"Когда требуется пересоздать поэзию как таковую, все установки, связанные с поэтикой оригинала, представляют собой лишь техническую и второстепенную сторону дела. А главное здесь — приобщиться тому строю чувств, которым продиктовано оригинальное произведение".

У Маршака: "Высокий стиль, торжественные слова, величавая приподнятость речи... Все пронизано благородным негодованием, но не хватает непосредственности чувства… У Шекспира дело обстоит не совсем так".

Совершенно иначе, отмечает Якобсон, построен перевод Пастернака: "Слова — безыскусственно-простые, разговорные до приземленности — создают естественную интонацию, лишенную литературности, но полную подлинного чувства. Это иной ключ перевода, иная человеческая позиция поэта. Не громкий пафос обличения, а тихо произносимая жалоба до смерти уставшего, измученного жизнью человека. Именно таким настроением и проникнут 66-й сонет…

Сравним последние двустишия обоих переводов, — итог, эмоционально-смысловой концентрат произведения. У Маршака: "Все мерзостно, что вижу я вокруг... / Но как тебя покинуть, милый друг!" Эти строки не сильней, а слабей прочих. [...] Шекспир предпоследней строкой почти повторяет первую. [...] Пастернак воспроизвел эту особенность 66-го сонета неукоснительно: "Измучась всем, не стал бы жить и дня, / Да другу трудно будет без меня". Это — пронзительное двустишие, поэтическое могущество которого не нуждается ни в каких комментариях. Окончен сонет, и открывается безграничное свободное пространство, в которое мы вступаем по следам Шекспира".

Именно так вступал в свободное пространство Анатолий Якобсон. Именно такой канон задал он своими "правозащитными" текстами.

Не пафос, а простые слова. Взгляд не со стороны, не с горних высей, а изнутри. Ощущение зла не как внешней, незнамо откуда привнесенной довлеющей силы — "трагедия не только в перевесе зла над добром, но и в примиренности добра со своим бессилием". И едва ли не главный побудительный мотив: "другу трудно будет без меня".

Источник: Ежедневный журнал