Екатеринбургский "Коляда-театр" поставил шекспировского "Короля Лира". В заглавной роли — создатель и хозяин театра Николай Коляда, да и весь спектакль — про него и про театр.

Едва успевает начаться спектакль, как актеры театра Николая Коляды буквально атакуют публику. Напор их коллективной энергии невероятен. Так начинаются многие его спектакли — ритмичными и бессловесными массовыми сценами. Для сюжета, который начнется потом, они не очень-то нужны. Для настроения — необходимы. Для того щемящего чувства маленькой жизни, не очень-то счастливой, но ищущей своего праздника на обочине жизни большой. Там и отчаяние есть, в этих экспрессивных танцах под громкую музыку, и публичное одиночество, и грусть, но и душевное веселье тоже. В общем, что-то вроде открытого театрального зачина. Наверное, в других театрах так могли бы разминаться актеры еще до того, как их увидит зритель.

В театре у Николая Коляды от зрительских глаз почти ничего не скрыто — ну кроме гримерок, разве что. Во-первых, здесь слишком мало места, чтобы таиться: вот и прихожая (не фойе, а именно прихожая), она же кассовый зал, во время спектакля превращается в сценическое закулисье, куда уходят актеры. А во-вторых, сам театр Коляды сделан из подручного материала, из того, что и так всегда у всех на виду, из чего-то дешевого и очень простого. Николай Коляда шутит, что за вдохновением обычно отправляется на оптовый рынок. Легко поверить, что весь "Лир" там и куплен: нижнее белье и оцинкованные корыта, металлические крюки и отрезы тканей, пестрый серпантин и смешные игрушки — разноцветные пищалки, цыплячьи мордочки с длинными носами.

Короля Лира играет сам Николай Коляда. Он ведь когда-то начинал как актер, потом решил сочинять пьесы, потом превратился во всемирно известного драматурга — и оставил сцену. А потом стал главой целой школы драматургии, стал режиссером, создал театр и вот снова вернулся к актерству. Черт его знает, не безумие ли это: после многолетней паузы возвращаться на сцену труднейшей ролью мирового репертуара? Но ведь и король Лир здесь безумен: выходит на сцену нормальный грустный человек в повседневной черной одежде, снимает ее, остается в розовато-бежеватом исподнем — и буквально сходит с ума, превращается в шумного, топающего ногами и строящего рожи кривляку. Такого же, как толпа вокруг него. Они тоже все время строят рожи: растягивают пальцами рты и оттягивают нижние веки, отчего лица их начинают напоминать старые собачьи морды. В "Короле Лире" участвуют почти два десятка безумцев — не то приблудных лицедеев, не то туземцев с какого-то затерянного острова.

"Коляда-театр" и есть такой остров. Вокруг — смесь серого совкового убожества со свеженькими небоскребами, детьми строительного бума. Ради таких вот новоделов в Екатеринбурге пожгли немало старинных деревянных домов, в одном из которых, чудом сохранившихся, и колядует этот театр. Здесь нет залов, только комнаты, набитые всякими старыми вещами: буфеты с посудой и фарфором, фотографии на стенах, смешные советские таблички, здесь же стол с чаем, сушками и картонной коробкой с прорезью для денег — кто сколько оставит. Да и зрительный зал, в сущности, не зал никакой, а не очень большая комната со стульями для публики. В общем, дом. Уютный, но, что очень важно — не для жизни, все-таки не дом, а театр. На гастролях "Коляда-театр", конечно, многое теряет — чужие стены разом не обживешь. А его родные стены многое значат для спектаклей, для "Короля Лира", кажется, особенно много.

Погнутые корыта на черных деревянных стенах — здешние зеркала в королевском дворце. А все королевство комнатное: Лир ногой по полу "чертит" границы владений. В тазике развели густую красную краску. В начале шекспировской истории ею красят кончики носов, чтобы стать клоунами, комедиантами, ею пишут имена на лбах — точно слова на заборах. А ближе к концу, когда одному за другим приходит пора умирать, мажут ею друг другу на груди, точно кровью. И сам Лир-Коляда во втором действии совсем иной: с искренней слезой, со слишком поздно пришедшим осознанием непоправимых ошибок, с болью за всех этих, не ведающих, что они творят, страшных и милых детей.

Все умирают в этом "Короле Лире" — раскладывают тремя рядами на полу корыта, да укладываются в них, согнувшись, точно взрослые в свои старые детские кроватки. Николай Коляда поставил "Короля Лира" о собственном заблуждении театром и игрой, о том, как чуть ли не по доброй воле "сошел с ума", взял на себя ответственность за других "сумасшедших". А время между тем идет, и жизнь между тем проходит. Правда, не ищет чужой жалости "Коляда-театр". Да и не пожалеть вовсе хочется его после "Короля Лира", а сказать, что правильно она здесь на самом деле проходит, очень как-то правильно, хорошо и не напрасно.

 

Источник: Коммерсантъ