Книга историка английской литературы и переводчицы Марины Литвиновой «Оправдание Шекспира» (М.: Вагриус, 2008. — 654 с.) вышла гомеопатическим тиражом. Монография посвящена все тому же: «Кто написал Шекспира?».
Автор напоминает читателю: последняя крупная конференция на эту тему прошла в Лондоне, в театре «Глобус» в 2005 году. А поставлен вопрос в 1864-м.
У Марины Литвиновой — свои наблюдения и своя концепция. Ей во многом близки идеи знаменитой книги Ильи Гилилова «Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна великого Феникса» (1997). Главный герой парадоксальной и блестяще написанной книги Гилилова — Роджер Мэннерс, пятый граф Ратленд, — видится ей автором «Гамлета», «Бури», сонетов. Но — с одним существенным уточнением.
Литвинова ищет свидетельства того, что Ратленд был учеником Фрэнсиса Бэкона. По ее концепции, Шекспир — именно их совместный «проект». Тогда как поэтесса Елизавета Сидни-Ратленд, дочь поэта Филиппа Сидни и жена Ратленда, была не соавтором (как полагал И. М. Гилилов), а музой Шекспира. На горечи их брака настояны строки «Отелло». Тень Елизаветы стоит за Виолой и Имогеной.
По гипотезе Литвиновой, блеск ума Бэкона не нашел выхода в тяжеловесных строках «Троила и Крессиды». Но в 1590-х к интеллекту канцлера-философа добавилось перо ученика-поэта… Позднее Ратленд перерос это соавторство.
Среди самых острых аргументов — страницы о поездке Ратленда с дипломатической миссией в Данию. Гобелен, за которым нашел свою смерть Полоний… Портреты Гамлета-отца и Клавдия, помещенные рядом, так что принц может их желчно сравнивать (оказывается: детали того же гобелена, реликвии Датской короны)… Датский обычай XVI века палить из пушек, когда король осушает кубок… Все эти строки трагедии опираются на реалии. Но знать их мог лишь тот, кто был в стране, и при этом был принят в парадных покоях Эльсинора!
Из всех «претендентов на авторство» на пирах Эльсинора был только Ратленд.
В книгу вошел этюд о каноническом портрете Шекспира 1623 года: изображение высоколобого человека в «елизаветинском» воротнике давно озадачило исследователей сходством с маской. Внимательный наблюдатель заметит и странность наряда: рукава камзола вшиты так, словно обе руки у Эйвонского Лебедя — левые. Но портрет Мартина Дрэсаута — гравюра. Значит, изображение — зеркальное. Тогда у Шекспира странно застывшая маска лица и две правые, пишущие руки. В XVII веке, так любившем шифры, эмблемы и аллегории, этот портрет в первом «Фолио» мог оказаться намеком на соавторство двоих.
А через двадцать лет буржуазная революция прошла по Англии, уничтожая тексты и замки, жизни посвященных и тайны елизаветинского литературного мира.
Публикуем фрагмент книги. Он — о поездке М. Д. Литвиновой и И. М. Гилилова в замок Бельвуар, родовое имение Ратлендов, где жил и похоронен Роджер Мэннерс.
В другой главе Литвинова указывает: сады, гроты, музыкальные фонтаны, водяные органы, говорящие статуи Бельвуара 1610-х были созданы знаменитым декоратором и ландшафтным архитектором Иниго Джонсом (он начинал на службе у Ратленда: в архивах замка есть записи). Поздние работы Джонса восхищенные современники сравнивали с островом волшебника Просперо в«Буре».
Но возможно, первый сад Иниго Джонса вызвал к жизни сами строки «Бури»?
…Остров полон звуков —
И шелеста, и шепота, и пенья.
Отдел культуры «Новой газеты»
Марина Литвинова. «Оправдание Шекспира»
Смысл нашей поездки в Англию — Бельвуар, замок начала XIX века, где до сих пор живет семейство герцога Ратленда. Частично замок обращен в музей. Мы тогда уже знали главенствующую роль пятого Ратленда в шекспировском заколдованном кругу. И ехали туда, готовые к квазимистическому переживанию.
Мы понятия не имели, что такое английский действующий замок, одновременно резиденция герцога и национальный музей. Нам загорелось попасть в архив, который мне представлялся как библиотечное хранилище, в котором можно заказать материал и быстро получить его, как во всех иностранных библиотеках. В этом архиве есть что смотреть, начиная от подлинных писем и кончая рукописями поэтических произведений того времени, — мы жаждали увидеть почерк этих рукописей, относящихся ко времени жизни пятого графа. Ну и конечно — увидеть могилу в Боттисфорде.
…У подножия холма купили билеты, для людей почтенного возраста они дешевле — мы заплатили по четыре фунта, купили путеводитель по замку, вошли в открытые чугунные ворота и пошли по серпантинной дороге вверх. И постепенно праздничное настроение стало сменяться священным трепетом. Слева и справа — высокие заросли, полные щебетания и весеннего аромата цветущих деревьев. Душа перемещалась, как в машине времени, в прошлые века. В шекспировскую пору склоны холма одевал более густой лес, да и сам холм был выше. Внизу река и речная долина, окруженная тогда лесами. Вот здесь, на этих склонах, настежь открытая прекрасному душа Ратленда питалась красотой земли, музыкой небесных сфер — поэтический дар брал богатый взяток. Здесь могли родиться «Венецианский купец», «Как вам это нравится», «Сон в летнюю ночь», «Буря».
Верхушка холма выровнена, по площадке, огороженной парапетом, разгуливают павлины, слетевшие с родового герба. Вошли в замок через боковой вход и, миновав небольшую прихожую, очутились в оружейном зале. На полу стоят несколько пушечек с тоненькими стволами, каких я никогда не видела, столы витрины со старинными ружьями, на правой стене — выложенный из шпаг эфесом наружу диковинный круглый цветок. А слева от него — витрина, под стеклом которой одинокий меч. «Возможно, это тот самый, — толкает меня Илья Михайлович. — Тот, что на миниатюре Оливера, в Виндзоре». И тут же устремляется к смотрителю музея и на ломаном английском требует открыть витрину — нам, приехавшим сюда из далекой Москвы, необходимо подержать этот меч в руках. Смотритель нас не понял, и, разочарованные, мы двинулись дальше. Парадная мраморная лестница привела на второй этаж — галереи, переходы, библиотека, где хранятся книги, которыми пользовался Ратленд. <…> Мы с Ильей скоро потеряли друг друга: народу много, у нас у каждого свои предпочтения. Илья подробно рассматривал портреты, я возле них не задерживалась, о чем сейчас сожалею. У меня была цель просто напитаться воздухом этого замка. Полюбоваться далями, открывающимися из окон, найти портрет Ратленда — единственный достоверный его портрет, хотя он заказывал свои и жены Елизаветы у лучших художников. Но нас отделяет от его времени английская буржуазная революция, во время которой замок с вынужденного согласия его владельца, восьмого графа, был разобран, поскольку представлял собой твердыню, которую армия Кромвеля долго не могла взять. Тогда многие предметы искусства и быта были утрачены. Революции — и кровавые, и бескровные — бич для культурного наследия.
<…> Я поехала в Боттесфорд на могилу Шекспира. <…>
Был теплый майский день, таксист привез меня на кладбищенский погост при старинной церкви. У меня оставалось всего десять фунтов — обратный билет в Лондон есть. Так что времени на осмотр совсем мало. Я опять очень волновалась и пошла сначала на скромное сельское кладбище, но тут же вспомнила, что могилу-то надо искать не под открытым небом, а внутри церкви. Церковь небольшая, сложена из серого камня, без шпиля, с башней в виде четырехугольной шахматной туры. В ней шел ремонт, и пол в дверном проеме был разобран; через темный провал переброшено несколько досок, поежившись, я вступила на них <…>. Благополучно вошла в полумрак церкви, освещенной цветными лучами витражей над алтарем. Вокруг меня парили призраки — Ричард III («Полцарства за коня!») и Жак-меланхолик — к ним у меня особое отношение. Я огляделась — в церкви никого, справа на столике — стакан с водой, тут же возвративший меня в жизнь моего века, текущую безмятежно за каменными стенами. Памятник я увидела сразу. Подошла к нему. Он был потемневший от времени, под резной аркой лежат одна над другой две скульптурные фигуры с молитвенно воздетыми вверх соединенными ладонями. На голове у Ратленда небольшая корона, признак родовитости. Не дай бог, сюда ринутся толпы праздных людей, отдать дань не Великому поэту, а моде, сенсации. И нарушат вечный покой смерти. Таксист коснулся моего плеча. Мы вышли и окунулись в разлитое в воздухе солнечное сияние.
Потом, уже в Москве, я не раз возвращалась к пережитому тогда в церкви. И однажды подумала: а что если кто-нибудь когда-нибудь докажет, что Ратленд не имел никакого отношения к шекспировскому наследию? Был такой эксцентричный, щедрый до мотовства граф, несчастный в браке, любящий своих сестер и братьев. Оставил крупные суммы денег на образование племянников и племянниц, на строительство больницы для бедняков. Своих детей не имел — брак был платонический. Любил театр, музыку, много читал, в том числе математические сочинения <…>. Интересная фигура, но не поэт, не Шекспир. Не ученик и сподвижник Бэкона. И если это будет доказано, я или сойду с ума, или, вопреки всему, не отрину своей гипотезы. И она превратится в прекрасную сказку, которая будет утешать меня до конца моих дней. <…>
Источник: Новая газета
