Вот бы Агамемнон весь покрылся фурункулами с головы до ног!

Эй, Терсит!

А потом все они лопнули разом – и он весь вытек!

Вот пес!

Тогда бы и вскрылась его натура, а пока это сплошные потемки.

Ах ты недопесок! Уши заложило? Сейчас отомкну!

Чтоб тебя взяла греческая чума! Ублюдок с бугаиной башкой!

Поговори у меня, поговори! Я буду месить тебя, как прокисшее тесто, – авось, что-то и выйдет. Я уж тебя разрисую!

Скорее уж мои колкости придадут тебе немного остроумия. Хотя скорее твоя сивая кобыла станет давать тебе разумные наставления, чем ты запомнишь хотя бы одну молитву. Лягайся, лягайся, жеребец! Только на это тебя и хватает. Парша тебя задери!

Мухомор поганый! О чем там шла речь?

Да ты что взбеленился? Думаешь, я бесчувственный?

О чем шла речь на совете?

О том, что ты набитый дурак.

Ах ты дикобразина! Узнаешь, кто набитый!

Конечно, ты, чучело! Только побитое молью.

Спрашиваю в последний раз: о чем там говорили?

Что ты всё время тявкаешь на Ахилла только из зависти к его мужским достоинствам, как Цербер завидует красоте Прозерпины.

Ах ты стервозина!

А тебе только с такими и воевать. Попробуй лучше с Ахиллом.

Да я его в лепешку!

А он тебя в порошок.

Шлюхин сын!

Бей, чего только добьешься?

Ведьмино помело!

Вот разгулялся-то ослина! У тебя вся мощь в кулаки ушла, а вот у меня и в голове кое-что осталось. Верблюдчик – самый подходящий педагог для тебя[1], потому что ты верблюд и есть: плюешься, переполненный спесью. Воображаешь себя великим стратегом, а тебя просто используют как таран[2]. Убери свои кулачищи, а то я всем разъясню, что ты из себя представляешь.

Подлая шавка!

Знатная курва![3]

Шелудивая моська!

Бей, Марсов остолоп! Бей, бандит! Давай, давай, верблюд!

В чем дело, Аякс? Что ты развоевался? Эй, Терсит, что случилось?

А ты сам не видал, что случилось?

Видать-то видал, но в чем причина?

Посмотри на него получше.

Ну, посмотрел.

Со всех сторон.

Всесторонне.

Так вот, с какой стороны не смотри на него, он – всегда Аякс.

Знаю, дурак!

Ты-то знаешь, что он дурак, а ему это не известно.

Я тебя убью!

Вот и всё, на что он способен. Если не видел его в лицо, так по ушам как раз и опознаешь[4]. Впрочем, его безмозглому черепу досталось от меня больше, чем от его копыт – моим костям. У него ума – ни на грош, за который можно купить десять кур. Таким образом, мозги у него даже не куриные. Можно сказать, что он крепок задним умом, ибо ум у него – в седалище. Сейчас я тебе его распишу похлеще.

А именно?

Я говорил, что он…

Тише, добрый Аякс!

… имеет ума ровно столько…

Спокойно, Аякс!

… чтобы вместе с этим умишком пролезть в игольное ушко Елены, ради которой он будто бы прибыл сюда.

Пошел вон, дурак!

Как видишь, дурак не уходит.

Нет, я его убью, как собаку!

Стоит ли связываться с этим шутом?

Конечно, не стоит, ибо шут оставит тебя в дураках.

Хорошо сказано, Терсит.

Да в чем все-таки дело?

Я потребовал у этого хряка рассказать, о чем говорили на большом совете, а этот хряк начал хрюкать про меня всякие гадости!

А я тебе не нанимался в наушники.

Ну и убирайся!

С какой стати? Я не твой раб.

Но обошелся он с тобой примерно так. Люди обычно не подставляются под удары добровольно, вот и получается, что ты вел себя как раб, а он проявил своеволие.

А ты, видать, недалеко ушел от него по умственному развитию. Да, если Гектор вышибет у тебя мозги, он не совершит особого подвига. Это всё равно что раскокать пустой орех.

Ты уже начинаешь возбухать против меня?

А что? Возьмем хотя бы хитромудрого Улисса или старого Нестора, у которого мозги заплесневели еще тогда, когда у твоего деда стали расти ногти. Эти умники вас запрягли, как волов, и заставляют пахать.

Как это?

А вот так: цоб-цобэ, Ахилл! Цоб-цобэ, Аякс!

Я тебе язык вырву!

Тогда мы с тобой будем изъясняться на одном языке.

Терсит, заткнись.

Теперь уже Ахиллов прихвостень затыкает мне рот.

Получил, Патрокл?

И в самом деле, хватит. О, как тяжко среди идиотов! Поищу собеседников поумнее, а к вам вернусь полюбоваться, когда вас начнут вешать.

Насилу избавились.

Да, кстати, полководцев извещали,

Что завтра на заре – примерно в пять –

По звуку труб начнется поединок

На поле между наших лагерей.

Их Гектор вызвал лучшего из греков,

Намереваясь что-то доказать

Оружием. Что именно – не помню.

Скорей всего, какой-то вздор. Прощай.

Прощай. А кто же с Гектором сразится?

Я знаю? Это жребий разрешит.

Они без жребия не разберутся,

Кто самый лучший в армии у них!

Ты намекаешь на себя? Однако

Пойду узнаю лучше у других.

Когда потрачено так много сил,

Речей, и времени, и средств, и жизней,

Вернуть Елену требуют они

Устами старца Нестора – тогда, мол,

Они великодушно нам простят

Военные убытки и утраты,

Обиды все забвенью предадут.

Что скажешь, Гектор?

                                              Я боюсь данайцев

Поменее, чем кто-либо из вас,

Когда я лишь своей рискую жизнью.

Но лишь о родине заходит речь,

Я становлюсь опасливым по-женски

И, словно губка, впитываю всё,

Что мне внушить способно беспокойство.

«Кто знает будущее?» – мой девиз.

Да, грозный царь! Кто может быть спокоен?

Людей беспечных порождает мир,

А на войне разумна осторожность –

Она для нас подобна маяку,

Чтобы на риф не налететь в тумане,

И глубомеру, чтоб не сесть на мель.

Вернуть или оставить нам Елену?

Мы столько лет решаем сей вопрос –

Решаем главным образом оружьем –

И выплатили столько десятин

Троянской кровью… Стоит ли Елена

Одной десятой доли этих жертв?

Растрачивать свое, храня чужое –

Зачем? Ведь десять воинов ценней

Одной Елены этой распрекрасной.

Так почему ее не возвратить?

Из-за нее мы столько потеряли,

Что наконец-то распростившись с ней,

От этого не станем мы бедней.

Стыд, стыд, мой брат! Как смеешь ты бесчестить

Великого и грозного царя

Какой-то арифметикой ничтожной!

Убогими весами торгаша!

Как тщишься ты измерить бесконечность!

Как ты дерзнул ему давать совет

И связывать его единовластье

Уздой рассудка! Устыдись, мой брат

Заблудший! Я богами заклинаю!

Благочестивый брат, что ты живешь

С рассудком врозь – ни для кого не тайна.

Ты сын Приама, хоть не самый умный,

Но то, что сам ты на отца похож,

Не значит, что и твой отец безумен.

Ты, видимо, считаешь, брат мой жрец,

Что это чрезвычайно остроумно.

Рассудок – облачение жрецов

Да что там облачение – подкладка!

Рассудок говорит, что злы враги.

Рассудок говорит, что наша гибель

Одна их успокоит. Потому

Твой пресловутый разум окрыляет

Сандалии. Ты, словно сам Гермес,

Красноречив и окрылен, как будто

От Зевса норовишь улепетнуть.

Иль, уподобившись звезде падучей,

Теперь стремишься к низменному ты?

Ну, что ж, давайте затворим ворота

И ляжем спать. Мы зайцы, а не львы.

В нас желчи не нет – рассудок лишь, увы!

Брат, именно рассудок побуждает

Нас отказаться от напрасных жертв.

Напрасных или нет – как нам угодно,

Так весь народ и будет полагать.

Ты думаешь? А я вот не уверен,

Что можно силой что-либо внушить –

Хотя б непросвещенному народу.

Еще неплохо, чтобы сам предмет

Чего-то стоил – например, Елена.

А истиной философы зовут

Такое мненье мудрецов о вещи,

В котором вещи суть отражена.

Суть эту своевольно искажая,

Мы ложным поклоняемся богам,

А это – настоящее безумье.

Допустим, выбрал я себе жену

По доброй воле. Хоть глаза и уши

Определили этот выбор мой,

Я этим лоцманам могу поверить:

Они меня спасали, и не раз,

В проливе меж рассудком и желаньем –

Блуждающими скалами. Как быть,

Когда я совершил уже поступок,

А мой рассудок не согласен с ним?

Я разведусь? Да ни за что на свете!

Каким же я предстану пред людьми?

Ведь мы купцу шелка не возвращаем,

Когда они износятся. И мы,

Насытившись, в клоаку не бросаем

Остатки пищи. Вспомните: когда

Удерживали греки нашу тетку,

Сестру отцову препочтенных лет,

Тогда Париса вы за ней послали,

Раздули в бурю праведный свой гнев,

И эта буря паруса Париса

Наполнила и в Спарту привела

Его корабль. И вместо тетки старой

Он юную красавицу привез –

Светлее Феба и алей Авроры,

Редчайший перл, – и, оценив его,

Царевичи в купцов преобразились.

Вы все желали, чтобы он дерзнул,

И вы его приветствовали дружно.

И вы удостоверили тогда:

«Она воистину бесценна!». Вот что

Под истиной имели вы в виду:

Цены для вас Елена не имеет!

Зачем вам было греков обижать?

Вы сделались превратнее Фортуны!

Подлей воров! По крайней мере, тать

Добычей не боится обладать.

Вы низки, вероломны и трусливы.

Мне стыдно, братья, что так пасть могли вы!

Плачь, Троя, плачь!

                                         Чей это жуткий крик?

Моей сестры – свихнувшейся Кассандры.

Кто так вопить способен?

                                                   Троя, плачь!

Действительно, Кассандра.

Плачь, Троя, плачь! Пусть десять тысяч глаз

Пророчества слезами изольются!

Уймись, сестра, уймись!

                                                 Рыдайте все!

Мужи и жены, старцы и младенцы,

Которые способны лишь кричать!

К моим стенаньям присоединитесь!

Сейчас давайте выплатим судьбе

Частицу неизбежной скорбной дани.

Плачь, Троя, приучай глаза к слезам.

Я вижу, вижу Илион в руинах!

Погибнет Троя – слушайте меня:

Парис ее спалит, как головня.

О, скоро, скоро всё поглотит пламя.

Мы прокляты, пока Елена с нами!

Мой юный брат, не тронули тебя

Столь грозные предвиденья Кассандры?

Твой мозг пылает – отрезвить его

Не в состоянье доводы рассудка,

И страшные пророчества сестры,

И мысль простая, что конец печальный

Неправым соответствует делам.

Нет, брат мой Гектор, я не склонен верить,

Что однозначна связь между концом

И правотою дела. И, к тому же,

Я не уверен и в плохом конце.

А выкрики Кассандры одержимой…

Да как же можно верить в этот бред?

Ведь речь идет о нашей чести, славе!

Пора б уже и подвиги свершать.

Мы поклялись сражаться за Елену.

Мне эта клятва не важней, чем вам.

Но трусость проявить – спаси Юпитер!

Должны троянцы на своем стоять!

Иначе будущие поколенья

Нас безответственными назовут.

Меня – за похищение Елены,

А вас – за подстрекательство к нему.

Богам известно: ваше одобренье

Столь безрассудным сделало меня.

Вы знаете: один – не воин в поле,

Что в одиночку мог бы я свершить,

Но за мной Илион стоял незримо.

А сам не мог бы я противостать

Толпе врагов взбешенных. И, однако,

Имей я власть воздействовать на вас,

Соизмеримую с моим желаньем.

Призвал бы вас сражаться до конца.

Парис, к чему-то призывать тебе ль?

Тебя еще дурманит страсти хмель.

А уж пора трезветь. Попробуй желчи.

На самом деле всё пошлей и мельче.

Отец, я, как прежде опьянен

Красой, ни с чем на свете не сравнимой.

Но дело ведь не в том. Я не стыжусь,

Что умыкнул прекрасную царицу.

Но преступление совершено.

Теперь нельзя, не поступившись честью,

Деяние само перечеркнуть

И возвратить Елену Менелаю,

Тем самым грубой силе уступив.

Позор падет не только на Елену

И на меня – мы пострадаем все.

Царей такие мысли недостойны –

Ведь мы не вырожденцы. Что цари!

Солдат последний в армии троянской

Оружье за Елену обнажит,

А лучший воин не почтет за жертву

Безропотно погибнуть за нее.

О нет, не распростимся мы с Еленой,

Чьей красоте нет равной во вселенной!

Парис, Троил, я был бы восхищен

Патетикою вашей благородной,

Но есть еще и логика, увы,

А также – этика. Им Аристотель

Великий предпочтенье отдает.

А вы в науках этих слабоваты

И не доходите до глубины,

И вы не разумом руководимы,

А бурными страстями. Оттого

Различия меж истинным и ложным

Не понимаете – ведь глуше змей

Сильнейшие две страсти – месть и похоть.

И голос справедливости простой

Их не достигнет. Нам сама природа

Диктует и законы, и права.

Законней всех – супружеское право.

Закон природы могут нарушать

Слепые, необузданные страсти,

И умники находятся порой,

Которые частично одобряют

И объясняют произвол страстей.

Но естества законы торжествуют!

Законы государства им сродни

И ограничивают своеволье

Мятежных душ. Елена – до сих пор

Законная супруга Менелая,

И он имеет на нее права.

Опровергать всё это бесполезно

И даже вредно. В том я убежден.

Но братьев пылких тоже понимаю.

Есть в их словах зародыш правоты.

Уже из-за Елены столько крови,

Троянской пролито, что отпустить

Ее нельзя – сейчас, по крайней мере.

Не только будем мы посрамлены:

Тогда задета будет честь страны

Вот именно! Ты существа коснулся!

Конечно, кровь! Всё кровью скреплено,

И наша честь на ней стоит. Когда бы

Лишь страстью руководствовались мы,

То были бы достойны осужденья.

Тогда и за Елену погибать

Не стоило бы. Но для нас Елена –

И честь, и слава наша во плоти –

И во крови. За это мы и бьемся,

И это нас на подвиги зовет

И заставляет злых врагов страшиться.

Таков и ты, герой великий наш:

Не за глаза прекрасные царицы,

А за улыбку славы жизнь отдашь.

 

ГЕКТОР

 

Да, храбрый сын могучего Приама,

И я таков. Недавно я послал

Изнеженным и малодушным грекам

Свой громкий вызов. Он-то их встряхнет!

Их разъедают внутренние распри.

А добрый Агамемнон спит пока,

И не подозревает, что войска

Его уже воюют меж собою.

Но скоро я ему глаза открою!

А, драгоценный ты наш Терсит! Выдай что-нибудь из своих запасов!

Жаль на тебя тратить драгоценности, потому что ты фальшив насквозь. Таким и останешься до скончанья дней. Небеса покарали тебя глупостью и невежеством – как, впрочем, весь род человеческий. Поэтому пусть не будет у тебя наставника и тронет тебя ни одна умная и полезная мысль. Оставайся рабом своей похоти. Пусть она сведет тебя в могилу. И если та несчастная, что будет обмывать твой труп, сочтет его приятным, значит, она видала только прокаженных. Аминь. А где Ахилл?

Ничего себе молитва! Ты еще и еретик.

Потому небо и не пропускает моих молитв.

Аминь.

Кто здесь.

Терсит, мой господин.

А, это ты, старый хрен! Это ты, моя желчегонная настойка! Давно же тебя не подавали к моим блюдам. Ладно, скажи, что такое Агамемнон?

Твой хозяин. А теперь скажи, Патрокл, что такое Ахилл?

Твой хозяин и еще он имеет другом меня. А что такое ты сам?

Знаток человеческих подноготных, и особенно твоей. Вот в чем твоя подноготная, Патрокл?

Ты скажи – это ведь твоя область знаний.

Ну, говори, склоняй Патрокла во всех падежах. Скажи, какова его подноготная.

Сказать не получится.

Почему?

Он не столько сказуемое, сколько подлежащее.

Ах мерзавец!

Это еще не всё.

Я тебе сейчас как дам!

Не бойся, Терсит, тебе всё дозволено, потому что ты дурак.

Потому я и боюсь, что дозволено не только мне, потому что все вокруг дураки – Агамемнон, Ахилл, Терсит и даже Патрокл.

Что сие означает?

Агамемнон дурак – потому что уверен, будто способен себе Ахилла. Ахилл дурак – потому что все-таки подчиняется. Терсит дурак – потому что состоит на службе. А Патрокл – дурак от природы, хотя и не совсем естественный.

Это почему же?

А я почем знаю. Спроси у родителей, а довольно, что ты таков. Ой, кто сюда идет! Прямо ума палата!

Патрокл, мы не желаем с ними общаться. Терсит, за мной!

Было бы с кем общаться. Сборище раболепных идиотов и мерзавцев. Устроили свару из-за потаскухи, сбегающей с кем попало, и рогоносца, жаждущего вернуть это сокровище. Чтоб вас сожрал сифилис! Докончи распутство, кого не добьет война!

А где Ахилл?

В шатре, государь. Он болен.

Так извести его, что мы пришли.

Посланцев он принять не соизволил.

Так я не гордый – вот, явился сам,

Для дела позабыв о положенье

Своем. Но Ахиллесу передай,

Что, если он забудет – я напомню.

Прекрасно. Слово в слово передам.

Вы видели, что он сидит в палатке

И вовсе на больного не похож.

Если это и болезнь, то львиная, а не человеческая: самолюбование. Впрочем, из вежливости можете назвать это по-человечески: меланхолией. Но по-моему, это заурядная спесь. А с чего бы? Вот пусть он и объяснит. Государь, можно два слова? (Отводит АГАМЕМНОНА в сторону.)

С чего Аякс напустился на Ахилла.

Злится, что Ахилл отбил у него – нет, не то, что ты подумал, а шута.

Терсита?

А кого же!

Может, хоть это заставит его помолчать: Терсит подбрасывал ему темы для обсуждения – вернее, осуждения.

Теперь таковой темой стал Ахилл.

Ну и прекрасно: пусть лучше эти дураки лаются, чем безумно дружат.

Не страшно. Дружба, не скрепленная умам, легко распадается.

Кстати, о безумной дружбе: похоже, что она распадается. Патрокл возвращается без Ахилла.

У него еще и слоновья болезнь. Его суставы, в принципе, могут сгибаться, но не годятся для расшаркиваний.

Ахилл сказал: «Конечно, извиняюсь,

Когда пришел сюда не просто так

Со свитою своею Агамемнон.

Причина очень важная у них:

Немного после пира прогуляться.

Он, верно, думает, что нас задел

Своим сужденьем архиостроумным?

Отнюдь! Он никого не удивит

Такими выходками. Всем известно,

Что Ахиллес бесстыден и спесив –

И знаменит он в основном бесстыдством.

Хотя нельзя сказать, что он лишен

И прочих – более достойных – качеств,

Однако он их переоценил,

И требует простая справедливость,

Чтобы его ценили поскромней

Другие люди. Доблести Ахилла

Напоминают вкусные плоды,

Разложенные на безвкусном блюде,

Вдобавок грязном. Так вот и сгниют,

Отвергнутые всеми с отвращеньем.

Так передай Ахиллу своему

(И знай, что это не мое лишь мненье,

А истина прискорбная), что он –

Герой великий, но – в воображенье,

Причем лишь собственном. Что он гордец

Напыщенный, надменный и надутый.

Но мы к его капризам снизошли,

Спокойно наблюдали колебанья

Причуд его – надеялись, что он

Оценит долгое терпенье старших.

Какое там! Уже он возомнил,

Что без него мы ничего не значим!

Когда угодно пыжиться ему

И далее, то нам его не нужно,

Так нет в сраженье пользы от махин,

Пусть даже архимощных, но громоздких,

И вот они валяются в пыли.

Нужнее нам смышленый юркий карлик,

Чем неуклюжий, кволый великан.
Ступай.

                    Вам не придется ждать ответа.

Что толку нам в посреднике таком?

Улисс, тебе идти к нему придется.

Это он так считает.

Вот именно – считает. А чем он лучше меня?

Да ничем – это плод его воображения. Конечно, Аякс, ты его превосходишь. Допустим, ты такой же сильный, храбрый, умный, благородный, но ты гораздо более обходителен, скромен и намного лучше воспитан.

Вот именно. И откуда в людях берется эта ужасная гордость. Я вот даже не знаю, что это такое.

Такова твоя природа, Аякс. Это твой прирожденный аристократизм. А что гордость ужасна – ты прав. Гордец сам себя пожирает. Гордыня – его зеркало, летопись его мелких пакостей, в которые он влюблен. Он сам трубит о себе – и, соответственно, самохвальством он уже вознаграждает себя. Других наград он недостоин.

Ненавижу гордецов – жабы надутые!

Себя он таковым не считает.

Ахилл не выйдет завтра вообще.

И почему же?

                            Просто так. Не хочет.

Ему совсем нет дела до других.

Такое, мол, расположенье духа.

Один ему закон – строптивый нрав.

Но почему он из шатра не вышел?

Не говорю: из уваженья к нам,

Хотя бы просто так – на свежий воздух?

Какая разница! Что он ни скажет –

Тем самым он не скажет ничего.

Да он и сам не знает. А причина –

Его самодовлеющая спесь.

Она ему совсем мозги свихнула.

До раздвоенья личности дошло:

Он говорит уже с самим собою,

Не в силах надышаться на себя.

Еще бы: где другого-то найти,

Кто выдержал бы разговор с Ахиллом!

А впрочем, так он противоречив,

Что и себя порой не переносит.

Бездарно гибнет бывший наш герой,

Безумьем зараженный, как чумой.

И я диагноз ставлю: «Безнадежен».

Тогда пускай идет к нему Аякс.

Друг мой, сходи к Ахиллу, будь любезен.

Любезным будь, пожалуйста, и с ним.

Возможно, ты чего-то и добьешься:

Тебя он почитает, говорят.

О Агамемнон! Да избавят боги

От этого! Благословенно всё,

Что прочь ведет Аякса от Ахилла.

Пускай болван, пропитанный насквозь

Самовлюбленностью и самомненьем,

Смакующий величие свое,

Увидит настоящего кумира,

Который втрое лучше и сильней.

Ему ли преклоняться пред каким-то

Ахиллом? Сам он пальмою цветет!

Зачем еще воспитывать в Ахилле

И без того жирующую спесь?

Подбрасывать пылающие угли

В Созвездье Рака, если без того

Бушует в нем огонь Гипериона?

Идти в шатер? О нет! Пускай Зевес

Объявит: «Ахиллес, ступай к Аяксу!»

Вот это прямо в точку.

                                            Он молчит,

Смакуя лесть.

                            А я пойду, пожалуй,

Отмечусь на лице у наглеца.

Вот это преждевременно!

                                                   Пустите!

Да я ему всю рожу… Я его

Манерам научу!

                                   Нет, нет! Не надо!

Пускай останется, хотя б исход

Войны всецело от него зависел.

Пузырь надутый!

                                 Это о себе?

Хвост распустил – и пыжится!

                                                      Похоже:

Ни пава, ни ворона, так сказать.

Когда бы мне все люди были равны…

Тогда бы умные перевелись.

Но я-то исцелю его от спеси!

Сначала, «врачю, исцелися сам».

Я заставлю его подавиться мечом! Разве наглость может победить силу?

Всяко бывает. Твоя победа тоже не исключена.

И очень даже вероятна: ставлю десять против одного.

Я его урою!

Подзуживайте его! Он почти готов.

Его нужно еще пришпорить. (Громко) Не стоит расстраиваться, великий вождь, из-за какого-то Ахилла.

Нет, не нужно, не нужно.

Обойдемся и без него.

Да у нас и получше есть, только в глаза говорить неохота.

А почему бы и не похвалить? Ведь он не заносчивый?

Зато смелый.

Носятся с этим сукиным сыном, как будто он какая-то цаца! Да будь он троянцем…

Зато Аякс – непорочен, как дитя.

Разве он зазнайка?

Разве он хвастун?

Разве он зануда?

Разве он капризник?

Аякс, благодаренье небесам,

Хвала богам, ты – просто совершенство!

Тем, кто образовал тебя, – хвала

И воспитал – причем во всяких смыслах.

Пусть педагоги славятся твои,

Но трижды славна будь твоя натура!

О Марс, отдай его учителям

Полмира – хоть заслуги их на деле

Не так значительны. Ведь ученик

Сильней быконосителя Милона

Кротонского. Но сила – это что!

Аякса ум – вот подлинная крепость!

Твердыня дарованиям его!

Возьмите Нестора – он мудр, конечно,

Так это мудрость от почтенных лет,

А у Аякса мудрость от природы.

Вообразите в старости его!

Уж ты не обессудь, отец наш Нестор,

Будь ты в Аякса возрасте сейчас,

То был бы в лучшем случае таким же,

Но лучше – никогда. Уж извини.

А мне тебя отцом назвать позволишь?

Я буду просто счастлив, милый сын.

Смотри уж только, слушайся папашу.

Но всё: охота наша сорвалась.

Олень уже не выйдет из укрытья.

Я говорю: Ахилл не выйдет к нам,

И выжидать тут нечего. Идемте.

Совет военный начинать пора.

Троянцы получили подкрепленье.

Бой – завтра. Пусть восстанет против нас

Хоть целый мир – нам чего бояться.

Мы выставляем своего Аякса.

Идемте же. Спокойно спи, Ахилл.

Тебя достойный воин заменил.

You scurvy lord!