В прокат выходит очередная экранизация «Ромео и Джульетты». Мы попросили шекспироведа разобраться, нужно ли сегодня ставить Шекспира, и если да, то как.
Алан Камминг (Сатурнин) и Джессика Лэнг (Тамора)
в драме Джулии Теймор «Тит» по трагедии У. Шекспира «Тит Андроник»
Давайте сразу признаемся себе: никому нет дела до Шекспира. Шекспир — это лысеющий усач из букваря, чего мы про него не знаем. Великий драматург, у которого есть великие пьесы (их можно не читать) и все остальные (их читать не нужно). Писал сонеты, построил театр. Возможно, его не было. Кроме того, это самый экранизируемый автор на планете, поэтому от слов «экранизация Шекспира» веет безысходностью и смертельной скукой — кому охота в сотый раз смотреть, как Гамлет спрашивает у черепа, быть ему или не быть, Отелло душит Дездемону, а солнце Йорка преображает в благое лето зиму наших смут.
Шекспир — это что-то родное и отталкивающее, как оренбургский пуховый платок преподавательницы литературы. Неистребимый фетиш мирового киносообщества, ночной кошмар кинопродюсеров — несчастный классик в обнимку со своими 36 пьесами прошагал через всю историю кинематографа, по ходу превратившись из бога в монстра, из святыни — в проклятье. Шекспир вызывает у актеров и режиссеров всего мира что-то вроде религиозного экстаза — они летят на него как мотыльки на ночной фонарь, обжигаются, помирают, но не останавливаются. Зрители же предпочитают вежливо держаться в стороне, понимая, что пятисотая шекспировская экранизация важна, но определенно не для них. Возможно, школьники смогут использовать ее в качестве учебного пособия, но едва ли отыщется хоть один продюсер, способный представить себе, что ответственных школьников в мире наберется хотя бы на один полный зал «Кориолана».
«Гамлет» Григория Козинцева
Ирония в том, что эта атмосфера сакральной торжественности сложилась вокруг одного из самых бесстрастных авторов в истории литературы, с одинаковым равнодушием относившегося и к богу, и к черту, и даже к собственным персонажам. Шекспир никогда не воспринимал себя слишком серьезно, понимая, что искусство легкомысленно, а его цель — приносить удовольствие. Из всего его творчества только сонеты носят личный характер, поэтому у каждого возникает искушение выдумать своего Шекспира. Его пьесы — жесткая схема событий, характеров и эмоций, что-то вроде контурного рисунка в книжке-раскраске, которую любой желающий может разрисовать согласно своему вкусу и таланту. В этом их сила — и в этом их проклятье. Взявшись за Шекспира, режиссер добровольно подписывается на самое сложное испытание в жизни — встречу с самим собой. Никакого оружия — только талант и мастерство.
Разумеется, выдержать подобное испытание ничего не стоит, если вас зовут Орсон Уэллс. Человек эпохи Возрождения, по странному недоразумению оказавшийся в XX веке, Уэллс вырос на Шекспире — в 12 он уже ставил «Макбета» и критиковал систему преподавания литературы за то, что в школе проходят не драмы Шекспира, а примечания к ним. Уэллса невозможно представить без Шекспира — он ставил его в театре, на радио и телевидении, выступал как издатель, редактор и иллюстратор, писал критические работы, снял три экранизации и планировал снять еще четыре, среди которых, в частности, была осовремененная и сильно политизированная версия «Юлия Цезаря». Через несколько лет рассорившийся с Уэллсом Джон Хаусман частично использует этот сценарий для их с Джозефом Манкевичем версии пьесы, позаимствовав не уэллсовские ревизионистские находки, а его глубокое понимание шекспировской драмы, — получится не слишком изобретательная, но во всех отношениях образцовая экранизация, которая до сих пор считается примером для подражания всем, кто решил разобраться с Шекспиром классическим путем. Впрочем, на самом деле это всецело заслуга Марлона Брандо.
«Полночные колокола»
Сам же Уэллс через 13 лет после триумфа Хаусмана — Манкевича снимет «Полночные колокола» — фильм, после которого английского классика по-хорошему стоило бы оставить в покое. Он смешал «Генриха IV», «Генриха V» и «Ричарда II» с «Виндзорскими насмешницами», вывел на первый план лучшего шекспировского персонажа — Фальстафа — и со свистом подмял классика под себя, получив таким образом одновременно лучшую экранизацию Уильяма Шекспира и лучший фильм Орсона Уэллса.
Если Уэллса нельзя представить без Шекспира, Шекспира на экране нельзя представить без Лоуренса Оливье — личности сопоставимого масштаба, еще одного человека из другой эпохи, прожившего жизнь в мире великого драматурга. Досконально его изучив, достигнув такой степени единения с материалом, что про него говорили «он думает шекспировскими строками», Оливье, как и Уэллс, уверенно заставил Шекспира работать на себя, и результат этого симбиоза получился не менее грандиозным. Оливье до сих пор остается не только лучшим — и главным — шекспировским актером, но и вообще одним из величайших актеров XX века. Когда во время Второй мировой он задумал постановку «Генриха V» и пытался уговорить Уильяма Уайлера стать ее режиссером, тот решительно заявил, что снимать должен сам Оливье, потому что все равно не найдет режиссера, который чувствовал бы Шекспира тоньше. Так родилась его режиссерская трилогия «Генрих V» — «Гамлет» — «Ричард III», три великих фильма, один из которых вытащил Британию из послевоенного морального кризиса и стал первой коммерчески успешной экранизацией Шекспира; второй получился нуаром и выиграл Британии первый «Оскар», третий провалился в американском прокате, но значительно повлиял на популяризацию шекспировской драмы.
«Генрих V» Кеннета Браны
Про Оливье часто писали «не дай Бог найдется кто-нибудь, кто попробует его копировать» — но соблазн слишком велик, и таким человеком стал Кеннет Брана, с дьявольским усердием взявшийся экранизировать всего Шекспира подряд после того, как в молодости его однажды сравнили с Оливье. Дебютировав образцово-показательной версией «Генриха V» (оказавшейся по совместительству его лучшей актерской работой), Брана заявил, что впредь будет внедрять в кинематограф традиции классической английской драмы. Но если Оливье был поэтом, то Брана — копиист, аккуратненько переписывающий Шекспира каллиграфическим почерком. Его фильмы можно показывать на уроках литературы; это добротные, нарядные и дьявольски скучные подстрочники, прилежно выполненные отличником. Как часто бывает в таких случаях, все вроде бы безупречно, но в то же время непонятно зачем.
«Ромео и Джульетта» Франко Дзеффирелли
Разумеется, совладать с Шекспиром могут не только те, кто посвятил ему жизнь, — достаточно понимать, кто в этих отношениях главный, не пасовать перед общепризнанным величием пьес, а смело использовать их в качестве инструмента для самовыражения. Необязательно даже делать что-то особенное — порой хватает одной крепкой авторской руки, чтобы пропахший нафталином классик ожил и засиял. Например, Франко Дзеффирелли потребовались всего двое подростков и немного нежности, чтобы костюмная повесть о Ромео и Джульетте превратилась в великий фильм о любви. Майклу Рэдфорду — Аль Пачино и любовь к художникам Ренессанса, чтобы еврейский вопрос «Венецианского купца» звучал актуально. Оливеру Паркеру — впервые позвать темнокожего актера на роль Отелло, а Роману Полански просто захотелось дать волю своей темной стороне — почему бы для этого не воспользоваться «Макбетом»?
«Ричард III» Ричарда Лонкрейна
Но в классических костюмных экранизациях тесно любому сюжету — тем более настолько расположенному к экспериментам и свободному в применении. И тут уже кто во что горазд. «Буря» может стать фильмом Дерека Джармена — там найдется место для выступления морячков с музыкальным номером под Stormy Weather. Или Питера Гринуэя — вместо пересказа сюжета он поделится впечатлениями от похода в музей Босха под ЛСД, смешав музыку, изображения, современный танец и обнаженные тела. Акира Куросава превратит «Короля Лира» и «Макбета» в самурайские эпики. Даже «Калигулу» можно при желании превратить в эротический фильм, если этим займется Тинто Брасс.
«Много шума из ничего» Джосса Уидона
Еще можно воспользоваться самым простым фокусом — перенести действие пьесы в современность и радоваться, что она не утратила свою актуальность. Баз Лурман поступит так с «Ромео и Джульеттой», по привычке добавив лоска, блеска и озвучив актуальными поп-хитами. Ричард Лонкрейн отправит «Ричарда III» в альтернативные 1930-е и получит остроумную и изящную политическую сатиру — к слову, одну из лучших ревизионистских экранизаций. Майкл Алмерейда разыграет «Гамлета» в современном Нью-Йорке, перепрофилировав Клавдия в главу корпорации (Билл Мюррей — Полоний), Джосс Уидон поставит «Много шума из ничего» как скрюболл-комедию, а Рэйф Файнс довольно неубедительно попробует при помощи «Кориолана» высказаться по поводу войны в Ираке.
«10 причин моей ненависти» — вольная версия пьесы У. Шекспира «Укрощение строптивой»
В конце концов, можно вообще не признаваться, что это экранизация, а просто позаимствовать у Шекспира сюжетную канву и дальше уже делать что угодно, как в известном случае с «Королем Львом». Перенести «Бурю» на планету Альтаир IV, где Просперо будут звать доктор Морбиус, а Ариэль окажется роботом. Отправить двух портлендских хастлеров колесить по Америке по мотивам «Генриха IV». Заменить противостояние семей Монтекки и Капулетти войной уличных банд в Нью-Йорке 1950-х, и пусть все поют. Да черт возьми, вы когда-нибудь задумывались, что «10 причин моей ненависти» — это же «Укрощение строптивой»?
Давайте признаемся себе: Шекспир еще может собирать залы. Важно не браться за него с решимостью создать шедевр — он не терпит слишком серьезного отношения к себе.
Анна Сотникова
Источник: Interview Россия
