Вильям Шекспир «Гамлет». М.Х.Т. им. А.П. Чехова. Режиссер Юрий Бутусов
В России Принц Датский, криминал и любовь народная рядом ходят: Смоктуновский с азартом играл угонщика Деточкина, Высоцкий — Жеглова.
М.Х.Т. продолжил традицию: Гамлет — Михаил Трухин, Клавдий — Константин Хабенский, Полоний — Михаил Пореченков.
Глупо (даже неприлично, пожалуй!) доказывать письменно, что «невзирая на успех в сериалах, все трое — умные, высокопрофессиональные театральные актеры». Во-первых, Трухин, Хабенский и Пореченков демонстрируют уровень в «Гамлете». Во-вторых, до и помимо ментов-агентов был спектакль их однокурсника Юрия Бутусова «В ожидании Годо» («Золотая маска»-1999), «Войцек» Бутусова с Трухиным, отличная работа Хабенского в «Утиной охоте» М.Х.Т.
Всплывает как определение жанра: «Гамлет-машина». Нет, в М.Х.Т. ставили не фантасмагорию Хайнера Мюллера 1978 года, а Шекспира в переводе Пастернака. Но «разбор пьесы» ощутим.
Точно некую музейную модель небесного свода (древнюю, фамильную, ржавую-рукотворную, с клочьями манускриптов и шелковых плащей, застрявшими в зубцах) действительно разобрали по винтику. Сняли патину и позолоту, упростили конструкцию. Предложили остроумные конструкторские решения многих узлов.
Когда собрали заново, с конвейера сошел образец технического дизайна. Очень красивый. Стремительный. Алый, в блеске хрома и стали. Как «Феррари».
Но от музейного артефакта остались лишние в новой конструкции детали.
Вот они: строка «Порвалась дней связующая нить». Финал «сцены с флейтой» («Вы можете меня сломать, но не можете играть на мне»). Помешательство Офелии. Крик про «сорок тысяч братьев» у ее могилы. И «Быть или не быть».
Весь прочий текст в просчитанной эргономике спектакля работает безупречно.
В М.Х.Т. ставят именно саркастичную, полную острых поворотов сюжета историю династической интриги в Дании XI века. Конечно, она осовременена. Гамлет и Клавдий вырывают друг у друга ало-свинцовую шинель с плеча не то Артуро Уи, не то Мышиного Короля. На обоих шинель сидит, как влитая. Принц очень пластичен в своем безумии (и колесом ходит, и петухом кричит). Но романтизма всех времен и народов, хрестоматийного «Я — Гамлет. Холодеет кровь, когда плетет коварство сети…» в нем и близко нет. Да он сам эти сети плетет, не уступая Клавдию! Они почти взаимозаменимы. Разница лишь в том, что на данном этапе один победитель. А посему — тиран. Другой — жертва проигрыша. Посему — кумир оппозиции (то бишь зрителей). А кумиру оппозиции приличествуют усмешка, книга, черный плащ, очки и шляпа.
И брошенное в прямой эфир зала: «Дания — тюрьма». Ход-то беспроигрышный.
Принц мечет сгущенку, страшновато звенит ложкой по мятой лагерной кружке.
Да, он любил отца. Призрак мчится, воздев во тьме распяленную на рогулинах белую рубаху. Принц бежит за ним, как мальчишка за отцом, запустившим змея. Это очень красиво. И вообще спектакль четко и изысканно «разведен», свет поставлен отлично, все частности мастерства — на высоком уровне.
Принц не мстит. Не спасает некий прекрасный мир отцовского царствования. Он умно и жестко бьется за престол.
Преступление Клавдия, брак Гертруды (Марина Голуб), образ жертвы — козыри Принца в игре.
Но у Гамлета и Клавдия все могло быть ровно наоборот. «Человеческое, слишком человеческое» не чуждо и узурпатору. Самый «открытый огонь» в спектакле — покаянная молитва Клавдия у перевернутого железного Стола совета (на днище стола с исподу виден белый крест). Гамлет, стоя у отчима за спиной, щадит короля не по личному кодексу чести. Просто такой «уотергейт», как удар в спину в часовне, не может себе позволить.
Если бы трон достался принцу Гамлету, черный плащ, трагическую усмешку, статус самого опасного и обиженного претендента, очки, шляпу, фразу «Дания — тюрьма» мог бы эффективно пользовать Клавдий.
И кто знает, что у этого Гамлета за душой и в досье? Гильденштерна и Розенкранца, менеджеров среднего звена, Принц отправляет на смерть очень умело.
Так же умело он раскрывает блеф Полония с благонравно-нагловатой дочкой.
Полоний Пореченкова человек простой: если можно урвать, надо попробовать. Офелия (Ольга Литвинова) — его дитя. Авантюра по-детски хитра и глуповата. Но на таких ходах семья и вышла в люди.
Две абсолютно одинаковых Офелии деловито перечисляют папеньке «знаки внимания» Принца. И шекспировский текст вдруг напоминает «Золушку» Шварца.
Здоровый член царствующего дома им сроду не обломится. Но «сумасшествие» Гамлета дает шанс подставить послушную девочку, куда надо. (Полоний отлично понимает, что Гертруда и Клавдий кинут ему этот кусок. В своих собственных интересах: такой брак сильно уронит рейтинг Гамлета как кандидата на престол.)
А Принц насквозь видит их жалкую подставу…
Зритель, воспитанный на Фетах и Рембо, на безответственном лепете типа «Офелия гибла и пела…», холодеет: трактовка отлично работает в каждой реплике.
Но поэзия — пресволочнейшая штуковина: существует и ни в зуб ногой. Эта самая трактовка убивает на корню «песни Офелии» и сцену ее похорон. Обе отлично мизансценированы. И… не живут.
…Перед финальной дуэлью (все участники сцены сошлись за Столом совета) после реплики «Раздать рапиры!» на стол бросают груду кривозубых вилок.
Неожиданный блеск и лязг действуют так, будто их швырнули тебе в лицо.
«Гамлет» Юрия Бутусова и сценографа Александра Шишкина явно продолжает их спектакли в «Сатириконе». «Макбетт» Ионеско, «Ричард III» и премьера в Камергерском смыкаются в трилогию о власти. Но и о художниках, испытавших на себе китайское заклятье «Чтоб тебе жить в эпоху перемен».
«Гамлет» сделан не циниками. Скорее стоиками. Пугающее отсутствие сверхсмыслов в динамичном датском триллере — возможно, главный его message.
Их театр точен, ироничен, холоден. Рожден там, где единственной несомненной добродетелью остался профессионализм формы.
Елена ДЬЯКОВА, обозреватель «Новой»
Источник: Новая газета