Театр Наций под управлением Евгения Миронова открыл новый сезон. Его развернутый анонс впечатляет: «Калигула» Эймунтаса Някрошюса с Мироновым в заглавной роли (партнеры Мария Миронова, Авангард Леонтьев), «Убийца Джо» Трейси Леттса в постановке болгарина Явора Гырдева (хорошо известное имя как для театральной, так и для киношной публики), «Дон Кихот» в постановке Андрея Могучего и многое другое.

Но старт сезона пришелся на продолжение проекта «Шекспир@Shakespeare» с «Гамлетом» Томаса Остермайера. Берлинский театр на площади Ленина — важный гость для московской театральной публики. Еще в 1990-х гг. он привозил легендарные спектакли Петера Штайна «Три сестры» и «Вишневый сад» — одни из лучших в творчестве немецкого мэтра.

Теперь этот театр возглавляет 42-летний Остермайер, лауреат премии «Новая театральная реальность». Москвичи уже видели его «Нору» и «Замужество Марии Браун» — стильные, современные спектакли, полные актерского драйва и упругой мысли.

Теперь настал черед «пьесы пьес».

В постановочной команде этого спектакля есть... драматург. Немецкий драматург Мариус фон Майенбург, автор взрывоопасного «Огнеликого», сделал новый перевод «Гамлета», причем шел он вслед за режиссером и художником, мостя дорогу к Шекспиру, проложенную ими.

Один известный немецкий театральный журналист, отсмотревший всех немецкоязычных «Гамлетов», пришел к выводу, что публика (сильно помолодевшая) реагирует в первую очередь на текст, а не на гэги или пластические интермедии. Впрочем, российской публике новизну этого перевода уловить почти не удалось, титры составлялись в основном по Пастернаку.

Самая грандиозная, самая главная, красивая и страшная сцена, первая и ключевая в этом спектакле, в словах не нуждалась, ибо Шекспиром не была написана. Остермайер начал «от печки» — с похорон старшего Гамлета.

Два ключевых элемента его спектакля — движущийся занавес из золотой «соломки» и мокрая земля. Занавес часто служит экраном для видеопроекций — действительность снимается в режиме on-line.

Вот на экране королевское семейство в похоронной процессии. Продуманный вид Гертруды, глаза которой скрыты под темными очками, а что там: слезы или безразличие, — Бог весть.

Взбудораженный Лаэрт, отрешенный Гамлет, усталая попытка укрыться от телекамеры. Льет дождь, траурная музыка разрастается до невозможных децибелл, растяпа-могильщик не может справиться с гробом. Похороны оборачиваются жуткой фантасмагорией, гроб и его обитатель точно сопротивляются похоронам, могильщик, озверев, запихивает гроб в могилу — стоймя, плашмя, вниз лицом.

Справившись с гробом, он предлагает совершить ритуал и бросить ком земли, но, подумав, протягивает рафинированной Гертруде лопаточку. Гертруда брезгливо стряхивает с нее грязь. Клавдий же долго думает, точно заново проживает свой поступок, пока могильщик не поддаст ногой по лопатке — дескать, хватит комедию ломать. И только Гамлет берет пригоршню мокрой грязи, не боясь запачкаться.

Сценическая история знала самых разных Гамлетов: принцев, интеллигентов, неврастеников, диссидентов, святых и грешных. Ларс Айдингер играет Гамлета человеком, не испугавшимся этой жизненной грязи, подлинности, страданий, возненавидевшим экранную псевдореальность, постановочные ходы которой так предсказуемы и шаблонны, а роли навязаны.

Пятеро актеров Остермайера играют именно роли, услужливо переодеваясь из жертв в палачей и обратно.

Самое впечатляющее превращение — у Юдит Росмэр, единственной женщины на сцене, играющей то Гертруду, то Офелию. Как это часто бывает, Гамлет ищет женщину, похожую на свою мать.

А найдя ее, презирает в ней весь женский род, способный на предательство — подобное тому, что совершила его мать. И только Ларс Айдингер все время остается Гамлетом, даже когда его персонаж натягивает женские чулки, чтобы разыграть перед Клавдием его грех и «заарканить совесть короля». Толстым, неуклюжим, косматым, лысеющим «уродом» в королевской семье, который доводит до точки, до стенки, до отвращения навязанную ему роль управляемого наследника престола, марионетки в руках сильных мира сего.

Жаль только, что весь «Гамлет» подогнан под одну идею, и однообразие постепенно входит в его ткань.

 

Ольга Фукс

Источник: Вечерняя Москва