Юрий Бутусов поставил «Мера за меру»
![]() |
Двухметровый герцог Сергей Епишев и Евгения Крегжде (Изабелла) |
Эта шекспировская комедия — из самых «герметичных» для современного зрителя. Герцог, покидая Вену, оставляет город и бразды юному правителю Анджело. На время. Анджело — пурист, пуританин, офисный праведник — начинает борьбу за чистоту нравов. Чистюля, теоретик, эффективный менеджер, словно вышедший из мира матмоделей и экспонент к сопящей, ревущей, одержимой страстями и страстишками, совершенно незнакомой ему реальности, наделенный абсолютной властью — экспериментатор Анджело выразителен и почти страшен.
И вот: Клавдио, обрюхативший благородную Джульетту (по любви и согласию!), уже ждет казни. Сестра грешника Изабелла, монастырская послушница, ангел во плоти, молит правителя о милосердии… и в Анджело просыпается похоть. Всевластие — лучший афродизиак. Изабелла вправе лишь выбрать: теряет она честь или брата.
В финале, впрочем, возвращение Герцога размыкает цепи порока. Хеппи-энд!
Однако у Бутусова Анджело и Герцога играет одно и то же лицо: почти двухметровый, угловато-выразительный Сергей Епишев. И, как дурной сон, повторяются тщательно и умело простроенные мизансцены: теперь новый тиран в том же томлении ведет олений гон за девицей Изабеллой меж офисных столов. Бедная послушница (сама — из воинствующих праведниц) сжимается в комочек, как обреченный зверек.
И надо ли говорить: в сказочной Вене, которую так лихо треплет модернизация нравов, по-прежнему процветает бордель длинноногой Перепрелы (эта красотка ледяным окриком ларечницы начала 1990-х управится с любой исторической формацией). А мелкий жулик и штатный Палач отлично поладили, раз уж исторический вызов требует от их Отчества именно этого (Палач в строгом офисном костюме, преданный родине и профессионализму, — из самых ярких фигурок этой притчи.) А тюремная стража лихо управляется с Клавдио, но боится даже ступить в камеру к разбойнику Бернардину.
…Но, пожалуй, три с половиной часа действа этим не окупаются.
Хотя смелость Юрия Бутусова несомненна: на сцену вышел трудный, редкий для репертуара шекспировский текст.