Сцена первая

Который час?

                             Луна, по крайней мере,

Зашла. Сказать точнее не могу.

Так, значит, полночь?

                                            Нет, пожалуй, больше.

Дай меч. Скупятся что-то небеса

На освещенье: ни единой плошки

Не теплится в кромешной тьме. Налит

В меня свинец тяжелой полудремы,

Но не посмел бы я сомкнуть глаза.

Святители, рассейте мрак сомнений.

Тревожащих мой слабый, грешный ум.

Дай меч скорей! Кто здесь?

                                                        Свои.

                                                                    Помилуй!

Ты на ногах! Вот это так слуга!

Король сражен твоим гостеприимством,

Он челядь одарил и бриллиант

Велел послать усерднейшей хозяйке,

С тем он и удалился почивать.

Он нас застал врасплох. Мы не сумели

Его, как подобает, угостить.

Да что ты говоришь! Ну, ты и скромник!

А знаешь, я вдруг вспомнил тех сестер:

Не так уж плохи эти ворожеи.

Да, да! А я про них ведь и забыл.

Всё хлопоты... Но мы в любое время

Поговорим об этом.

                                        Я готов.

Бери с меня пример, и преуспеешь.

Согласен, если б только не пришлось

За почести платить потерей чести.

Покойной ночи, друг.

                                           Спокойных снов.

Я пить хочу. Поди, скажи хозяйке,

Потом ложись. Она мне позвонит.

Что это в воздухе передо мною?

Кинжал? Он рукоятью обращен

Ко мне, но сквозь него проходят пальцы.

Он ясно видим, хоть неощутим.

Что это, призрак? Он правдоподобней

Кинжала-близнеца в моей руке!

Да, наважденье, ничего не скажешь!

Скорее путеводная стрела,

Летящая к своей ужасной цели.

Не знаю, что со мной: глаза ли лгут,

Или открылось внутреннее зренье,

Но только в воздухе парит клинок.

Покрылся он испариной кровавой:

То раскаленный мозг моим глазам

Явил наглядный образ злодеянья.

Полмира цепенеет в забытьи.

За ширмой сна проносятся виденья.

Терзает спящих собственное зло.

Слетаются на шабаш чародейки.

Ледащий волк, оборотясь к луне,

Убийство пробуждает завываньем,

И, как Тарквиний, крадучись, оно

Всё ближе к обреченному подходит.

Оглохни, гулкая земная твердь,

Шагам моим не отзывайся криком.

Всё замолчать должно в такую ночь.

Но хватит слов, иначе болтовнёю

Я дело окончательно расстрою.

Итак, пора. Дункан, под этот звон

Ты будешь в рай иль ад препровожден.

Их развезло, а я возбуждена.

Они погасли, я воспламенилась.

Но что такое? Уханье сыча?

К покойнику – известная примета.

Макбет у входа вместо часовых,

Которые храпят, забыв о долге.

Не зря я подсластила им вино.

Они так сладко спят, что просыпаться

Уже не захотят. И ни к чему.

Кто здесь? Кто здесь?

                                              Да что он, в самом деле?

Орет, как резаный! Того гляди

Разбудит сторожей, и мы пропали!

А было б жаль погибнуть без греха.

Я на виду кинжалы положила,

Конечно, он не мог их не найти.

Я совершила бы сама всё это,

Но схож Дункан во сне с моим отцом.

А вот и, муж!

                         Всё кончено. Слыхала

Ты что-нибудь?

                                Нет. Уханье сыча

И стрекотание сверчка. А что ты
Кричал?

                  Когда?

                                Сейчас.

                                                     Спускаясь?

                                                                                 Да.

Постой. Чья это спальня?

                                                      Дональбайна.

Ну что, не страшно ли тебе?

                                                        Ничуть.

Какая чепуха! Чего бояться?

Один из них во сне захохотал.

Другой вскричал: «Убийцы!», и мгновенно

Проснулись оба. Я оцепенел

И, притаившись, наблюдал за ними.

Но оба захрапели, помолясь.

И пусть.

                 Один вскричал: «Помилуй, Боже!»,

Другой в ответ ему сказал: «Аминь!»,

Как будто ощутив мое соседство

И защищаясь от кровавых рук.

А я хоть услыхал: «Помилуй, боже!»,

«Аминь» промолвить недостало сил.

Ты лучше бы оставил эти бредни.

Но почему я не сказал: «Аминь»?

Как мне была нужна поддержка свыше!

А я «Аминь» как будто проглотил.

Забудь об этом, а не то свихнешься.

Тут крик раздался: «Больше спать нельзя!

Макбет зарезал сон – тот сон невинный,

Что вмиг распутывает все клубки

Дневных забот и недоразумений

И в вечность провожает день за днем,

Смывает с тела нашего усталость,

Рубцует раны духа и при том

Сладчайшее из блюд нам преподносит

На пиршестве земного бытия!?»

О чем ты?

                       Был весь мир наполнен криком:

«Не спите! Спать нельзя! Гламисский тан

Зарезал сон! Отныне тан Кавдорский

Не сможет спать! Макбет не будет спать!»

Кому кричать-то? Мой достойный Кавдор!

Себя воображеньем не терзай.

Побеспокойся лучше об уликах,

К твоим рукам приставшим. Кровь отмой.

Зачем же ты принес сюда кинжалы?

Снеси назад и кровью запятнай

Охранников.

                            Благодарю покорно!
Опять туда?!

                            Совсем ты ослабел.

Что спящие, что мертвый – не опасней

Малеванных чертей. Они страшны

Лишь детям. Ну да ладно. Дай кинжалы.

Сама снесу, и, если труп в крови.

Я распишу охранников, и этим
Их обвиню.

                      Стучат! Да что со мной?

Шарахаюсь от шороха! А руки!

От вида их скрываются глаза,

Выскакивая из орбит, как будто

Хотят бежать от ужаса. Ничем,

Ничем я этой крови не отмою.

Я руки окунул бы в океан,

И бездны бирюза преобразилась

В кровавый пурпур.

                                       Руки у меня,

Как и твои, теперь омыты кровью,

Но в жилах у тебя течет вода.

Стучат, как будто, в южные ворота.

К себе вернемся. Руки сполоснем –

И всё отмоется. Всё завершится.

О, как спокойно мы вздохнем тогда!

Встряхнись же, наконец, и будь мужчиной!

Опять! Переоденемся скорей!

Не то поймут, что мы и не ложились.

А эти размышления – к чертям!

Скорей уж я туда отправлюсь сам.

Да кто это колотит беспрестанно?!

О, если б разбудили вы Дункана!

Ишь, как колотят! Был бы в аду привратник – работал бы как проклятый: все бы открывал да закрывал, открывал да закрывал (Стук). Вот стучат! Да кто там, черт вас задери! Может, фермер, который удавился, не дождавшись урожая. Что ж, подоспел в самый раз. Только платками запасись, взопреешь в аду! (Стук.) Вот стучат! Да кто там, задери вас чертова бабушка! Наверно, облыжной свидетель, который клялся и нашим и вашим. Врал, врал, а местечка в раю так и не вырвал. Входи, лжесвидетель! (Стук.) Вот стучат! Да кто там? А, верно, английский портной, сделавший обрезанье французским панталонам, чтобы и себе выкроить пару штанов. Входи, портной! Уже нагреют для тебя утюг! (Стук.) Вот отучат! Еще кого-то принесло! Ни минуты покоя! Кто там! Для пекла здесь не особенно жарко! Ну, хватит, хорошенького понемногу. А то еще задубеешь на этой адовой работе. Много я впустил всякой швали, идущей стезей утех прямиком в преисподнюю, – и будет. (Стук.). Да сейчас, сейчас! Неймется им! Готовьте чаевые! (Отворяет.)

Ты, видно, засиделся допоздна,

Раз так безбожно утром припозднился?

Опять ваша правда. Но и я в долгу не остался. Уж как меня мутило, как все внутренности выворачивало, но я таки от него избавился.

Что, встал хозяин твой?

                                                 А вот и он!
Его мы разбудили.

                                     С добрым утром.

И вас.

              Король проснулся?

                                                        Нет еще.

Идем. Я. к сожаленью, задержался.

А должен был явиться поутру.

Я провожу вас.

                                Нет, не беспокойтесь.

Какое беспокойство! Эта дверь.

Придется разбудить его.

                                                Сегодня

Король уедет?

                               Да, он так хотел.

Какая буря ночью разразилась!

Из крыши выкорчевало трубу,

И говорят, что в завыванье ветра

Был ясно различим предсмертный крик

И слышались мольбы, проклятья, стоны,

Как будто прорицанья новых смут,

Земля дрожала, словно в лихорадке.

Не дай Господь еще такую ночь!

Я ничего подобного не помню.

Чудовищно! Ни осознать умом,

Ни передать словами!

                                              Что случилось?

Храм осквернен! Помазанника жизнь

Похищена!

                       Чья жизнь?

                                                 Как? Государя?

От этого скрываются глаза,

Выскакивая из орбит, как будто

Хотят бежать от ужаса. Любой

Окаменеет, словно пред Горгоной,

Взглянув на это.

                                  Банко! Дональбайн!

Малькольм! Вставайте! Спать нельзя! Измена!

Ломайте же скорей капканы сна!

Он так похож на смерть! Малькольм и Банко!

Восстаньте, как из гроба упыри

Или как мертвые, когда архангел

Их призовет трубой на Страшный суд,

Подобие которого пред вами

Откроется сейчас! Гуди, набат!

В чем дело? Чей подобный грому голос

Как бы в атаку поднимает всех?

Я не могу ответить, что случилось:

Вы женщина, и это вас убьет.

О Банко! Умерщвлен король!

                                                            О Боже!
И в нашем доме!

                                    В вашем иль другом –

Какая разница? Но неужели

Король убит? Не стоит так шутить!

Ведь я ослышался? Иль ты ошибся?

Мне умереть бы полчаса назад:

Тогда б я был счастливейшим из смертных.

Всё обернулось прахом: слава, честь

И жизнь сама. Ее вино иссякло.

Остался лишь осадок.

                                               Что стряслось?

Иссох источник августейшей крови!

Убит король, отец ваш.

                                               Кем? Когда?

Телохранителями, вероятно.

В крови их руки, кровь и на ножах.

На нас бессмысленно глядели оба.

Безумьем было им доверить пост.

Как жаль, что я зарезал их на месте.

Зачем?

                  Кто знает? Может человек

Рассудок сохранить, впадая в ярость?

Ты или холоден, или горяч.

Но быть посредственностью золотою

Нельзя! Я слишком предан королю,

Чтоб рассуждать. Оцепенел мой разум.

Воспламенилась верность. Предо мной

Лежал Дункан. Серебряную кожу

Позолотила царственная кровь.

Зияющие раны говорили,

В какие бреши гибель ворвалась.

Лежали подле короля убийцы,

Злодейством заклейменные своим.

Ножи, как будто в алых капюшонах,

В крови Дункана. Я не утерпел

И делом доказал любовь к монарху.

А кто бы удержался в этот миг?

О помогите!

                          Помогите леди!

Малькольм (вполголоса Дональбайну)

А мы-то что безмолвствуем? Кому

И горевать, когда не нам?

                                                     Не время:

Сейчас нам лучше слушать и смотреть.

Того гляди и с нами будет то же.

Пожалуй, показать свою печаль

Уже становится небезопасно.

На помощь леди!

                                     Надо бы одеться,

Чтобы от холода не околеть.

Потом мы доберемся до истоков

Злодейства. Да, мы ошеломлены,

Но я, на провиденье уповая,

Зову на бой незримого врага!

И я.

           Мы все.

                              Оденемся в доспехи

И соберемся в зале.

                                           Хорошо.

А нам что делать? Нас же растерзают

Те, что сейчас горюют громче всех

Я в Англию поеду.

                                     Я к ирландцам.

Побудем порознь, чтобы уцелеть.

Тут за улыбками ножи таятся.

Кто ближе к нам по крови, тот сильней

Кровопролитья жаждет.

                                                  Хоть убийца

Послал стрелу, она еще летит.

Ну, нет уж, мы не станем подставляться!

В седло и прочь отсюда поскорей!

Невежливо, но не до церемоний:

Ведь мы не промышляем воровством,

А лишь себя у гибели крадем.

Мне семьдесят, я много повидал,

Но все былые бедствия бледнеют

Пред тем, что в эту ночь произошло.

Ты прав, старик. Омрачено светило

Позорищем трагедии земной.

Заря стыдится людям показаться,

Или ее сразили силы тьмы,

Но мы лишились солнечного света,

И день и ночь для нас теперь – одно.

Противно естеству затменье это.

А что же здесь не против естества?

В минувший вторник – сам я видел: филин

Напал на сокола и растерзал.

А племенные жеребцы Дункана

Взбесились вдруг, конюшню разнесли,

Как бы в отместку ненавистным людям,

И ускакали, всё топча кругом.

Они потом друг друга перегрызли

О, да! Я это видел. До сих пор

Стоит перед глазами этот ужас.

Ну что, какие новости, Макдаф?

А вы не знаете?

                                  Нашли убийцу?

Убийц. Так их зарезал сам Макбет.

Да им что за корысть? Не понимаю.

А подкуп? Ведь Малькольм и Дональбайн

Тайком бежали и разоблачили

Свой умысел.

                             Противный естеству.

Что за бессмысленное преступленье?

Макбета королем провозгласят,

Я думаю.

                    Уже провозгласили.

На коронацию поехал в Скон.

А государя где похоронили?

Он погребен на острове Кольмсхилле,

В фамильном склепе. Едете вы в Скон?

Нет, в Файф, домой.

                                         А я туда.

                                             Ну, с Богом.

Не пожалейте. Люди говорят,

Что новый нам стеснителен наряд.

Прощай, старик.

Пусть вам господь поможет,

А также всем, кто с вами, в свой черед,

Оковы зла в добро перекует.