Если кого-то из режиссеров и можно назвать Шекспиром ХХ века, то, конечно, Орсона Уэллса, живописавшего от "Гражданина Кейна" (1941) до "Полуночных колоколов" (1966) трагедию падшего или бесполезного величия.
Фальстаф по темпераменту, комплекции и образу жизни (Уэллс трижды играл его в театре и кино), голливудский "король Лир" в изгнании, считавший себя "человеком Седневековья" и радостно узнававший в Шекспире такого же "чудовищного пессимиста", как он сам, Уэллс был обречен снять "Макбета". Фильм окрестили первым "Шекспировским опытом эпохи Хиросимы и Освенцима".
"Люди или звери?", — задавались бессмысленным вопросом критики, вглядываясь в экранных воителей в шлемах с картонными рогами и звериных шкурах, монголоида Макбета (Уэллс) с повадками Кинг-Конга, маячащие в кадре виселицы и шесты с насаженными на них головами. Роман Уэллса с "Макбетом" начался еще в марте 1936 года, когда 21-летний вундеркинд-монстр поставил пьесу в гарлемском театре "Лафайет": странно, что никто еще не снял фильм об этой авантюре. Уэллс задействовал исключительно афроамериканских актеров, что в расистских США 1930-х годов было невиданной наглостью. Действие было перенесено в джунгли Гаити XIX века, когда на карибском острове правил жуткий император Жан-Кристоф. Шел спектакль под аккомпанемент барабанов жрецов Вуду, которых пришлось вывезти из Африки, поскольку гаитянские власти категорически отрицали само существование этого культа.
Это то, что известно достоверно: прочие подробности — на совести Уэллса, не только Шекспира, но и Мюнхгаузена ХХ века. Золотозубый карлик Джазбо, предводитель оркестра, первым делом потребовал от Уэллса двенадцать черных козлов, необходимых "для дьявольского барабанного боя". Рабочий сцены дотронулся до магического барабана и назавтра сломал себе шею, упав с лестницы. Когда после премьеры критик Перси Хэммонд написал, что "неграм надо запретить участвовать в спектаклях не на негритянские сюжеты", Уэллс великодушно разрешил Джазбо "сделать бери-бери на этот дурной человек": назавтра умер и Хэммонд.
Хотя в экранной версии "Макбета" играли "белые", никакой условной Шотландии не было в помине и там. Уэллс снимал фильм в Марокко, то ли в замке на скале, то ли на скале, похожей на замок, навеявшей поэту и режиссеру Жану Кокто "бред метрополитена", "где по стенам проступает вода, как в заброшенных угольных шахтах". Съемки шедевра, кстати, уложились в рекордные три недели, хотя до того Уэллс потратил четыре месяца на репетиции. Правда, смонтировать так и не успел: после "Макбета" началось окончательное изгнание несовместимого с продюсерами режиссера из Голливуда. Чувствуя себя ровней Шекспиру, он более чем вольно обошелся с текстом, вставляя в него реплики из других его пьес. Насилие, в пьесе остававшееся "за кадром", вытащил на авансцену. Не успевают ведьмы слепить из глины фигурку Макбета в короне кавдорского тана и исчезнуть, как всадники выволакивают на экран закованного тана. Макбет лично врывается с головорезами к жене Макдуфа. Пронзает брошенным с крепостной стены жезлом монаха (Карл Молдин), персонажа, которого у Шекспира, кстати, нет вообще, зато у Уэллса он появляется во всех ключевых эпизодах. Что-то подобное, и небезуспешно, четверть века спустя попробовал сделать в своей версии "Макбета" Роман Поланский. Но фильм Уэллса навсегда остается самой варварской, самой адекватной экранизацией пьесы, не фильмом, а повергающим в трепет "пузырем земли".
Михаил Трофименков
Источник: Журнал «Weekend» № 23(69) от 20.06.2008