Новости
19.01.2010
ALLERGO MODERATO®
Жизни стало вредить буквально всё
Задали тут вопрос: «Что такое неформат?» Я ответила, что это как если принести в охотничий журнал статью о защите животных. Сам вопрос — неформат: лексикон времени надо знать. «Свалившийся с луны» — это неформат сегодня, как в прошлом веке «помидоры нестандартные»: залежалые.
Стандарт — это время как родной язык. Или хорошо выученный иностранный. «Нестандартное мышление», которое восхищало во второй половине прошлого века, теперь некуда применить: разъёмы стандартные.
Стандарт — это ходить в фитнес. А не ходить или не хотеть в него ходить — это нестандарт. Стандарт — не курить. Стандарт — худеть или хотеть худеть. А толстеть — нестандарт.
Впрочем, людям прошлого века всё это дозволяется: витать в эмпиреях, спрашивать, «какое тысячелетье на дворе», не знать, что такое мерчандайзер, сейлер, хедлайнер, ньюсмейкер…
С ньюсмейкера-то всё и началось. Либо ты делаешь новости, либо лузерствуешь. Новость — это то, что актуально, пиароёмко и рекламоносно.
Старость — наоборот. Но у старости, если её возьмут в разработку, тоже есть перспективы — стать объектом благотворительности или гражданской солидарности.
Не подумайте, что я иронизирую. Стандарт — обязательное условие глобализации. Кредитная карточка же должна всовываться в щель любого терминала! Лампочка — в цоколь, операционная система — в компьютер, вилка — в розетку (три разных стандарта в мире уже неудобство), мойка — в кухонный шкафчик, флешка — в порт USB, тельце — в размер XS—XL, но стандарты есть и для толстяков, только вот найти 46-й размер мужских ботинок — проблема.
Но в данном случае не обладатели 46-го отстают от жизни, а стандарт. Изобилие — следствие демократии (каждый — актор, каждый предъявляет какой-нибудь свой продукт или услугу) — требует модераторов, создающих ориентиры, то есть стандарты.
Каталоги, категории, списки, рейтинги. Списки вообще стали доминантным жанром письменности: списки продуктов и вещиц, которые надо купить в гипермаркете, списки книг/фильмов по премиям, лучшим продажам, списки людей/событий/слов года.
В доисторические времена, в начале 1980-х, я написала (и даже запомнила): «Словарь — первый и последний текст». Вот мы вроде и пришли к этим последним временам, где, кроме слов, названий, аннотаций, инструкций по применению, ничего и не надо.
Толковый словарь (пресс-релиз), словарь синонимов (категория, контекст), этимологический (откуда дровишки), понятно, что нужно знать дату изготовления, срок хранения, не менее важна лицензия изготовителя или продавца (он же сейлер, куратор и модератор).
Прошлый век закончился, как и начался, в России и бомбистами. Наши дома были взорваны первыми, в сентябре 1999-го, Америка подоспела только через два года.
Рейтинг, однако (бывший приоритет), возглавить не так-то просто. И конспирологическое мышление тоже стандарт XXI века: по каждому вопросу есть не более пяти человек, которые знают, что происходит на самом деле.
В нулевые всё рушилось, смывалось, непринуждённое тайное становилось неприлично явным, и вот парадокс: политика, превратившись в рутинную практику NLP (а я-то удивлялась, когда Рона Хаббарда признали главным философом XX века), оказалась единственным полем общественной коммуникации.
Политикой стало буквально всё: художественные и интеллектуальные плоды пошли в ботву, в пиар, причём чёрный пиар привлекательней белого, как катастрофа ньюсмейкернее умножения сущностей.
Начавшись с «всё на продажу», великое бессмертное священнодейственное — то, что в этом качестве оберегалось, — развеивалось конфетными обёртками, подставками под горячее, оказывалось протопсихологическими тестами, которые ныне выделены в чистом виде.
Концептуализм этим и занимался: выделял в чистом виде, заявив промоушен как художественную составляющую. Книги фикшн, которые ещё раз, по-своему, на новом материале иллюстрируют докторов Фрейда и Юнга и прочих «инженеров человеческих душ», могут быть даже лучше прежних, но то, что писалось на века… так те века кончились.
Вопросом «Мочить или не мочить старуху-процентщицу?» (а Достоевский писал консервы с большим сроком годности) уже никто не мучается, поскольку в начале XXI века каждый для себя твёрдо решил: одни — мочить, другие — не мочить.
Литература и искусство «на века» сменились «актуальными» артом и поэзией и прозой жизни (автор-писатель стал в один ряд с автором-кулинаром и любым готовым делиться личным опытом).
«Великая литература» стала историческими документами: Данте очертил христианскую структуру, Бальзак — капитализм, вариаций на тему Золушки (она же американская мечта) оказалось вообще несметное количество, но даже эта бессмертная тема немного прокисла.
Актуальная литература прошлого — фэнтези, и первым тут — божественный (потому я и не верю в Вильяма нашего как в автора) Шекспир.
Нереальный, но с неизменной актуальностью воспринимаемый Гамлет: своей неприживаемостью, непонятной инаковостью по отношению к жизни.
«Гамлет» — это «сеанс чёрной магии с последующим разоблачением», разоблачение губит всех, включая разоблачителя, саму жизнь, где личные отношения — общественные, public relations, и частному мнению нет места, обязательны метки, разъединяющие тебя с одними и объединяющие с другими.
Когда меток много, они способны только разъединять, и тогда каждый вынужден себя усугубить, сделать примитивнее, вплоть до комикса, карикатуры.
«Гамлет» — неформат особого рода, картина как бы не с одной точки видимая, а со всех сразу. Сегодня пункт наблюдения один: история давняя и недавняя — сеанс чёрной магии, мы — её разоблачители. Хотелось бы наоборот: идти дальше, смотреть вперёд, но — некуда.
Мир, становящийся кристаллической решёткой, где всему своя сота, ячейка и крепко держащие форму перегородки, конечно, хочет вырваться.
И до сих пор вырывался в открытия новых земель и народов, социально-политических конфигураций, а теперь, когда мы — всё перепробовавшие однопланетяне, уставшие как от собственных гетто, так и от чужих экзотик, поиск направлен вовне.
Учёный поиск «частицы Бога», экзопланет с гипотетическими сапиенсами, ну и глас народов (воины Аллаха), распри христианских церквей — кто как умеет, так и всматривается в неземное.
В кристаллической решётке некоторые перегородки тают сами собой. Особенностью 2009-го стала трудноразличимость живых и мёртвых.
По телевизору идут передачи, в которых все ещё живы, и начинаешь путать, потому как всё как бы здесь, в одном пространстве. У меня во френдах продолжают значиться те, кого уже нет, фото, видео — запечатление стало массовым, непрерывным; в обоих общественных пространствах, телевизоре и интернете, присутствуют все, и строгая граница жизни никем больше не охраняется.
В начале года несколько раз встретилось: «Мы встречаем Новый год только для того, чтоб рассказать потом об этом в ЖЖ и поставить фотки?»
Прежде художники и мыслители жили, чтоб писать и потом предъявлять свои произведения публике. Ныне все — творцы и все — публика.
И те, кто не «предъявляет», существуют ли они на самом деле? Или это персонажи тех, кто их предъявил, может, вымышленные, может, живые, может, умерли. Первая реальность отчётливо отмирает, смещается за горизонт.
И возникает фильм «Аватар», который многих «потрясает». Камерон не столько художник, сколько гений маркетинга, потому его фильмы конгениальны широкой публике, а сейчас и узкой, учитывая движение в сторону примитивизма.
Камерон вычленяет грёзу момента (как «Титаник» был прощанием с веком) и воплощает её с эпической зрелищностью. Что бы ни говорили о фильме (который ментально вовсе не «эврика», но картинка другого глобуса), а всё те же американские войны плюс экологический и экуменический пафос.
Картинка другого глобуса, людей, какими мечтал бы стать каждый, — вот куда тянет! «Аватар» — это тот стандарт, который намекает (сказать нечего, только намекать) на «новое дыхание», освобождение.
Я думаю, что новый период истории будет отсчитываться от момента, когда в неё явится неземное. Как кто это называет — другой вопрос, но всё земное мы видели-перевидели, отсканировали в своей голове и сложили в архив. Знание «как бывает и не бывает» уже несвобода.
Прочла в интервью семилетней девочки: «Хочу быть не человеком». Девочка объясняет это тем, что все, и дети, и взрослые, кому-то подчиняются, а она хочет свободы.
Но ведь понятно, о какой свободе эта девочка из более чем благополучной семьи мечтает. О той самой, как в «Аватаре».
Посягну на самый консенсусный стандарт. Когда курили (в Европе с этого началась эпоха Возрождения, в России запрещённый прежде табачок — за него наказывали отрезанием носа — легализовал курильщик Пётр I), были великие открытия, великие книги, великие картины. И само чувство великого.
С тех пор как отказались от курения, чувства вернулись в дотабачное средневековье. «Курить вредно» — в этом тоже суть момента: жизни стало вредить буквально всё.
Холестерин, который так любили наши предки. Воздух и вода, которые мы и испортили. Люди — источник стрессов, заработавшие поговорку: «Чем больше я узнаю людей, тем больше люблю собак».
И вправду любят больше кошечек и собачек — аватары в социальных сетях, а из себе подобных — как раз тех, которые не подобны: кого то ли уже нет, то ли ещё.
И что самое обидное: неведомая сила превращает всё в наших датских королевствах — травки и цветочки, рыбок и креветок, овощи и фрукты, кошечек и собачек, лекарства и даже само солнце — в убийственный аллерген.
Стандарт — это время как родной язык. Или хорошо выученный иностранный. «Нестандартное мышление», которое восхищало во второй половине прошлого века, теперь некуда применить: разъёмы стандартные.
Стандарт — это ходить в фитнес. А не ходить или не хотеть в него ходить — это нестандарт. Стандарт — не курить. Стандарт — худеть или хотеть худеть. А толстеть — нестандарт.
Впрочем, людям прошлого века всё это дозволяется: витать в эмпиреях, спрашивать, «какое тысячелетье на дворе», не знать, что такое мерчандайзер, сейлер, хедлайнер, ньюсмейкер…
С ньюсмейкера-то всё и началось. Либо ты делаешь новости, либо лузерствуешь. Новость — это то, что актуально, пиароёмко и рекламоносно.
Старость — наоборот. Но у старости, если её возьмут в разработку, тоже есть перспективы — стать объектом благотворительности или гражданской солидарности.
Не подумайте, что я иронизирую. Стандарт — обязательное условие глобализации. Кредитная карточка же должна всовываться в щель любого терминала! Лампочка — в цоколь, операционная система — в компьютер, вилка — в розетку (три разных стандарта в мире уже неудобство), мойка — в кухонный шкафчик, флешка — в порт USB, тельце — в размер XS—XL, но стандарты есть и для толстяков, только вот найти 46-й размер мужских ботинок — проблема.
Но в данном случае не обладатели 46-го отстают от жизни, а стандарт. Изобилие — следствие демократии (каждый — актор, каждый предъявляет какой-нибудь свой продукт или услугу) — требует модераторов, создающих ориентиры, то есть стандарты.
Каталоги, категории, списки, рейтинги. Списки вообще стали доминантным жанром письменности: списки продуктов и вещиц, которые надо купить в гипермаркете, списки книг/фильмов по премиям, лучшим продажам, списки людей/событий/слов года.
В доисторические времена, в начале 1980-х, я написала (и даже запомнила): «Словарь — первый и последний текст». Вот мы вроде и пришли к этим последним временам, где, кроме слов, названий, аннотаций, инструкций по применению, ничего и не надо.
Толковый словарь (пресс-релиз), словарь синонимов (категория, контекст), этимологический (откуда дровишки), понятно, что нужно знать дату изготовления, срок хранения, не менее важна лицензия изготовителя или продавца (он же сейлер, куратор и модератор).
Прошлый век закончился, как и начался, в России и бомбистами. Наши дома были взорваны первыми, в сентябре 1999-го, Америка подоспела только через два года.
Рейтинг, однако (бывший приоритет), возглавить не так-то просто. И конспирологическое мышление тоже стандарт XXI века: по каждому вопросу есть не более пяти человек, которые знают, что происходит на самом деле.
В нулевые всё рушилось, смывалось, непринуждённое тайное становилось неприлично явным, и вот парадокс: политика, превратившись в рутинную практику NLP (а я-то удивлялась, когда Рона Хаббарда признали главным философом XX века), оказалась единственным полем общественной коммуникации.
Политикой стало буквально всё: художественные и интеллектуальные плоды пошли в ботву, в пиар, причём чёрный пиар привлекательней белого, как катастрофа ньюсмейкернее умножения сущностей.
Начавшись с «всё на продажу», великое бессмертное священнодейственное — то, что в этом качестве оберегалось, — развеивалось конфетными обёртками, подставками под горячее, оказывалось протопсихологическими тестами, которые ныне выделены в чистом виде.
Концептуализм этим и занимался: выделял в чистом виде, заявив промоушен как художественную составляющую. Книги фикшн, которые ещё раз, по-своему, на новом материале иллюстрируют докторов Фрейда и Юнга и прочих «инженеров человеческих душ», могут быть даже лучше прежних, но то, что писалось на века… так те века кончились.
Вопросом «Мочить или не мочить старуху-процентщицу?» (а Достоевский писал консервы с большим сроком годности) уже никто не мучается, поскольку в начале XXI века каждый для себя твёрдо решил: одни — мочить, другие — не мочить.
Литература и искусство «на века» сменились «актуальными» артом и поэзией и прозой жизни (автор-писатель стал в один ряд с автором-кулинаром и любым готовым делиться личным опытом).
«Великая литература» стала историческими документами: Данте очертил христианскую структуру, Бальзак — капитализм, вариаций на тему Золушки (она же американская мечта) оказалось вообще несметное количество, но даже эта бессмертная тема немного прокисла.
Актуальная литература прошлого — фэнтези, и первым тут — божественный (потому я и не верю в Вильяма нашего как в автора) Шекспир.
Нереальный, но с неизменной актуальностью воспринимаемый Гамлет: своей неприживаемостью, непонятной инаковостью по отношению к жизни.
«Гамлет» — это «сеанс чёрной магии с последующим разоблачением», разоблачение губит всех, включая разоблачителя, саму жизнь, где личные отношения — общественные, public relations, и частному мнению нет места, обязательны метки, разъединяющие тебя с одними и объединяющие с другими.
Когда меток много, они способны только разъединять, и тогда каждый вынужден себя усугубить, сделать примитивнее, вплоть до комикса, карикатуры.
«Гамлет» — неформат особого рода, картина как бы не с одной точки видимая, а со всех сразу. Сегодня пункт наблюдения один: история давняя и недавняя — сеанс чёрной магии, мы — её разоблачители. Хотелось бы наоборот: идти дальше, смотреть вперёд, но — некуда.
Мир, становящийся кристаллической решёткой, где всему своя сота, ячейка и крепко держащие форму перегородки, конечно, хочет вырваться.
И до сих пор вырывался в открытия новых земель и народов, социально-политических конфигураций, а теперь, когда мы — всё перепробовавшие однопланетяне, уставшие как от собственных гетто, так и от чужих экзотик, поиск направлен вовне.
Учёный поиск «частицы Бога», экзопланет с гипотетическими сапиенсами, ну и глас народов (воины Аллаха), распри христианских церквей — кто как умеет, так и всматривается в неземное.
В кристаллической решётке некоторые перегородки тают сами собой. Особенностью 2009-го стала трудноразличимость живых и мёртвых.
По телевизору идут передачи, в которых все ещё живы, и начинаешь путать, потому как всё как бы здесь, в одном пространстве. У меня во френдах продолжают значиться те, кого уже нет, фото, видео — запечатление стало массовым, непрерывным; в обоих общественных пространствах, телевизоре и интернете, присутствуют все, и строгая граница жизни никем больше не охраняется.
В начале года несколько раз встретилось: «Мы встречаем Новый год только для того, чтоб рассказать потом об этом в ЖЖ и поставить фотки?»
Прежде художники и мыслители жили, чтоб писать и потом предъявлять свои произведения публике. Ныне все — творцы и все — публика.
И те, кто не «предъявляет», существуют ли они на самом деле? Или это персонажи тех, кто их предъявил, может, вымышленные, может, живые, может, умерли. Первая реальность отчётливо отмирает, смещается за горизонт.
И возникает фильм «Аватар», который многих «потрясает». Камерон не столько художник, сколько гений маркетинга, потому его фильмы конгениальны широкой публике, а сейчас и узкой, учитывая движение в сторону примитивизма.
Камерон вычленяет грёзу момента (как «Титаник» был прощанием с веком) и воплощает её с эпической зрелищностью. Что бы ни говорили о фильме (который ментально вовсе не «эврика», но картинка другого глобуса), а всё те же американские войны плюс экологический и экуменический пафос.
Картинка другого глобуса, людей, какими мечтал бы стать каждый, — вот куда тянет! «Аватар» — это тот стандарт, который намекает (сказать нечего, только намекать) на «новое дыхание», освобождение.
Я думаю, что новый период истории будет отсчитываться от момента, когда в неё явится неземное. Как кто это называет — другой вопрос, но всё земное мы видели-перевидели, отсканировали в своей голове и сложили в архив. Знание «как бывает и не бывает» уже несвобода.
Прочла в интервью семилетней девочки: «Хочу быть не человеком». Девочка объясняет это тем, что все, и дети, и взрослые, кому-то подчиняются, а она хочет свободы.
Но ведь понятно, о какой свободе эта девочка из более чем благополучной семьи мечтает. О той самой, как в «Аватаре».
Посягну на самый консенсусный стандарт. Когда курили (в Европе с этого началась эпоха Возрождения, в России запрещённый прежде табачок — за него наказывали отрезанием носа — легализовал курильщик Пётр I), были великие открытия, великие книги, великие картины. И само чувство великого.
С тех пор как отказались от курения, чувства вернулись в дотабачное средневековье. «Курить вредно» — в этом тоже суть момента: жизни стало вредить буквально всё.
Холестерин, который так любили наши предки. Воздух и вода, которые мы и испортили. Люди — источник стрессов, заработавшие поговорку: «Чем больше я узнаю людей, тем больше люблю собак».
И вправду любят больше кошечек и собачек — аватары в социальных сетях, а из себе подобных — как раз тех, которые не подобны: кого то ли уже нет, то ли ещё.
И что самое обидное: неведомая сила превращает всё в наших датских королевствах — травки и цветочки, рыбок и креветок, овощи и фрукты, кошечек и собачек, лекарства и даже само солнце — в убийственный аллерген.
Источник: Частный Корреспондент
