудитория пристально следила за событиями, в которых не преобладали ни любовная интрига, ни лирические чувства, составляющие обычно залог успеха. Зато шли длинные монологи, диалоги, свершались убийства, и зримо лилась сценическая кровь. По мере действия становилось очевидно, что Стивен Малер, ставя шекспировскую хронику, думал не только о Риме эпохи свержения Цезаря, но и о сегодняшнем мире, где политики по-прежнему в борьбе за власть втягивают народы в гражданские войны, проливая потоки отнюдь не бутафорской крови... Это в конце XX века полыхают Белфаст, Руанда, Чечня, Косово и совсем новое побоище... – Дагестан. Присутствие тревоги о происходящем в наши дни наполняло спектакль о далеком историческом прошлом. Напомним, что сюжетом для хроники Шекспира послужили эпизоды из биографии Юлия Цезаря, который начинал как демократ, однако к 44 году до н. э. стал фактическим монархом. В том же году убит в результате заговора республиканцев.

 

Погружаясь в глубь истории, мы осознавали, что Шекспир остается великим драматургом на все времена...

 

Когда заговорщики по очереди вонзили кинжалы в поверженного Юлия Цезаря и он потрясенно и тихо воскликнул свое знаменитое: "И ты, Брут", постигая перед смертью цену дружбы, обернувшейся предательством, и упал замертво, все они, погружая в его раны руки, поднимают их, обагренные в крови, и произносят слова, звучащие здесь кощунственно: "Свобода, равенство!"

 

Наглядно? Более чем. Но ведь это театр на площади! Представляющий политическую трагедию... С почти плакатной эстетикой! И свое осуждение насилия он высказывает тем сильней, что сталкивает понятие свободы как цели с кровопролитием как средством ее достижения...

 

Да и сама борьба за свободу в значительной степени оборачивается борьбой за власть. Так на протяжении истории нескончаемые битвы человечества, революции и перевороты, не знающие пощады по отношению к тем, против кого они направлены, заканчиваются террором и силками для тех, кто их развязал.

 

А плодами их усилий пользуются другие...

 

Думаю, лучшая пьеса на эту тему в XX веке – "Дракон" Евгения Шварца.

 

...Открытая сцена с классическими колоннами продлена помостом и "задрапирована" черными жесткими металлическими конструкциями с юпитерами. Часть из них позади затянута широким красным полотнищем с черным узором иероглифов, напоминающих свастику. По краям спускаются по три таких же "языка". Оформление выполнено художником Эриком Левинсоном. Оно и интерьер, и экстерьер. За конструкциями можно прятаться, на них можно висеть... Что и делает в течение первого акта одетая в черные одежды прорицательница – Кейт Кларк. Ее фигурка с заломленными руками предвещает обряд похорон. Когда в своих развевающихся одеждах, стоя на высокой металлической лестнице, она обращается к Цезарю и говорит, чтобы он опасался мартовских ид – времени полнолуния, – в ее словах и жестах нечто завораживающее...

 

Кстати, в пьесе Шекспира среди действующих лиц фигурирует прорицатель, возможно старец, которого явно для усиления пластической выразительности режиссер заменяет трагическим женским силуэтом...

 

Отсутствие декора заявлено также, как и принадлежность действия другим временам и народам. Театр не следует также исторической достоверности в костюмах. Чернь одета, как немецкие горожане времен Гитлера, и словно вышла из пьес Бертольда Брехта. Патриции – в фуражках и мундирах поверх не сочетающихся с ними азиатских халатов. В тогу облачен только Юлий Цезарь... Художник по костюмам Клинт И. Б. Рамос умышленной разношерстностью также подчеркнул всеобщность, всевременность зла.

 

Подготовка к шествиям и массовым выходам не может быть спрятана. На глазах у зрителей выстраиваются ряды знати, сенаторов, легионеров, слуг, фонарщиков для выхода на сцену. Этот "балет хожденья по аллеям" невольно становится частью зрелища. Музыка прорезает воздух не только как сопровождение, но и как сигнал: к параду, к наступлению, к битве, и звуки ее кажутся архаичными и резкими. Звуковое оформление осуществлено Дж. Хадженбаклем.

 

Вслушиваясь в речи героев на английском, звучащие с необыкновенной внятностью, с декламационностью, я вдруг узнавала знакомые строки, и они оживали для меня в том же ритме по-русски. Скажем, в сцене после гибели Цезаря вдруг явственно донеслось: "Пред кем весь мир лежал в пыли, торчит затычкою в щели..." А в сцене финального прощания разгромленных Кассия и Брута узналось: "И если встретимся, то улыбнемся, а нет, – так мы расстались хорошо".

В этом спектакле выступили актеры с замечательной профессиональной техникой, большим мастерством и запоминающимся обаянием.

 

В исполнении Майла Хертера диктатор Юлий Цезарь предстает благородным в жестах, сдержанным и величественным. И в то же время он не похож на портреты, отчеканенные на монетах или отлитые в бюсты. Светловолосый, с ниспадающими прядями и округлым лицом – он прост в обращении и в чем-то доверчив. На сцене – не репрезентативная застывшая маска, а живое даже чуть курносое лицо, вызывающее симпатию... Чем? Да тем, что прежде всего он – жертва, какова бы ни была его вина в прошлом. И, появляясь уже убиенным в качестве тени, освещенной зеленоватой призрачностью, он вызывает запоздалые укоры совести Брута... Если Брут (Вилл Лиман) первоначально предстает в корчах сомнений, то к финалу этот патриций и военачальник доходит до безумия. Пытаясь избавиться от преследующего его кошмара – ночных визитов мертвого Цезаря, он просит юношу Луция сыграть на флейте. И Луций играет... на губной гармонике. Ассоциация немедленно нас отсылает вновь из стана римских воинов в фашистскую Германию, к "невинным" развлечениям солдат на фоне пыток и гибели... Как видим, партитура спектакля разработана до мельчайших деталей в утверждении главной мысли... А Брут... Что же, Брут, проиграв в борьбе за власть, бросается на кинжал. Впрочем, кровавый финал – обычное дело для шекспировских трагедий. Не обычно, как каждый раз ее герои представлены.

 

Марк Антоний в исполнении чернокожего актера Дмитруса Конли-Вильямса своей игрой, драматизмом, пластикой, темпераментом, вызывающим, если можно так сказать, электрические искры, – потрясает. Начиная исподволь, он бросает зерна сомнений в умы горожан, которые по правде легко повернуть в любую сторону. Стоя на самой верхней площадке сцены, рокочущим голосом, насыщенным неподдельным волнением, этот герой произносит: "Друзья, сограждане, внемлите мне. Не восхвалять я Цезаря пришел, а хоронить. Но Брут его назвал властолюбивым, а Брут весьма достойный человек..."

 

За каждым повтором строфы актер давал ощутить степень совершенного предательства и делал это убедительно, искусно, страстно. Напряжение его тела, противостоящего толпе, которую он в итоге накаляет, добиваясь возмездия, магнетизировало. Дойдя до слов "и раны Цезаря – уста немые", он уже полностью овладевал ситуацией...

 

В воплощении трагедии со множеством действующих лиц хотелось бы еще отметить исполнителя роли подстрекателя Кассия – Джеремию Киссела, который наделил свой персонаж железной волей, холодной мстительностью, завистливостью и голосом без красок сомнения...

 

Особое место в спектакле принадлежит еще двум исполнительницам женских ролей. Калпурния (Кэрол Анн Паркер) – жена Цезаря – заразила аудиторию своим смятением, когда уговаривала мужа не ходить в Сенат. Как экзотическая бабочка-огневка в пурпурном, эффектно ниспадающем одеянии, она вилась вокруг него, но напрасно... И оставив нас с этим ощущением, актриса покинула сцену...

 

Порция (Паула Плам) – жена Брута – с такой болью, таким срывающимся голосом сетовала, что супруг с нею не откровенен, как прежде, что также напомнила о необычайных чертах духа героинь Шекспира...

 

Открытое пространство не стало помехой для уха благодаря превосходной звукотехнике. А для глаза оно явило картины античной жизни, которая, в сравнении с современной, если в чем с тех пор и отличается, то только в отношении к собственной чести и способам расставания с жизнью.

 

Тема кровавой жатвы волнует постановщика, и он говорит об ужасе антигуманности, простирающейся до трагических коллизий конца XX века. О том, что человечество так и не извлекло уроков и "раны Цезаря – уста немые" и поныне... Великий Шекспир, родившийся в 1564 году, остается драматургом на все времена...