Проект создан при поддержке
Российского гуманитарного научного фонда (грант № 05-04-124238в).
РУССКИЙ ШЕКСПИР
Информационно-исследовательская база данных
Новости
08.04.2013
«Барыга», «спекулянт», «удачливый предприниматель»: зачем судить Шекспира?

Делать в Google запросы по слову «Шекспир» довольно опасно. Можно быстро разувериться в человечестве и его творческих способностях, особенно если где-нибудь вышла новая книга о «шекспировском вопросе» или «расследование» о том, кем Шекспир был «на самом деле».

Имя Шекспира в «Записке о зерне и солоде...» (вторая строка снизу)
Имя Шекспира в «Записке о зерне и солоде...»
(вторая строка снизу)

На прошлой неделе мировую медиасферу сотрясли сотни перепечаток статьи из лондонской «Санди таймс». 31 марта 2013 г. научный редактор газеты Джонатан Лик опубликовал пересказ своего интервью с профессором Аберистуитского университета Джейн Арчер (Jayne Archer) под названием «Плохой бард уклонялся от налогов и наживался во время голода» (“Bad Bard: A Tax Dodger and Famine Profiteer”). Полный текст статьи, как это принято в мердоковской «Санди Таймс», доступен теперь только подписчикам.

К слову, это не первый скандал, в котором замешан герой т. н. «ликгейта». В 2010 г. Лик в одном из своих материалов неверно передал мнение одного из экспертов по глобальному потеплению. В статье о Шекспире тоже достаточно неточностей для еще одного «ликгейта». Чего стоит хотя бы утверждение, что Шекспир был «одним из крупнейших землевладельцев Уорикшира» (“one of the biggest landowners in Warwickshire”).

Вслед за публикацией «Санди таймс» началась волна перепечаток и пересказов, в которых слова “ruthless profiteer”, “tax evader”, “food hoarder” повторяются подозрительно часто. Не отстают и российские СМИ: Шекспир «сколотил состояние на торговле», «гуманист Шекспир был циничным барыгой», «угнетателем», «удачливым предпринимателем» (думаю, ссылки давать не стоит, пусть непроверенный пересказ останется на совести контент-райтеров). Пока по всему миру не утихает моральное негодование, антистратфордианцы усмехаются: а мы, мол, что говорили? Шакспер из Стратфорда, ростовщик и укрыватель зерна, не мог написать шекспировские пьесы. Как подметила Пэт Моррисон, критика «барыги Шекспира» удачно совпала с находкой могилы Ричарда III. Слава оклеветанного короля взлетела до небес, а на репутации «тюдоровского пропагандиста» появилось еще одно большое пятно. Весы снова пришли равновесие. Наше понимание прошлого снова нас не беспокоит.

Из публикаций ясно несколько общих мест:

1. Шекспир, как следует из недавно открытых материалов, спекулировал зерном: покупал его задешево, ждал неурожая или голода и продавал по завышенной цене.

2. За это на него «завели дело», но, видимо, благодаря связям в Лондоне, «беспринципный барыга» не пострадал.

3. Зато он сам преследовал своих должников, требуя уплаты долга.

4. … (моральное негодование)…

5. Как мог такой человек написать гениальные пьесы?

Оставим пока в стороне иски Шекспира к своим должникам — о них надо писать отдельно. Поговорим о «спекуляциях зерном», благо о них и до Джонатана Лика писали немало. Конечно, изучить все или хотя бы некоторые источники — дело небыстрое, но такой критический анализ оставляет нам шанс прикоснуться к реальной жизни Стратфорда и Англии рубежа XVI–XVII веков.

Мы много говорим сейчас о том, зачем нужны гуманитарии в XXI веке, зачем в век «проектов» учить анализу текста, если «все относительно». С последним не поспоришь: многие документы безвозвратно утеряны, а что-то и вообще никогда не записывалось. Из анализа текста, разумеется, можно вывести «что угодно». Что мы получаем, отказавшись от исторического анализа? Можем с гордостью сказать, что «бард» был «плохой». «Эйвонский лебедь», оказывается, больно клевался, и голос у него был противный. Прямо скажем, негусто. Может быть, все-таки обратиться к истории?

Не утомляя читателя цитатами и концепциями, начну с того, что документ об «укрывателях зерна», где стоит имя Шекспира, найден отнюдь не сейчас. Он был опубликован еще в конце XIX века и долгое время экспонировался в шекспировском музее в Стратфорде. Этот документ упоминается в большинстве современных биографий Шекспира (например, у С. Шенбаума и П. Хонана) и подробно рассмотрен в монографии Роберта Бермана “Shakespeare in the Stratford Records”.

Урожаи 1596–1597 гг. в Уорикшире были плохими, поэтому по приказу Тайного Совета мировым судьям и городскому самоуправлению нужно было составить список семей, у которых есть излишки зерна, купленные не для потребления. Знакомый Шекспира и его будущий сват Ричард Куини (см. о нем в статье Дэвида Катмана «Стратфордские друзья Шекспира») 4 февраля 1597/1598 г. написал (или переписал своей рукой) т. н. «Записки о зерне и солоде» (“The Noate of Corne and Malte”) , оригинал которого, вероятно, был отправлен в Лондон. Факсимиле документа можно посмотреть на сайте “Windows on Warwickshire”, а полный текст — в электронной версии «Жизни Шекспира» Джеймса Халивелла (1848). Список семей, как видим из «Записки…», разделен по приходам, в каждом приходе отдельно указаны запасы полноправных горожан (townsmen) и хранившееся у них чужое зерно (strangers). А дальше начинается то, чего, к сожалению, не узнает читатель «Санди таймс».

Нью-Плейс. Набросок, выполенный Джорджем Вертью по описанию (1737)

Нью-Плейс. Набросок, выполенный Джорджем Вертью по описанию (1737)

В списке «укрывателей» более 70 семей (при всем населении Стратфорда в полторы тысячи). Шекспир — «один из крупнейших землевладельцев» — во втором десятке (если точнее, на 14 месте). «Записка…» лаконично сообщает: «Wm. Shackespere x. quarters»: десять четвертей зерна, или восемьдесят бушелей. Только в его собственном приходе (Чэпел-стрит, где семья Шекспира жила в уже купленном ими Нью-Плейс), наравне с Шекспиром оказались учитель и директор грамматической школы Стратфорда Александр Эспинолл (11 четвертей) и викарий приходской церкви Ричард Байфилд (6 четвертей записано на самого Байфилда и 4 на сестру). В семье самого Куини хранилось 13 четвертей непереработанного зерна, не считая солода. Больше 17 четвертей зерна, как у Томаса Диксона (вероятно, потомок владельца трактира «Лебедь» и самого богатого стратфордского перчаточника), нет ни у одной семьи.

Если верить журналистам, что «Записка…» означала судебное преследование, значит, вся стратфордская «элита» должна была оказаться в тюрьме или заплатить штраф. Ясно, что никакого преследования «Записка…» не подразумевала, ее истинная цель — подсчитать, сколько излишков зерна есть в Стратфорде на случай, если в графстве начнется реальный голод. Голодный бунт был вполне возможен. 24 января 1597/1598 г. Абрахам Стерли (Abraham Sturley, 5 четвертей своего зерна и 23 — чужого в его амбарах) в письме Ричарду Куини предлагает поддержать Шекспира, желающего купить землю в Шоттери, недалеко от Стратфорда (судя по упоминанию десятины, право на сбор которой имеет владелец, имеются в виду бывшие церковные земли). Стерли пишет, что бедные ремесленники Стратфорда отправляют депутации к богатым землевладельцам: старому сэру Эдварду Гревиллу и его сыну сэру Фалку, сэру Томасу Люси и др. с просьбой повлиять на горожан, укрывающих зерно. Один из ремесленников, некий Джон Греннем, якобы даже надеялся, что скоро в Стратфорд прибудет граф Эссекс и повесит всех укрывателей прямо у двери их собственных домов (“I hope, saith Jho. Grannams, if God send mi Lord of Essex downe shortli, to se them hanged on gibbettes att their owne dores”).

Единственное дошедшее до нас письмо, адресованное У. Шекспиру. 25 октября 1598 г.
Единственное дошедшее до нас письмо, адресованное У. Шекспиру. 25 октября 1598 г.

Городское самоуправление, вероятно, разрывалось между желанием обезопасить свои семьи на случай голода и стремлением не допустить бунта. Совет уже не первый год пытался «пробить» для города новую хартию самоуправления (к слову, осенью 1598 г. оказавшийся по этому делу в Лондоне Ричард Куини поиздержался и просил у Шекспира взаймы тридцать фунтов). Приходилось быть осторожным. Тайный совет, называя в августовском указе 1597 г. укрывателей зерна «дурными людьми, больше похожими на волков или бакланов, чем на людей» (“wycked people in condicions more lyke to wolves and cormorants than to natural men”), давал местному самоуправлению понять, что городские советы и мировые судьи прежде всего сами ответственны за поддержание порядка. Но как бы то ни было, никаких «летучих отрядов» сборщиков «продразверстки» в шекспировском Стратфорде не было и быть не могло.

А что, если и вправду начался бы голод? Вероятно, члены совета собрались бы в ратуше и решили, кто и сколько зерна пожертвует для предотвращения бунта. Кстати, как отмечают многие исследователи, в списке указан только Уильям Шекспир, но не его отец, у которого либо не было излишков, либо он жил вместе с семьей сына в Нью-Плейс. Жермен Грир в «Жене Шекспира» вообще считает, что за все сделки с зерном отвечал не Уильям, а его жена Энн.

Еще один исторический фактор, о котором не напишут в статьях о «барыге» — это переориентация Стратфорда с традиционных ремесел на экспорт солода (см. недавнюю статью Бьюкенена Шарпа о шекспировском «Кориолане»: Sharp, Buchanan. Shakespeare’s Coriolanus and the Crisis of the 1590s // Barnes, Thomas Garden, Buchanan Sharp, and Mark Charles Fissel. Law and Authority in Early Modern England. University of Delaware Press, 2007). Кризис традиционных ремесел, которые часто не выдерживали конкуренции с лондонским экспортом, заставлял искать новые пути (например, многие перчаточники в 1590-е гг. стали торговать солодом). Одновременно резкий рост населения Лондона требовал все возрастающего импорта солода в столицу. Солод и зерно стали для Стратфорда своеобразной «резервной валютой», как писал еще Халивелл, «добавочным торговым материалом», в который вкладывались, чтобы избежать разорения (о рынке солода в Стратфорде см. также в блоге Адриана МакЛеода). В такой ситуации понятен и призыв бедных ремесленников «соблюдать законы королевства», и двусмысленное положение Тайного совета: богатые горожане были основными налогоплательщиками, и их не следовало ожесточать, но и голос бедных нельзя было не услышать в отсутствие постоянной армии и полиции.

Если восстановить этот контекст, ясно, что Шекспир не нуждается ни в оправдании, ни в осуждении. То, что он делал, делали, вероятно, все люди его положения в Стратфорде — Диксон, Стерли, Куини, и даже учитель и викарий. Конечно, многим это не нравилось — свидетельством тому множество памфлетов и сатир «против укрывателей зерна». Но живая жизнь — вещь очень сложная, в которой были и профессиональные спекулянты зерном, и провинциальные «элиты», которые скупали зерно как резерв, и те, кто совмещал обе роли.

А что же Джейн Арчер и ее соавторы, литературовед и поэт Ричард Маргграф Терли (Richard Marggraf Turley) и биохимик Ховард Томас (Howard Thomas)? В последнем выпуске журнала “Shakespeare’s Quarterly” за 2012 год вышла их статья «Осенний король: Память о земле в “Короле Лире”» (“The Autumn King: Remembering the Land in King Lear” — доступ к полному тексту ограничен). Вспоминая историю с несостоявшимися голодными бунтами в Стратфорде на рубеже веков, Шекспир, по мнению авторов, вкладывает особый смысл в историю Лира. Гибнущий на полях урожай, плевелы в венке сумасшедшего Лира — все это не просто метафора распадающегося сезонного цикла. Владеть королевством — значит владеть землей, при крахе политической власти рушится и господство над природой. Ядовитые плевелы безвластия и нарушения иерархии проникают всюду и отравляют всех, заключает Шекспир.

Сама Джейн Арчер сказала Джонатану Лику примерно то же самое: Шекспир не был уверен, что лондонские заработки создадут прочное благосостояние и продолжал прибегать к методам, хорошо известным стратфордским торговцам: уклоняться от налогов, укрывать продукты и пускать деньги в рост (“…There was… no sense that his plays could generate future income... That drove him to dodge taxes, illegally hoard [food] and act as a money-lender.”) В конце концов, ему приходилось заботиться о приданом для двух дочерей (“He had two surviving daughters and would have seen himself as providing for them”), даже если это подрывало попытки правительства накормить людей (“undermining the government's attempts to feed people.”) Последняя фраза с ее гипертрофированным презентизмом, конечно, звучит несколько забавно, ведь «кормить» людей все равно пришлось бы городскому совету Стратфорда, а не условному «правительству». Ричард Терли в своем блоге также подчеркивает, что они не собирались осуждать или оправдывать Шекспира, их работа помогает, например, увидеть связь между плевелами в венке Лира (считалось, что плевелы самозарождаются в пшенице) и ядовитом «предательстве» Эдмунда Глостера и дочерей Лира. В стратфордском кризисе, как и в собственных драмах, Шекспир — и автор, и актер.

Ясно, что сенсации не состоялось. Откуда же такое внимание к «барыге» из Стратфорда? Можно процитировать традиционное замечание А. С. Пушкина о записках Дж. Байрона, но мне кажется, есть более глубокие причины. Называя Шекспира «удачливым бизнесменом» или «спекулянтом», мы замкнуты в рамках одной и той же «культуры успеха», которая не терпит многозначности: Шекспир либо «гений», «бард» и «Эйвонский лебедь», либо «кулак» и «барыга», не имеющий отношения к литературе и театру. Кто-то скажет, что Шекспир предвосхитил Адама Смита с его протестом против ограничения экономической свободы. Другой — что гений не может не быть на стороне страдающего большинства. Кто-то — что гению все равно и он живет в своем мире. В любом случае перед нами – не настоящий , а «успешный» Шекспир, человек или автор, который добился того, чего хотел, как бы мы к этому не относились.

Анализируя дошедшие до нас документы и тексты, мы видим, насколько сложнее реальная жизнь и как трудно описать ее, хотя бы рассказать историю одного документа на нескольких страницах. «Моральному предпринимательству» и «культуре успеха» не нужен Шекспир. Зачем вдаваться в самоотрицающие тонкости текста, где сочувствие к голодным мешается с желанием сохранить свое благосостояние, и однозначный вывод невозможен? В общем-то, и Англия XVII века нужна «культуре успеха» только для примера. Незачем разбираться в городской политике Стратфорда, чтобы выносить безапелляционные вердикты.

Но если преодолеть пропасть между гением и ничтожеством, между «победителями» и «проигравшими», то ясно, что в этой «пропасти» и лежит вся сложность и богатство жизни, в которой любое действие — всегда неудача. Прав Александр Ли, завершая свою статью в “History Today” призывом отказаться от «барда» и «лебедя» и попытаться хоть отчасти открыть исторического Шекспира, чьи пьесы можно понять только сквозь призму его собственного опыта (“It goes to illustrate the extent to which the true import of Shakespeare’s plays only becomes clear when viewed through the lens of his own life as it really was”). Такой исторический Шекспир, — «полный… эля», по словам Бертрана Рассела, которые очень вовремя вспоминает Ли, — намного нужнее и интереснее для нас.


В. С. Макаров

Изображения: Shakespeare Birthplace Trust, Wikimedia Commons

Источник: БД «Современники Шекспира»

©

Информационно-исследовательская
база данных «Русский Шекспир», 2007-2024
Под ред. Н. В. Захарова, Б. Н. Гайдина.
Все права защищены.

russhake@gmail.com

©

2007-2024 Создание сайта студия веб-дизайна «Интэрсо»

Система Orphus  Bookmark and Share

Форум «Русский Шекспир»

      

Яндекс цитированияЭлектронная энциклопедия «Мир Шекспира»Информационно-исследовательская база данных «Современники Шекспира: Электронное научное издание»Шекспировская комиссия РАН 
 Каталог сайтов: Театр Каталог сайтов - Refer.Ru Яндекс.Метрика


© Информационно-исследовательская база данных «Русский Шекспир» зарегистрирована Федеральной службой
    по надзору за соблюдением законодательства в сфере СМИ и охраны культурного наследия.

    Свидетельство о регистрации Эл № ФС77-25028 от 10 июля 2006 г.