Новости
07.05.2009
Берег утопии. Театр «Кукольный формат» привез в Москву спектакль по Шекспиру
C 4 по 8 мая 2009 г. на сцене «Под крышей» Театра Моссовета показывает спектакли приехавший из Питера в Москву на гастроли «Кукольный формат». «Преступление и наказание» и «Всадник cuprum», разбирающиеся с петербургскими мифами, здесь уже бывали, последний даже получил «Золотую маску». А «Буря», озабоченная природой сказки как таковой («Спектакль окончился, актеры наши, / Как я уже сказал вам, были духи, / И в воздух, в воздух испарились все»), совсем свежая постановка, для зрителей ее играли всего десяток раз.
Шекспировскую «Бурю» рассказывают за час с небольшим, пользуясь ограниченным, но весьма органичным набором средств и музыкальных мелодий, специально для спектакля сочиненных Алексеем Айги. В Петербурге у театра нет своего здания, и спектакли показывают на разных площадках, а чаще всего в Музее Достоевского. Это важно: «кукольный формат» вписывается еще и в формат камерный, домашний, нетеатральный. Повесили простыню, установили свет, настроили фокус, как в аппарате для диафильмов, и на полотне замелькали герои и декорации. На этот раз персонажей придумывала не только постоянный художник-постановщик театра Анна Викторова, но и Александр Борок, возглавляющий сейчас Челябинский театр кукол. Получилось что-то среднее между театром теней и анимированной книжной иллюстрацией.
Все герои, кроме духа воздуха Ариэля, похожего на тень от колышущейся новогодней мишуры, изящные плоские цветные фигурки. Правда, цвет их бесплотный, полуцвет-полусвет, как будто смотришь на солнце сквозь цветные стеклышки. На их бесплотности (не случайно слова «Бури» даже выносятся в программку: «Из такого же / Мы матерьяла созданы, как сны. / Жизнь сном окружена») настаивает и способ их передвижения — такое впечатление, что они не ходят, а летают по воздуху или плавают в воде. Марионетки на шарнирах управляются ниточками, зрительно почти растворяющимися за полотном, и каждое движение персонажей сопровождается чуть заметным покачиванием. Кажется, что во время ходьбы все еще и немного пританцовывают, а Калибан, зеленый пузатый уродец, и вовсе постоянно срывается в залихватское исполнение танца живота.
Впрочем, склонность персонажей «Бури» «Кукольного формата» к тряске можно объяснить не только особенностями кукол или завязкой сюжета, по которому действие начинается в тот момент, когда заканчивается сильнейшая буря (на сцене крупно подрагивает тряпичное полотно, раздается гвалт моряков, и то приближается, то удаляется тень корабля, застрявшего в невидимых волнах и похожего на зловещую кляксу). Тряска героев — это еще и косвенное свидетельство их происхождения: как будто со стола взяли роскошно изданную для школьников книгу пьес Шекспира, и хорошенько ее потрясли. Слова остались на месте, а картинки выпали, и теперь высыпавшиеся наружу персонажи вынуждены кратко и приблизительно пересказывать, в чем там было дело. То, что они произносят, т. е. сам шекспировский текст, становится иногда ясной и удачной, а иногда не очень иллюстрацией к их собственным приключениям, как когда-то сами герои были всего лишь иллюстрацией к словам. А если точнее, то к «словам, словам, словам».
На столе, судя по всему, лежала не одна, а несколько книг (его хозяин был разносторонним человеком), и вместе с Шекспиром прихватили еще альбом Леонардо да Винчи. Например, у Себастьяна и Антонио, шепчущихся среди деревьев о заговоре, головы позаимствованы с эскизов уродцев, сделанных великим живописцем, а чародей Просперо ближе к финалу является в образе художника с насупленными бровями и густой бородой с известного автопортрета. Возможно, тут имеется связь гораздо более тонкая, чем связь между двумя книжками, оставленными в спешке рядом. Например, близость двух титанов Возрождения. Или идея универсального человека. Или утопичность гуманистического идеала. Или на худой конец наглядность силы искусства — фолианты Просперо творят чудеса не хуже, чем чертежи да Винчи. Но, если честно, искать эту связь нет никакого желания: когда тебе в темноте показывают волшебный диафильм (а в темноте почти любой диафильм кажется волшебным), выдумывать к нему научный комментарий совсем уж дикое занятие. Если, конечно, сеанс не затягивается.

Все герои, кроме духа воздуха Ариэля, похожего на тень от колышущейся новогодней мишуры, изящные плоские цветные фигурки. Правда, цвет их бесплотный, полуцвет-полусвет, как будто смотришь на солнце сквозь цветные стеклышки. На их бесплотности (не случайно слова «Бури» даже выносятся в программку: «Из такого же / Мы матерьяла созданы, как сны. / Жизнь сном окружена») настаивает и способ их передвижения — такое впечатление, что они не ходят, а летают по воздуху или плавают в воде. Марионетки на шарнирах управляются ниточками, зрительно почти растворяющимися за полотном, и каждое движение персонажей сопровождается чуть заметным покачиванием. Кажется, что во время ходьбы все еще и немного пританцовывают, а Калибан, зеленый пузатый уродец, и вовсе постоянно срывается в залихватское исполнение танца живота.
Впрочем, склонность персонажей «Бури» «Кукольного формата» к тряске можно объяснить не только особенностями кукол или завязкой сюжета, по которому действие начинается в тот момент, когда заканчивается сильнейшая буря (на сцене крупно подрагивает тряпичное полотно, раздается гвалт моряков, и то приближается, то удаляется тень корабля, застрявшего в невидимых волнах и похожего на зловещую кляксу). Тряска героев — это еще и косвенное свидетельство их происхождения: как будто со стола взяли роскошно изданную для школьников книгу пьес Шекспира, и хорошенько ее потрясли. Слова остались на месте, а картинки выпали, и теперь высыпавшиеся наружу персонажи вынуждены кратко и приблизительно пересказывать, в чем там было дело. То, что они произносят, т. е. сам шекспировский текст, становится иногда ясной и удачной, а иногда не очень иллюстрацией к их собственным приключениям, как когда-то сами герои были всего лишь иллюстрацией к словам. А если точнее, то к «словам, словам, словам».
На столе, судя по всему, лежала не одна, а несколько книг (его хозяин был разносторонним человеком), и вместе с Шекспиром прихватили еще альбом Леонардо да Винчи. Например, у Себастьяна и Антонио, шепчущихся среди деревьев о заговоре, головы позаимствованы с эскизов уродцев, сделанных великим живописцем, а чародей Просперо ближе к финалу является в образе художника с насупленными бровями и густой бородой с известного автопортрета. Возможно, тут имеется связь гораздо более тонкая, чем связь между двумя книжками, оставленными в спешке рядом. Например, близость двух титанов Возрождения. Или идея универсального человека. Или утопичность гуманистического идеала. Или на худой конец наглядность силы искусства — фолианты Просперо творят чудеса не хуже, чем чертежи да Винчи. Но, если честно, искать эту связь нет никакого желания: когда тебе в темноте показывают волшебный диафильм (а в темноте почти любой диафильм кажется волшебным), выдумывать к нему научный комментарий совсем уж дикое занятие. Если, конечно, сеанс не затягивается.
Юлия Черникова
Источник: Время новостей