// «Гамлет» в Александринском театре
Гамлет Дмитрия Лысенкова венчает череп Йорика сложенными в корону пальцами, нарекает принцем Датским и говорит от его имени |
У Фокина «Дания — тюрьма» — никакая не рефлексия, а наглядно явленное обстоятельство. Постоянный соавтор режиссера сценограф Александр Боровский выстроил на сцене мощную и архитектурно совершенную металлическую конструкцию, имитирующую сектор стадиона, показанный «cо спины», и выглядящий как тюремные переходы. Этот комплекс патрулируют девушки в камуфляже и с овчарками. На центральной трибуне, спинами к еще рассаживающейся в зале публике, уже выстроился весь цвет Эльсинора в современных костюмах для официальных правительственных церемоний.
Понятно, сценографический образ этого спектакля имеет мало общего с акимовской театральной живописью. Более уместны будут отсылки к театральному конструктивизму и постоянному герою Валерия Фокина — Всеволоду Мейерхольду. Именно эта тема прослеживается и в резких, марионеточных движениях персонажей, яркими синкопами разбивающих пластический рисунок спектакля, в остальном движущийся от бытового к ярко театральному.
Гамлет (Дмитрий Лысенков) в интриги власти оказывается втянут. В Эльсинор его доставляют в бессознательном состоянии, насильно стягивают джинсы и футболку, обливают водой, втискивают в деловой костюм. Принца мутит и тошнит, но умелые кукловоды — отточенный дуэт молодых царедворцев Розенкранца (Тихон Жизневский) и Гильденстерна (Владимир Колганов) — выставляют его тело на трибуну. В глубине сцены начинается какой-то массовый праздник — площадной карнавал с транслирующимся на экран салютом. Музыка Александра Бакши звучит тревожными и тоскливыми диссонансами, а в один из трагических моментов действия выливается в преступно примитивную, разухабистую мелодию бессмысленного народного разгула под гармошку, доносящуюся откуда-то из-за кулис.
Сценография выводит на первый план действия тыльную сторону официального фасада. Как и Акимов, Фокин ставит «Гамлета» без гамлетизма. Ключевой монолог «Быть или не быть» здесь звучит даже не с иронией — с ерничаньем. Поддавшись на интригу, став действующим лицом Эльсинора, герой оказывается на пути самоуничтожения. Совсем прозрачна метафора в сцене у могил: Гамлет венчает череп Йорика сложенными в корону пальцами, нарекает принцем Датским и говорит от его имени. Впрочем, времени на собственную философию, лирику и рефлексию в этом «Гамлете» персонажам дано немного. Даже как подросток резкая Офелия (Янина Лакоба) с ума сходит в два приема, без всякого сбора букетов. Cпектакль идет в одном действии, чуть меньше двух часов.
Литературная основа — пересказ основных событий шекспировской пьесы, собранный Вадимом Левановым по прозаическим и поэтическим переводам (Морозова, Пастернака, Лозинского, Полевого) с включением сленговых реплик, а заодно и стихов Бернса в качестве песенки для самодовольного и недалекого Полония (замечательная роль Виктора Смирнова). Цель тут ясная — сделать текст ритмически и лексически более близким современному зрителю.
Роль Тени старого Гамлета отсутствует. Это придворные планомерно пытаются свести с ума Гамлета молодого, методично его спаивая и инсценируя явление призрака. Мистики в спектакле нет. Но есть фантасмагория. Так костюмированная массовка современного карнавала постепенно превращается в средневековую группку, носящую маски вместо лиц и начинающую напоминать вереницу брейгелевских «Слепцов» (фигурировавших и в акимовском спектакле).
Современное платье вытесняется историческим. В работе художника по костюмам Оксаны Ярмольник — явный оммаж эскизам Николая Акимова. К примеру, в сцене сумасшествия Гамлет так же расхаживает в ночной рубашке, на голову водружена кастрюля. Перекличка с акимовским спектаклем не только в костюмных репликах, но и в трактовках героев. К примеру, дуэта коварной, умной, сильной Гертруды и безвольного, глуповатого, послушного Клавдия (великолепный ансамбль Марины Игнатовой и Андрея Шимко). Только мотивы здесь другие, возможные обстоятельства страсти и прочие чувственные и бытовые причины не рассматриваются. Но когда дрожащий Клавдий прячется под юбку Гертруды, они на миг становятся единой человеческой бестией, в которой чудовищным образом срослись жестокий волевой ум и трепетный животный страх.
Но в этом спектакле важны не столько личностные взаимоотношения и даже чувства героев, сколько их включенность в хитросплетения датского двора. В стороне от них держится только Горацио (Андрей Матюков), и только этот герой оказывается равен самому себе, свободен от лицемерия. Это если не считать одетых в спецовки с надписью «Реквием-сервис» могильщиков (Игорь Волков и Рудольф Кульд), под стакан философствующих у урны с прахом Офелии. Ведь истина в спектакле, где жизнь стремительно вытесняется смертью, как раз где-то в их инстанции и обитает.
Пусть и волей обстоятельств, но все-таки втянутые в козни Эльсинора Гамлет и Лаэрт (Павел Юринов) ведут последний поединок в белых фехтовальных костюмах. Гертруда после смерти Клавдия cвою чашу выпивает сознательно и решительно, сочтя партию проигранной. Но победителей в этой дуэли нет.
На сцене снова появляются спецслужбы и собаки. На трибуну в окружении телохранителей выходит малолетний Фортинбрас и без всяких сантиментов приказывает убрать трупы. На стадионе опять салют и фейерверк. C верхнего ряда за происходящим наблюдает лицо под забралом, из-под железных лат виднеется пиджак. Возможно, тайный регент, а может призрак настоящего правителя.
№ 69 (4369) от 20.04.2010