Волшебный морок "Двенадцатой ночи" опустился на театр "Ангажемент" внезапно и весомо, с очередного пришествия великого Шекспира. Не прерывая шуршания и суеты в зрительном зале, на авансцену вышел Леонид Окунев в узнаваемом прикиде условно елизаветинской эпохи и, кося хитрым глазом, на условно чистейшем английском представился, назвал пьесу и попросил выключить мобильные телефоны: плиз, свитч оф е фоунз, пресс зе ред батон энд холд. Зал отозвался одобрительным гулом и звуками выключаемых мобильников. С этим довольный драматург сел у краешка сцены за неказистую пишущую машинку и начал сосредоточенно выбивать на клавиатуре одним пальцем начало одной из самых светлых шекспировских комедий "Двенадцатая ночь, или что угодно".
Теперь можно было ждать в принципе именно "чего угодно": "Двенадцатая ночь" — одна из самых известных в классической мировой репертуарной практике, и одна из самых часто экранизируемых пьес. Поэтому играть очередную любовь смысла не было. Режиссер Роман Ильин, художник Даниил Ахмедов и хореограф Наталья Шурганова вышли из ситуации многословно, но изящно: театр масок, пластика, эксцентрика, буфф, площадные замашки, студенческий капустник, импровизация, классические приемы — в ход пошли широкие многоцветные сети всего, "что угодно", из богатого опыта многих театральных постановок. А Леонид Григорьевич старательно записывал за актерами сюжетные ходы и реплики. И кстати, Шекспир этот оказался на редкость несознательным автором, на всякий вопрос героев он отвечал запросто: ай донт ноу. Или философски замечал: вай нот? И быстро колотил что-то свое на машинке. Зато ему прямо по ходу спектакля можно было предъявить претензии и высказать жалобу, скажем, на несправедливость авторской воли в каждом конкретном случае.
Когда занавес, наконец, открылся, момент был такой… решающий. Нужно было либо сразу встать и уйти, либо остаться до конца. Потому что режиссерский замысел, который сразу полно проступил практически во всех подробностях, можно было либо принимать, либо нет. Режиссер собирался играть не в любовь, а в театр.
Сцена решена максимально условно, но в принципе не просто, что обнадежило: автор сценического решения пришел в театр со своим профессиональным счастьем. Поэтому опять же сразу было ясно, что продолжения ждать стоит.
Над сценой раскачивались две многофункциональные лодки, между ними от зрителей вглубь сцены уходил помост-настил, что-то вроде дороги. В середине — неровный круг: и солнце, и стол и просто "полезная картина, которая дырку на обоях закрывает", и центр симметричного упорядоченного вымышленного мира, если хотите. Зрителям было вольно представлять себе среди этих "скудных" даров постановщика — и бурное море, и цветущую, блещущую всеми красками счастливой страны Иллирию, благодаря условности источника в данном случае превращенную в некий условно восточный край, и прочие промежуточные пункты театрального путешествия. И поверьте, этому все способствовало. На сцене росло и благоухало то редкостное растение, которое называется — "атмосфера спектакля".
Капризный стихотворный текст тюменским актерам дался. Видимо, занятия сценической речью прошли не зря. Нескончаемым многоцветным потоком со сцены лились шекспировские строфы, и это могло бы испугать кого угодно. Но актеры сумели это пережить, стойко вынести и не дали усомниться в способностях к своей тяжелой профессии. Отчасти многословность героев призван был компенсировать еще один избыточно-театральный прием — комбинация жестов, похожих одновременно на индийский танец и язык глухонемых. Так герой, произносящий большую речь, по режиссерскому решению не может двигаться в реалистичной манере и просто произносить текст. Вместо того, чтобы стоять столбом, он начинает этот удививший, и поначалу изрядно утомлявший зрителей танец рук, заменявший и хорошие манеры, и восточную молитву. По прошествии трех часов, которые длился спектакль, к мельтешению рук зрители успели привыкнуть, так что когда делились впечатлениями, здорово не хватало прихотливой жестикуляции.
Что до главных героев, то с ними все хорошо. На самом деле, если разбирать роли прекрасных и счастливых людей, то путного ничего не выйдет, ведь счастье либо имеет целенаправленное излучение, либо нет. И уже нет разницы, успел актер выйти на нужной реплике или забыл строчку и просто глупо улыбался. Хотя хочу успокоить сразу, ляпов на сдаче спектакля не было, отработали на совесть, складно. Денис Юдин в роли харизматичного графа Орсино убедительно домогался то прекрасной малороссийской Оливии в наряде одалиски (Екатерина Душина), то переодетой юнцом страстно влюбленной Виолы (Екатерина Захарова). Блистательная Лада Исмагилова, на долю которой всегда выпадает больше всего зрительского обожания и аплодисментов, отжигала в роли Марии. В шутовских скетчах ей ассистировали Игорь Кудрявцев (сэр Тоби) и Николай Кудрявцев (сэр Эндрю), а также успевающий посидеть на трех стульях — поэта, шута и подставного священника, Леонид Окунев.
Все, что было в "Двенадцатой ночи", счастливо напоминало непринужденную игру с ее условностью, удивительными находками, сиюминутными откровениями и удовольствием от всего происходящего. Ангажементовцы и зрителей не обделили: не только играли для них, но и постоянно к ним обращались, вовлекая в заговор театральных условностей. Не знаю, каким пряником приманивали дух великого Барда, но похоже у труппы все получилось. Получилась свободная от излишнего правдоискательского пафоса игра в театр, в которой актеры и режиссер не берут на себя больше, чем нужно: порой вопя и перебарщивая с мимикой и эксцентрикой, они, тем не менее, органично отрабатывают предложенный в самом начале тон смелой забавы и плутовства, потешаются над собой, над зрителем к всеобщему удовольствию. Что еще надо говорить?
Был в постановке и свой мертвец в шкафу. Мальволио в исполнении Евгения Киселева, герой, который постепенно перетягивает легкое узорчатое одеяло незамысловатых похождений Виолы на себя. Этот трагический персонаж — удивительная фигура в легкой комедии. Шекспир на то и великий автор, что совмещает вещи несовместимые, к примеру, здоровенную ложку горечи в приторно-сладком вымысле. В этом ключе роль Мальволио и была решена в "Ангажементе": Евгений Киселев напрочь убил все искусное и искусственное нагромождение счастливых ошибок, театральных переодеваний и балаганных шуток одной единственной фразой о мести и ненависти. Зрители не поверили, однако Оливия и Орсино, нашедшие было своих возлюбленных и свое счастье, побросали свадебные кубки в тихом отчаянии и разошлись. Занавес закрылся, народ в зале, как ему и положено, выжидательно безмолвствовал. Плутоватый Шекспир с торопливым "хэппиенд… сорри" тоже скрылся за занавесом. А о том, было ли что-то дальше, сходите посмотрите сами. Сегодня — премьера.
Шекспировская "бомба" — уже совсем скоро в "Ангажементе"
Поэтические эксперименты: Шекспир в театре "Ангажемент"
