Проект создан при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (грант № 05-04-124238в).
Новости
07.11.2009
Какая-то в державе датской гниль…
В харьковском негосударственном «Театре 19» состоялась премьера «Наш Гамлет» по пьесе Шекспира. Молодой театр, берущийся ставить эту трагедию в нынешних рыночных условиях существования культуры, конечно же, претендовал на заявку о своей профессиональной зрелости.
Очевидно, что, если в труппе есть такой уникальный актер, как Сергей Бабкин, театр рано или поздно должен прийти к постановке «Гамлета». Последняя роль, соответствующая его темпераменту и психологизму, была сыграна в самом начале пути театра — в «Павле I». Поэтому стремление режиссера Игоря Ладенко дать актеру главную роль мирового репертуара не только объяснимо, но и закономерно.
«Гамлета» в «Театре 19» ставили не в режиме репертуарного театра-многотиражника, а долго экспериментировали, «ворожили», искали свою интонацию, свою трактовку, о чем свидетельствует даже срок подготовки спектакля — три года. Однако труппе, так долго и упорно находившейся внутри материала колоссального философского потенциала и эмоционального напряжения, еще предстоит дорастить спектакль в «живом режиме». За время четырех показов, которые уже состоялись, в нем как будто еще не все проявилось из задуманного. Не очевидно, например, отношение театра к шекспировской поэзии. Иногда кажется, что традиции молодежного театра восстают против академичности слога Шекспира, из-за чего актеры намеренно «обытовляют» его романтический пафос.
Но уже сейчас ясно, что «Наш Гамлет» — спектакль не о герое и не о героизме. Его идею можно было бы выразить шекспировской строчкой, не проакцентированной в спектакле: «Какая-то в державе датской гниль». Это спектакль без заглавного героя Гамлета. Не случайно Сергей Бабкин оставлен в постановке без всех основных монологов. Подведя зрителя к готовности стать свидетелем знаменитого «Быть или не быть», режиссер, наглядно отграничив игровое пространство занавесом, вывел актера на авансцену. В таком месте зал обычно доверчиво затихает в предвкушении главной арии или монолога спектакля, но И. Ладенко — мистификатор. И вот Гамлет-Бабкин как будто собрался с духом, но в последний момент просто раздумал и ушел. Почему в этом спектакле впервые решили обойтись без коронного «Быть или не быть»? Судя по выражению лица Гамлета, из-за недоверия к зрителю — зачем сотрясать воздух прекрасными словами, когда королевство уже безнадежно прогнило? Так и не будет вам прекрасного романтичного монолога!
Зато согласно веянию времени в герои вышел Полоний. В очень точном, самом внятном и последовательном во всем спектакле исполнении Сергея Листунова от этого серого кардинала просто не отвести глаз. Если говорить об открытиях в этой постановке каких-то неожиданных граней уже любимых харьковчанами актеров, то надо назвать, безусловно, С. Листунова и Н. Иванскую (Гертруда). С. Листунов играет Полония, преодолевая свою прямо противоположную актерскую и человеческую индивидуальность. С по-клерковски зализанными волосами, в тонких поблескивающих очках, застегнутый до самого подбородка, он — сама незаметность, безэмоциональность, не человек, а умная рептилия.
Королева Гертруда-Н. Иванская явно мудрее и опаснее своего второго мужа Клавдия. Настоящая бизнес-леди, в знаменитой сцене объяснения с сыном она уже заранее знает все претензии Гамлета и иронизирует над ним. Самое ценное в образе, сыгранном Н. Иванской, это та грань, когда из циничного, опытного следователя по делу своего сумасшедшего сына она под влиянием совести превращается в жертву. В финале просто больно смотреть, как эта сильная некогда женщина страдает рядом со своим затравленным и ничтожным мужем, а потом к ней приходит ясность выбора — стремительно выйдя на авансцену, где уже нет света, она запрокинет кубок… И этот жест силуэта уже не будет принадлежать миру живых.
Отобрав первый и второй монологи у Гамлета, режиссер дал вволю наговориться Клавдию. И это как раз одна из загадок спектакля. Олег Дидык играет короля разным — то сладострастным узурпатором, которым, как хочет, вертит молодая мать Гамлета Гертруда, то деспотичным садистом в отношениях с подчиненными… Но в общем он скатывается к какой-то психологически напрягающей зрителя тональности истеричности — то неискренне хохочет, то уже почти плачет. Шекспировский монолог Клавдия о раскаянии — монолог сильного и умного. Но герой в исполнении О. Дидыка таким не выглядит.
Продолжая тему монологов, нельзя не отметить смелость хода режиссера в решении образа тени отца Гамлета. Призрака нет, но монолог его есть. Завещание сыну в состоянии транса озвучивает Горацио (Юрий Савлук), в которого вошел дух отца Гамлета. Вместо благородного и печального (или наводящего ужас) старца — маленький, истерзанный нашедшим на него наваждением человек, через которого ведут свои игры сильные мира сего. Наваждение Горацио и Гамлета имеет продолжение в сцене «мышеловки» с бродячими актерами. Вместо разоблачительной пантомимы в адрес короля И. Ладенко вмонтировал прямое продолжение монолога призрака — получилась не «мышеловка» для Клавдия, а всеобщая очная ставка.
Идя по пути максимального обобщения сущности схожих персонажей, режиссер интересно предложил образы Розенкранца и Гильденстерна. Играющий первого Юрий Николаенко никогда не расстается с клеткой, в которой сидит бутафорская белая крыса. Она — второй. Приехавшие по поручению короля Клавдия друзья Гамлета — крысы. Правда, Ю. Николаенко временами кажется неубедительным: в его забитом, трусливом, вечно заискивающем Розенкранце слишком много доверчивости для героя, в котором режиссер усмотрел образ хитрого пронырливого хищника.
Чувствуется, что в своих творчески самостоятельных решениях режиссер Игорь Ладенко опирается на тенденции современной режиссуры, в частности на опыт шокирующего своей жесткой конкретностью и, вместе с тем, образного театра Ю. Бутусова. Предметный мир спектакля Ладенко наводнен символикой (художник Е. Колесниченко). Шикарен занавес, мерцающий в свете софитов, как блуждающие огни на болотах топи прогнившего Датского королевства. Однажды в спектакле занавес смяли, скрутили жгутом в самом центре сцены — и он стал похож на сноп звезд, звездный столп. Много о героях говорят в спектакле костюмы: у Клавдия и Полония они однотипные, в восточном стиле (явный намек на янычарскую суть хищников у трона); у Гамлета — полудетский комбинезончик; у безумной Офелии (Снежана Вартанян) в конце спектакля — волосы стали как бы частью рванины ее одеяния — бирюзовых лент, напоминающих волны, в которых ей суждено утонуть…
Но если уж говорить о смысловом потенциале развивающихся образов в «Нашем Гамлете», то все рекорды побила сцена пиджаков. О чем бы другом ни спорили зрители и критики, а финальная сцена поединка Гамлета с Лаэртом уже вошла в историю мировой «гамлетианы».
После того как костюм короля присмотрел узурпатор Клавдий, «выстрелил» монолог могильщика (Ю. Николаенко) с пиджаками, которые он один за другим выбрасывал из ямы вместо земли на лопате. Эти пиджаки — символ отработавших свое жизней. Потому и сцена поединка Гамлета с Лаэртом (очень тепло, обаятельно, по-юношески порывисто сыгранного дебютантом театра выпускником академии культуры Павлом Алдошиным) выстроена в этом ключе. Юный, полный жизненных сил Лаэрт так естественно отбивался от напяливаемого на него Гамлетом пиджака, а сам принц Датский, закончив каторжную работу, отомстив, с готовностью (он давно принял это решение) деловито натянул на себя пиджак: чем среди таких скотов жить, лучше умереть. Уходя из жизни, все герои «Нашего Гамлета» садятся на стулья в глубине сцены… И очень жуткой вышла эта сцена, когда «в финале все умерли». В спектакле «Наш Гамлет» нет света даже в самом конце туннеля.