Жерар Мортье и Дмитрий Черняков каждый со своей колокольни объясняют суть межконтинентального оперного проекта

 

 

Жерар Мортье

 

Приближается невероятное событие — новая постановка «Макбета» Верди, которая является копродукцией Парижской оперы и Новосибирского государственного академического театра оперы и балета, для краткости именуемого «Сибирским Колизеем». 19 декабря 2008 г. намечена премьера спектакля в Новосибирске, 4 апреля следующего года — в Париже. Декорации ездят туда-сюда. Дирижер и режиссер тоже — это Теодор Курентзис и Дмитрий Черняков. Набор солистов у двух городов разный, хотя новосибирский состав пару раз споет и в Париже. Как такой почти экстремальный проект мог прийти в голову, отвечают те, кому он в голову пришел.

 

Жерар Мортье, интендант Парижской оперы

— Как родилась идея французско-русского «Макбета»?

— Название я запланировал еще очень давно, четыре года назад. О Чернякове я только слышал, мне рассказывали много интересного о его «Тристане» в Петербурге и «Аиде» в Новосибирске. А потом мне представился шанс приехать в Москву и посмотреть премьеру «Онегина» в Большом. Для меня это было настоящее откровение. Не каждый год и даже не каждые два в мире появляется новый большой режиссер. И когда я смотрел «Онегина», мне сразу стало ясно, что новое имя нашлось.

Мне так понравилась постановка, что я даже поссорился с Галиной Вишневской, которая ничего в спектакле не поняла. Которая не хотела признать, что в сцене дуэли, чтобы показать, что в этот момент чувствуют герои, не обязательно отправлять их в театральный лес...

Даже если вы не знаете оперу и смотрите ее в самый первый раз в постановке Чернякова, вы все равно будете убеждены: Чайковский хотел передать нам именно эти чувства. Это совсем не модернистская, но очень естественная постановка. Для меня — так просто совершенная, обращенная к современным людям и при этом верная Чайковскому.

Меня так захватило, что я вернулся на следующий день пересмотреть еще раз — и в тот же день пригласил Дмитрия в Париж.

С тех пор я стал ревностно смотреть спектакли Чернякова. Конечно, я не все видел, но среди других работ я должен назвать «Игрока», которого он сделал совершенно захватывающе. Кроме того, что он очень серьезный художник, Дмитрий еще один из самых изобретательных и в то же время музыкальных режиссеров. Конечно, он выдающийся драматический режиссер, который, к счастью, занимается не только оперой, но театром в целом. Поэтому ему удается создавать новаторский театр с точным попаданием в музыкальный характер.

— Почему вы решили предложить Чернякову именно «Макбета»? Эта идея возникла сразу?

— Нет, после «Онегина» я был еще неделю в Москве и все время размышлял, какую постановку предложить Дмитрию, потому что все мои сезоны уже были спланированы на два года вперед. В конце концов я понял, что «Макбет» — театрально очень трудная опера — будет самое то.

Конечно, я уже давно нашел всех певцов. Для Чернякова это достаточно трудно: он предпочитает обсуждать будущий спектакль с директором и вместе прицельно и точно подбирать к нему певцов. Я тоже, но в случае «Макбета» было слишком поздно.

— Как возникла идея такой авантюры — делать копродукцию с другим концом света?

— История очень интересная. Когда я послал Чернякову график репетиций и дату премьеры, он ответил мне чрезвычайно забавным и трогательным письмом, где спрашивал, не ошибся ли я, нет ли здесь опечатки, потому что за шесть недель репетиций ему будет слишком сложно управиться. Конечно, Дмитрий прав, репетировать надо долго и подробно. Но в нашем составе много звезд, которые не могут и не хотят репетировать больше трех-четырех недель.

Между тем я познакомился с Теодором Курентзисом, потрясающим дирижером, возглавляющим сибирский театр, и предложил: почему бы не сделать это вместе с Курентзисом сначала в Новосибирске, а потом в Париже?

Когда я был в Москве, я не только посмотрел «Онегина», но и участвовал в конгрессе директоров русских оперных театров. Это было захватывающе. Для нас в Европе Россия — это Москва, Петербург. И мы совсем не знаем, что происходит в Перми, Екатеринбурге, Саратове. А молодой директор из Красноярска прямо пылал идеями...

Тогда же я встретил людей из Новосибирска и очень воодушевился: мне показали фотографии этого зала, такого просторного, пышного... И я сказал Чернякову: почему бы не сделать совместную постановку с Новосибирском, тем более что габариты сцен почти одинаковые?

— Да, но по своему техническому оборудованию «Бастилия» — это космический корабль в сравнении с новосибирским «Колизеем»...

— Это не так важно. Просто чуть больше усилий. Я обожаю трудные проекты и люблю объединять творческих людей. Для меня это был политический акт. Очень важно было раздвинуть горизонты. Вдуматься: Парижская опера делает совместный спектакль не с Большим, не с Мариинским, а едет далеко в Сибирь, чтобы создать там нечто новое вместе с русскими театральными людьми. Слава Богу, Дмитрий согласился.

— Если отвлечься от трудностей, в чем преимущества совместной постановки?

— В Новосибирске Черняков сможет поставить и обкатать спектакль с «русским составом». А я смогу пригласить это новое поколение русских певцов в Париж. Дмитрий сможет отработать с ними все сложности спектакля, чтобы потом просто возобновить его с другим составом во Франции.

Кроме того, мы делим расходы: Париж строит декорацию, а Новосибирск шьет костюмы. Артистически это очень удобное решение. Декорации мы построили в парижских мастерских, погрузили их на поезд и отправили в Сибирь, даже не зная точно, как на них отразятся тамошние холода. Таких декораций, рассчитанных на декабрьские сибирские морозы, еще никто не делал. Дмитрий придумал несколько технических решений, которые до сих пор еще никто не использовал. Теперь в Париже только и говорят про Сибирь и всякие авантюры: все-таки это очень далеко, Новосибирск — это дальше, чем Нью-Йорк! Но энтузиазм — почти как в девятнадцатом веке. Надеюсь, нас ждет большой успех.

— Вы сразу приняли концепцию Чернякова? Вас не нужно было убеждать?

— Черняков — очень особенный человек и режиссер. И когда передо мной талант такой величины и я вижу, что он сомневается, что ему нужно еще время для размышлений (в отличие от ремесленников), я всегда даю ему это время. Поначалу он не мог найти подход к «Макбету». Конечно, он прекрасный драматический режиссер и должен однажды начать ставить Шекспира, но он ясно понимал, что опера Верди очень сильно отличается от шекспировской пьесы.

И я был вознагражден за терпение: через несколько месяцев он вернулся с захватывающей концепцией, которая меня абсолютно убедила. Я увидел макет и услышал его соображения о том, кто такие ведьмы, что они означают в произведении, — Дмитрий нашел потрясающие ответы. В теории. Теперь мне очень любопытно увидеть, как он это поставит на сцене.

Кроме того, совершенно точно найдено решение «интимистских» сцен, когда нет больших хоров, когда Макбет и леди Макбет одни — чтобы их уединение не разрушалось широким пространством типа средневекового замка и т. д. Дмитрий нашел два пространства, которые, на мой взгляд, идеально дадут новое видение вердиевского «Макбета».

— Часто парижская публика раскалывается на два лагеря — за и против новой концепции. Вы предчувствуете скандал на этот раз?

— Надеюсь, что нет. Это очень естественная концепция. Кажется, что более естественно и придумать нельзя. Я надеюсь, что жители Новосибирска откроют для себя эту оперу и что они примут сценическое решение, которое мне кажется просто идеальным. И я надеюсь, что установится новая связь между Новосибирском и Парижем — городом, где русские художники и писатели всегда чувствовали себя как дома.

 

 

 

Дмитрий Черняков и баритон Димитрис Тилякос, приглашенный на роль Макбета, на репетиции в НГАТОиБ

— Как вам пришелся «Макбет»? Насколько я понимаю, это не ваш выбор и даже не вполне выбор Мортье для вас. «В точку», совсем мимо, ни то ни другое?

— Ставить «Макбета» я никогда не планировал; не думал, что придется. Есть оперы Верди, которые для меня более желанны, больше мне подходят, более совершенны. По сравнению с ними «Макбет» — вещь грубоватая. С первоисточником соотносится мало. Если вынуть музыку, текст Пиаве невыносимо груб — синопсис, дайджест шекспировской пьесы.

Но все равно там есть какая-то сила, то, что убеждает. Это опера не изысканная, но мощно заряженная внутренне. Для бельканто того времени, для молодого Верди там есть вещи очень креативные, возникающие рядом с какими-нибудь кондовыми ариями, — неожиданные тембры, например. Появление призрака или дуэт Макбета и леди Макбет — скороговоркой и шепотом.

Мортье предложил «Макбета» два года назад, когда приехал в Москву и увидел «Онегина» — смотрел его два раза. Мы встретились в кафе. Еще накануне он сказал: «Я уже понял, какую оперу вы должны поставить». Я гадал, гадал, пришел — и услышал: «Макбет».

Я даже как-то скуксился, не смог «держать лицо». Начал предлагать что-то другое. Но Мортье обсуждал эти мои предложения только в качестве дополнения к «Макбету». И только позже, когда спектакль уже оформился, стал реальностью, я задал вопрос: почему «Макбет»? Ведь Мортье декларировал, что работа интенданта заключается и в том, чтобы правильно соединять постановщика с произведением.

Он даже смутился. Улыбнулся и объяснил, что сезон был уже сверстан — это был его последний сезон в Парижской опере, и в нем — три оперы без постановщиков. И когда он мне назвал эти три оперы, я согласился, что «Макбет» все же мне подходит больше двух других — «Проданной невесты» Сметаны и «Лисички-плутовки» Яначека.

«Макбет» — сложная история, которая кажется простой. На нее нужно бросить все силы. Думать. Решать, как быть, например, с призраками, с ведьмами, танцующими треть оперы. Я долго откладывал решение, приезжал без проекта, не знал, что с этим произведением делать. Мортье меня выслушивал, давал еще время. Сказал: «Мне нужно, чтобы вы сделали не просто макет, а проект, которым бы вы были довольны». Внутренне я уже придумал то, чем доволен. Но до премьеры, пока это не реализовано, я все равно поостерегся бы об этом говорить.

 

 

, Дмитрий Черняков, Димитрис Тилякос и Лариса Гоголевская на репетиции оперы «Макбет» в НГАТОиБ

— Как вам там со злодеями?

— Я пытаюсь так спланировать спектакль, чтобы никого не судить. Это не про прирожденного злодея, который идет к преступлению. Это злодейство, которое требует подробного разбора, выяснения обстоятельств: почему так, почему он так несчастен. Почему мы сострадаем не убитому Дункану, а убийце. Иначе не стоит и рассказывать эту историю, которая как бы биологически неприемлема.

«Макбет» считается пьесой заколдованной. В Англии ее называют «эта пьеса», театральное поверье гласит, что она приносит несчастье. Но это про пьесу Шекспира, а не про оперу Верди (в опере такие суеверия связаны с «Силой судьбы»). Правда, в Новосибирске «Макбет» ставится непросто, я часто болею: думаю, может быть, я все-таки влип?

— После парижских гастролей «Онегина» вы что-нибудь узнали о Парижской опере и публике, что учитываете теперь в работе?

— Нет. Чтобы узнать, мне нужно полностью пройти там репетиционный период. Кроме того, «Бастилия» (там будет «Макбет». — OS) в отличие от старого «Гарнье» (там был «Онегин». — OS), где многих узнаешь в лицо, — это театр огромный, он как завод. С этажа на этаж — эскалаторы, как в метро. Я там пока путаюсь — где какая сторона, какая улица.

Борис Игнатов, Ольга Манулкина

Источник: OpenSpace.ru