Уникальный комедийный дар заслуженного артиста России Валерия Гаркалина оценили довольно поздно, когда актеру было уже за 30 лет. Первыми о новом таланте узнали театралы, увидев его в спектаклях Театра сатиры. Для широкой публики он стал по-настоящему «своим» после выхода фильма Владимира Меньшова «Ширли-мырли», где сыграл несколько главных ролей. Один из самых ярких и веселых актеров нашего времени в преддверии своего юбилея пообщался с корреспондентом «Новых Известий».

— Валерий Борисович, вы преподаете в РАТИ, хотя в свое время вас долго не хотели принимать ни в один актерский вуз. Что вы, как педагог, делаете, чтобы разглядеть в абитуриенте будущего всенародно любимого и признанного артиста?

— Вынужден сказать, что со времен, когда я поступал, педагогика не так далеко ушла. Вообще, научить быть артистом — задача неблагодарная. И сделать это практически невозможно. Говоря так, я не открываю Америки, эту истину знают все, включая театральных педагогов. Это все я говорю к тому, что поступление и учеба в театральном вузе — глубоко индивидуальное занятие. Искусство вообще субъективно и для тех, кто его создает и для тех, кому оно адресовано, потому что восприятие действительности тоже абсолютно субъективно. С этим нужно считаться и взять на вооружение. Именно поэтому в педагогической работе всегда нужно прислушиваться к собственным ощущениям. Одни студенты, например, не могли бы учиться на моем курсе, в моей мастерской. Другие, наоборот, не нашли бы себя, учась у другого мастера. Ведь не случайно ГИТИС — это система мастерских, где ты находишь то, что нужно именно тебе. Главное — слушать, что подсказывает тебе сердце и интуиция. Здесь трудно давать советы.

— Вы, как зритель, любите театр? Или все-таки не удается абстрагироваться от профессионального суждения?

— Ой, что вы! Когда я в зале, то забываю о том, что я профессионал. Когда в Театре сатиры меня иногда просили посмотреть спектакль, то Валентин Плучек, глядя на меня, кричал на весь зал: «Все. Я, наверное, приму работу. Гаркалин смотрит!» Я доброжелательный человек, который смотрит спектакль непредвзято. И даже если мне что-то не нравится, то это, скорее, как зрителю, а не как артисту.

— Вы следите за тем, что делают ваши коллеги по театру и кино? Сравниваете ли свои успехи с тем, чего добились они?

— Ну, конечно. Те, кого я любил и люблю до сих пор, все, с кем я работал и работаю, всегда у меня перед глазами. Я слежу за их творческой деятельностью, за их работами. Они, в свою очередь, приходят на мои спектакли и просто поддерживают меня в жизни. Актерский цех, мне кажется, в этом плане более дружелюбный, чем, скажем, режиссерский. Вряд ли какой-нибудь режиссер смотрит работы другого режиссера более пристально, чем свои. А мы, актеры, более солидарны между собой. Мы смотрим друг на друга, восхищаемся, хвалим и ругаем как-то по-доброму, глядя прямо в глаза собеседнику, чтобы спасти положение и помочь, если нужно.

— Вы однажды сказали, что все театры умирают, когда уходят из жизни те, кто их основал, потому что театр — это художественный руководитель. Какие воспоминания остались у вас от Театра сатиры времен Валентина Плучека?

Кадр из фильма «Ширли-мырли»

— Я считаю, что Плучек — одна из уникальных фигур нашего отечественного театра вообще и Театра сатиры в частности. За все 40 лет, что Валентин Николаевич Плучек руководил Театром сатиры, он с особой любовью и нежностью относился к труппе. Как мне кажется, этим он и отличался от других режиссеров и художественных руководителей того времени. Гончаров, Ефремов, Любимов тоже были мощными, неповторимыми и яркими индивидуальностями. Но мне кажется, Плучек был не просто режиссером, он был выдающимся театральным деятелем, который умел формировать не только репертуарную политику театра, но умел в первую очередь формировать труппу. Он думал о каждом человеке в театре, о каждом артисте. Я очень любил с ним работать, несмотря на то, что он часто спорил. С ним можно было спорить без конца. Но он умел слышать артиста, что вообще не очень свойственно театральным режиссерам. И соглашаться, если артист оказывался прав. Не так давно я встретился на улице с одним артистом Театра сатиры, с которым не виделся с тех самых пор, как играл там. И он мне сказал: «Вот ведь странное дело. При жизни Плучека мы были им недовольны, сетовали на его не молодость и избирательность в репертуаре». На что я ему ответил: «Знаешь, но ведь всегда можно вспомнить то, что три-четыре раза в неделю каждый из нас выходил на сцену. Сейчас этим нельзя похвастаться. В театре от силы работают 10–15 человек, а ваша труппа состоит из 80 артистов! Выходит, что около 70% людей вообще не выходят на сцену в течение целого сезона».

— Валентин Плучек хвалил вас за хорошую игру, вы играли в таких его постановках, как «Ревизор», «Клоп», «Горячее сердце». Расскажите о вашем совместном спектакле «Укрощение строптивой». Все-таки ставился этот спектакль в очень непростое для театра время.

— Это правда. Плучек и театр пережили в ту пору страшную трагедию. В одночасье ушли из жизни Андрей Миронов и Анатолий Папанов, два выдающихся актера очень прославленной тогда труппы. Театр, лишившись этих артистов, лишился всего репертуара, так как на плечах этих людей он большей частью и держался. Плучек принял решение поставить новый спектакль, но не работать с теми прославленными мастерами, труппу из которых он формировал много лет и которыми очень гордился. Он решил ставить «Укрощение строптивой» с начинающими артистами. Меня выбрали на главную роль. Никогда в жизни Плучек не брал для своих постановок произведения Шекспира. В основном это были драматурги отечественного толка, сатирические писатели Искандер, Аксенов, Войнович, Маяковский. Но Шекспир и тем более высокая комедия, никогда! Это был смелый и дерзкий эксперимент пожилого человека, старика, вдруг превратившегося в мальчишку. Он работал над этим спектаклем с фантастической энергией, все, что умел, он вложил в этот спектакль. Это была удивительно яркая и красочная постановка.

 

— В вашей творческой жизни кроме великой комедии Шекспира была еще и великая трагедия. Вы играли Гамлета в театре имени Станиславского в постановке Дмитрия Крымова. До этой роли вас воспринимали как комедийного актера, поговаривали даже, что Валерий Гаркалин пытается сменить амплуа.

— Когда работаешь в Театре сатиры, естественно, увлекаешься сценическим жанром этого театра — комедией, памфлетом, шуткой. Это определяет характер артиста, его тип, его театральное амплуа, а также возможности, методы и способы существования на сцене. Безусловно, если нет смеха в зале, считай, что роль не получилась. Смех — это единственная единица измерения в театре комедии. Смех объединяет огромное количество самых разных неповторимых людей. Именно «Гамлет» послужил поводом для возможности посмотреть на себя с другой стороны.

— Не было ли у вас растерянности, когда вместо привычного смеха в зале стояла мертвая тишина?

— Вы абсолютно правильно все заметили. В финале спектакля, по решению режиссера Дмитрия Крымова, по периметру сцены было два окна — одно чуть побольше, другое чуть поменьше. И там все время шел снег. Когда по сценарию яд, который выпивал мой герой, начал действовать, я произносил: «А я уже не здесь, тот яд сильней». Помню, как текст кончился, посыпался снег, и я чуть не сошел с ума. Я вдруг услышал такую звенящую тишину, что мне стало страшно. Но воцарялась именно эта нужная и необходимая для этого спектакля тишина, которую Гамлет на самом деле увидел, а не услышал. «Передо мной молчание», — говорил мой герой. Я поворачивался в зал и видел фантастическое, магическое, если хотите, воцарение тишины, которая никогда не забудется мною.

— К вашему юбилею телеканал «Культура» будет показывать программу «Линия жизни», которая начинается вашими словами: «Говорить о себе всегда легко и приятно». Вы всегда начинаете рассказ о себе с этой фразы?

— Когда выступаю публично, то лучшей фразы, чем та, которой начинается программа, и не придумаешь. Много лет назад, когда я попал в затруднительное положение, мне ее посоветовала моя подруга, замечательный комедиограф Ганна Слуцки. Мне действительно легко и приятно говорить о себе на публику, а в повседневной жизни я говорю то, что больше подходит к ситуации. Все зависит от ситуации и жизненного этапа. Иногда мне вообще ничего не хочется говорить.

 

Фото: Анатолий Морковкин 

 

 

Источник: Новые известия