Уильям Шекспир. Сонеты: Антология современных переводов. — СПб.: Азбука-Классика, 2004, 384 с.
Абсолютное большинство представленных в антологии переводчиков — профессиональные филологи. Прокравшиеся в их ряды математик, экономист и заместитель главного инженера машиностроительного завода лишь демонстрируют широту души русского человека, которую, несмотря на пожелание Ивана Карамазова, сузить не удается.
Сонеты Шекспира — idee fixe и всегдашний объект вожделения переводчиков. После выхода в 1945-м полного корпуса сонетов в переводах Маршака они стали самыми, пожалуй, известными и популярными у нас текстами великого англичанина. В 70-х положенные на музыку Микаэлом Таривердиевым, сонеты явили новый жанр «интеллектуального романса», отсепарированный от авторской песни, а сонет # 90 прорвался в область попсы. Причем прорвался в маршаковском варианте текста, слегка отредактированном Пугачевой — »моей любви лишиться» вместо «твоей любви лишиться», на чем настаивал Самуил Яковлевич, но чего нет у Уильяма Джоновича — у него просто “loss of thee”, «теряя тебя». Неизвестно, поют ли Шекспира его соотечественники, но достигнутая у нас степень демократизации классики очень высока.
Структура публикации билингвистическая: оригинальный текст — подстрочный перевод — два русских поэтических перевода. Самые ударные сонеты (# 66, 90, 130, 147) даны в шести русских версиях. Ориентируясь на анализ сборника в целом, мы не называем фамилии переводчиков.
«Сонетомания» шекспировской эпохи была формально своеобразна. Английские лирики сохраняли количество строк (14), но, как правило, не следовали «образцовой» разбивке сонета на два катрена и два терцета («тезис-антитезис-синтез»), заменяли ее тремя катренами и двустишием. Французская (abba abba ccd eed) и итальянская (abab abab cdc dcd) схемы рифмовки у англичан заменились национальной (abab cdcd efef gg).
С пушкинских времен метрическим аналогом стиха шекспировских трагедий у нас стал пятистопный ямб. Различие английской и русской просодий, обусловленное фонетическими и акцентными различиями языков, слишком очевидно, чтобы можно было рассуждать о полном или неполном соответствии. Следует принять ямбическую традицию как установившуюся.
Антология подобного объема (324 переводческих варианта) при всем желании не может быть собранием шедевров. Пусть профессионализм авторов несомненен, а подстрочники точны и иной раз даже грешат избыточной обстоятельностью и канцеляризмами, но, как и всегда в подобных ситуациях, проблема заключается не столько в масштабном соответствии личностей (тягаться с Шекспиром вряд ли стоит), сколько во владении русским стихом. Хотя составители во вводной заметке оговаривают, что «старались избавить читателя от переводов пусть достаточно точных, но косноязычных, поэтически беспомощных, в которых именем Шекспира освящаются плохие стихи на русском языке» — им это удалось не вполне.
В переводе сонета # 71 осталась незамеченной «поэтическая глухота» — первая строка имеет длину в 6 стоп.
В сонете # 87 гипнотическая сила слова patent (в современном техническом значении) заставила переводчика механически перенести его в русский текст, хотя из контекста ясно, что у этого слова в шекспировскую эпоху были вполне лирические коннотации.
Сонет #119: автор подстрочника и переводчик дружно передают слово potion как «настой» (“What potions have I drunk of Siren tears” — «Какой настой я пил из слез Сирены»). Почему? Potion — это «доза» (яда или лекарства), «зелье», «снадобье»; “love potion” — «любовный напиток». Есть из чего выбрать. Да и русский «настой» требует предлога «на», а не «из».
Режут глаз и ухо рифмы «уши — проснувшись», «черт — поэт», «потомка — строках», «шатром — снопом». Иной раз (сонет # 1) косноязычие дает себя знать слишком откровенно: «Но с ясным взором обручен своим,/ В свое лишь пламя жару поддавая,/ Себе врагом ты делаешься злым, / Меж изобилья голод создавая». Ироническое русское разговорное просторечие «с ясным взором» (то есть как ни в чем не бывало), напрашивающаяся банная ассоциация «жару (пару) поддавая», неуклюжая инверсия в третьей строке и стертые банальные рифмы родят комический эффект и оставляют от Шекспира рожки да ножки.
Культурно-временная дистанция — общий камень преткновения всех переводчиков поэзии прошлого. Особенно это касается сонетов Шекспира, в которых английский поэтический язык пережил свое постсредневековое преображение, в сравнении с языком Ленгленда и Чосера он кажется понятным и доступным.
Расшифровывая, «просветляя», модернизируя строки Барда, наши современники порою лишают шекспировскую лирику духа времени. Ее адресации и инвективы уподобляются современным лирическим излияниям, религиозно-мистические образы обходятся или подменяются позднейшей романтической символикой (образы античной мифологии у Шекспира — эвфемические избегания слова «Бог», ибо в ту суровую эпоху имя Божье всуе не поминалось). Стилистическая вневременная размытость представляет нам некоего прото-Шекспира, современный лирический набросок с его труднодоступной «натуры». Может быть, это единственное, что нам теперь по силам, и дискуссии о принципиальной возможности/невозможности поэтического перевода возобновятся.
Побрюзжав, пора и похвалить. Авторы антологии заслуживают уважения за одно только поэтическое бескорыстие, за верность абсолютно безнадежному и потому очень привлекательному занятию — поэтическому переводу. Их поиски и попытки, опирающиеся на сказочно богатый опыт русского стихосложения, хороши своей бессонной дерзновенностью. А также напоминанием, что, несмотря на проделанные труды, Шекспир продолжает оставаться открытым для русской интерпретации.
Андрей Кротков
Источник: Независимая газета [архивировано в WebCite | Archive.Is]
