23 апреля 1564 года родился величайший драматург и поэт Уильям Шекспир, чья фамилия в переводе с английского языка означает «потрясающий копьём». Но мир он покорил не оружием, а своими комедиями, трагедиями, поэмами и сонетами. Шекспир прожил замечательную, богатую событиями жизнь и умер в самом расцвете сил в 1616 г., в тот же день, когда и родился, 23 апреля.

Кому только не приписывали труды Шекспира. И философу Фрэнсису Бэкону, и талантливому поэту Кристоферу Марло. Но все доводы скептиков разбивались просто. Трактаты Бэкона и пьесы Марло хорошо известны. Они не идут ни в какое сравнение с тем, что вышло из-под пера Шекспира. Были и совсем экзотические теории. Дескать, пьесы Шекспира — это тайные скрижали основателя Ордена розенкрейцеров, который на самом деле бессмертен и жил в Англии под псевдонимом Шекспир. Утверждалось, что под именем великого драматурга скрывалась сама королева Елизавета, поскольку первая поэма Шекспира посвящена графу Саутгемптону, который до опалы был её фаворитом. Якобы автором пьес Шекспира является один из видных деятелей елизаветинской эпохи граф Рэтленд. Основания для такого утверждения весьма незамысловатые: среди сокурсников Рэтленда были студенты Розенкранц и Гильденстерн.

Да что же здесь удивительного? Ведь не из воздуха лепится пьеса. Имена и судьбы знакомых людей всегда входят в ткань известных сюжетов.

У Шекспира вся жизнь человека расписана на семь ролей: младенец, «ревущий горько»; школьник, улиткой ползущий в школу; солдат, чья речь полна сквернословия; драчун, обросший бородой, как леопард; затем судья с брюшком округлым; потом иссохший Панталоне, в очках, у пояса кошель; и, наконец, второе детство, полузабытье.

Шекспир «притормозил» в четвёртой роли. Он остался драчуном, обросшим бородою, как леопард, так и не превратившись в иссохшего ворчуна, так и не успевшего впасть в детство. 52 года — прекрасный возраст. Он умер в день своего рождения, и это весьма символично. Люди смертны. Шекспир бессмертен.

Давно замечено: чем глубже погружаешься в шекспировскую эпоху, тем дальше оказываешься от Шекспира. Он какой-то свой во всех временах. Забавно, что в свою эпоху он числился слугой: «слуга лорда-камергера», «слуга Её Королевского Величества», так обозначали его в официальных бумагах. Такой титул носили актёры шекспировского театра во главе с директором. Однако вряд ли он сам всерьёз признавал чьё бы то ни было господство над собой. Даже о Боге «слуга Её Величества» редко отзывался с должным почтением. Пожалуй, именно этим органичным, естественным инстинктом свободы он близок современному человеку. Смеясь над всеми религиями и идеологиями, Шекспир признавал только одно право — право человеческой природы. Право мужчины быть мужчиной. Всё, как в «Двенадцатой ночи». Одним величие даётся от рождения, другие его приобретают. Не бойтесь величия! Шекспиру оно дано от рождения и на все века.

Гамлет умер, унеся в могилу какую-то тайну. Над этой тайной люди размышляют уже 400 лет, и нельзя сказать, что они близки к разгадке. «Дальше — тишина» или «Дальнейшее — молчание». Двумя словами Шекспир включил в текст пьесы, всё нескАзанное и всё несказАнное. Об этой тишине и об этом молчании в финале пьесы написаны тонны весьма глубоких исследований, но молчание и тишину словами заполнить и объяснить нельзя. Здесь Шекспир сделал нечто немыслимое, подключил всё происходящее к бесконечности. А бесконечность — это всегда мистерия.

Мистерия мнимой смерти присутствует в интермедии в начале пьесы «Укрощение строптивой» (в постановках её обычно исключают). Возвращающийся с охоты лорд видит валяющегося в грязи пьяного лудильщика и решает пошутить. Лудильщик просыпается в постели лорда, и окружающие убеждают его в том, что он — вельможа, который проспал 15 лет, а, следовательно, вся его предыдущая жизнь — просто кошмарный сон. Когда шутка окончена, то непонятно: бродяге приснилось, что он вельможа, или вельможе снится, что он бродяга. Здесь мнимая смерть — сон — сопровождается карнавальным переодеванием. «Мы сотканы из вещества того же, что наши сны, и сном окружена вся наша маленькая жизнь», — любимая мысль Шекспира.

Теперь самое время перейти к мистерии отца и сына. Здесь отец является сыном. Сын — отцом. Мистериальный отец Иисуса щедр, добр, справедлив, и, более того, он посылает свет солнечных лучей в равной мере на праведных и неправедных. Он более чем справедлив — он милосерден.

Для Иисуса воля отца священна. «Впрочем, не Моя воля да будет, но Твоя да будет». И в то же время: «Да минует Меня чаша сия».

Для Гамлета воля отца с ликом Юпитера священна. Отец требует мести и справедливости. Отец Гамлета с лицом Юпитера и его призрак ближе к античной трагедии. Он никого и ничего не прощает и требует справедливости.

Монолог «Быть или не быть?» — это гамлетовское моление о чаше. И он испил свою чашу с ядом.

Завсегдатай театра «Глобус», созданного Шекспиром, граф Рэтленд высоко оценил талант великого современника и ввёл его в свой круг, состоявший из титулованных особ. Рэтленд не только покровительствовал гению, но и рассказывал ему о своих поездках в Данию, в Эльсинор.

Но дружба с сильными мира сего была того же порядка, что и встреча Гамлета с бродячими актёрами. Принц искренне обрадовался их приезду, беседовал о тайнах актёрского мастерства, велел накормить и пригреть. Дальше актёры поедут своей дорогой, а принц займётся своей дворцовой интригой. Нет ничего удивительного, что после смерти Шекспира в 1616 г. от него осталось лишь казённое завещание, составленное нотариусом, да шесть подписей под разными документами.

Если бы он был графом или лордом, дело обстояло бы совсем иначе. Бумаг и документов нам осталась бы куча. Но что спрашивать с людей XVII века, если Моцарт, живший в XVIII веке в просвещённой Европе, был похоронен без гроба в общей могиле.

Великого драматурга любили лишь подлинные ценители искусства, а таковых всегда мало. Актёры и драматурги театра «Глобус» считались «слугами Её Королевского Величества», а слуги есть слуги. Их могут любить, но никому из господ не придёт в голову, что живут они в эпоху одного из своих слуг. В шекспировскую эпоху.

Вспомните, как Гамлет беседует с бродячими актёрами. Как вникает в малейшие тонкости актёрского мастерства, как глубоко чувствует театр изнутри. Никакому графу Рэтленду не написать такой текст. Чтобы создать «Гамлета», надо быть актёром и режиссёром, каковым и был великий Шекспир, совместивший в себе и предприимчивого гуляку, и великого мыслителя Шекспира из Лондона. Он и Фальстаф, он и Гамлет, он и король Лир.

С графоманской одержимостью Шекспира пытались превратить в графа Рэтленда, но, слава Богу, не получилось.

Шекспировское «Быть или не быть» превратилось у нас в «был или не был». «Не забудьте сказать “Быть или не быть”, — говорит Евстигнеев в фильме «Берегись автомобиля». Забыли. Для меня Шекспир прежде всего метаметафорист. Фальстаф сравнивает лицо своего собутыльника сначала с факелом, а потом с целым факельным шествием. Безумная Офелия тонет в «рыдающем потоке». Все помнят высказывание: «Весь мир — театр. / В нём женщины, мужчины — все актёры». Сложнейшие метафоры и даже метаметафоры громоздятся друг на друга, как Кавказские горы. Лев Толстой возмущался — в жизни так не изъясняются. Один дуэлянт кричит другому, что истолчёт врага в порошок, а из порошка сделает краску и выкрасит ею, вернее им, сортир. «Встань у окна, затми луну сияньем!» — восклицает Ромео. Есть такие словосочетания, которые всё время хочется повторять. У Пастернака: «Порвалась дней связующая нить». А у Шекспира в буквальном переводе М. Морозова: «Век вывихнут... О, проклятое несчастье, что я родился на свет, чтобы вправить его!»

Гамлет жил или, во всяком случае, появился на шекспировской сцене на грани веков — между XVI и XVII. В Англии блистательное царствование рыжей Елизаветы. В России закончилось свирепое правление Грозного. Забавно, что Иван Грозный даже сватался к Елизавете в поисках политического убежища, но ответа на своё лестное предложение не получил. Так или иначе, но в Англии уже есть театр Шекспира, соперничающий с другими театрами, а в Москве — только казни да опричнина. И тем не менее Гамлет утверждает, что весь мир тюрьма, а Дания (читай Англия) худшая среди них. Увидел бы он Россию во времена Сталина.

«Иосиф Виссарионович, как ставить Гамлета?» — вопрошал Козинцев. «А, по-моему, “Гамлета” вовсе не нужно ставить», — ответил диктатор. И не ставили аж до 60-х гг. Зато в 60-х у того же Козинцева Смоктуновский сыграл всё, что не сыграно до него. Чего стоит знаменитая сцена с флейтой. Как тонко издевается Гамлет Смоктуновского над двумя приставленными к нему стукачами, предлагая им сыграть на этом нехитром инструменте. Их этому не обучали, они не могут. С каким же ничтожеством вы меня сравняли? Этот инструмент специально создан, чтобы на нём играть. Почему же вы думаете, что можете играть мной? Меня можно сломать, но играть на мне нельзя! Примерно такими словами Шекспира и Смоктуновского изъяснялась интеллигенция с властью.

Юрий Любимов, поставивший легендарного «Гамлета» с Высоцким в главной роли, считал, что пьесы Шекспира написаны кем-то другим. И знаете, почему? Шекспир, как известно, был актёром. «Никогда не поверю, что актёр может написать гениальную пьесу!» — сказал мне Юрий Петрович. А как же Гамлет-Высоцкий, которого Любимов привлёк к постановке прежде всего как гениального поэта? «Поэт сможет понять поэта, а как актёр он меня мало интересовал», — признался Любимов. Забавно, что у Высоцкого получилось всё, кроме ключевого «Быть или не быть». Я сидел на спектакле в первом ряду, смотрел и слушал, как легендарный бард повторял этот монолог трижды, то шёпотом, то на крике. И все три раза «мимо». Высоцкий мог только «быть». Сегодня можно даже по-новому перефразировать великую формулу «Быть или не быть». Теперь она звучит как «быть или не быть Шекспиру». И вслед за Высоцким я восклицаю: «Быть!» Без всяких «или».

На самом деле жизнь Шекспира порой настолько детально представлена в сохранившихся документах, что часто мы знаем её по дням и по часам. В Стратфорде-на-Эйвоне сохранились почти все дома на той улице, где он жил. Они подробно, до деталей описаны в его пьесах, не говоря уж о самом главном: дети драматурга — близнецы Гамнет и Джудит. Вспомним хотя бы «Двенадцатую ночь». Набоков увидел, что имя Наmlеt в обратом прочтении по-английски звучит как шифрованное имя сына Одиссея Telmach (Телемах). Тут уместно вспомнить, что Шекспир, тяжело переживший смерть своего сына, тоже ощущал себя Одиссеем вдали от Итаки, родного Стратфорда. Свою Итаку Шекспир покинул с бродячей актёрской труппой, чтобы после долгих скитаний всё же вернуться на закате жизни в Стратфорд и там умереть. Он купил в Лондоне роскошный дом, стал владельцем самого влиятельного театра «Глобус», прославился, насколько мог прославиться в Англии драматург, но родиной для него остался тихий городок у реки. Похоже, что Лондон был для Шекспира чем-то вроде Эльсинора для Гамлета.

Поскольку Англия времён Елизаветы была государством полицейским, на каждого гражданина скопилась куча доносов. Выяснилось, что отец Шекспира был несколько раз оштрафован по доносам за торговлю шерстью. Торговля эта была делом весьма прибыльным, а потому, конечно же, была монополией. Но, несмотря на запреты, все, кто мог, торговали. Вот почему на надгробии Шекспира присутствует этот мешок с шерстью.

Лев Толстой сначала подробно описал свой будущий уход из Ясной Поляны в «Отце Сергии», а потом ушёл по собственному сценарию. Шекспир в «Буре» подробно описал, как волшебник Просперо, сломав волшебный жезл и уничтожив все свои книги, занялся земледелием и садоводством. А позже драматург осуществил схожий сценарий в жизни. Сломал жезл — покинул театр. Вернулся в родной Стратфорд и занялся садом и огородом. Умер после весёлой пирушки с другом, не то перепив, не то переев, как его любимый герой Фальстаф.

 

 

Театр Шекспира не случайно назывался «Глобус» Он смотрел на мир изнутри и из космоса одновременно. Взгляд режиссёра — драматурга — творца совмещался с взглядом актёра и зрителя. Его главная метаметафора: «Идёшь ты против неба и земли, а небо и земля в тебе самом». Формула Гамлета «Быть или не быть» стала самым великим стихотворением и откровением после заповеди Христа «Возлюби ближнего, как самого себя». Гамлет, выбравший «быть», стал бы Дон Кихотом. Выбрав «не быть», он превратился бы в Будду. «Или» — это свобода и выбор, душа современного человека.

 

Константин Кедров, писатель, философ

Источник: Эхо планеты