Новости
28.01.2011
Никто не хотел убивать
В Зальцбурге поставили балет Прокофьева «Ромео и Джульетта». Завсегдатаям Большого и Мариинки лучше не смотреть
Вряд ли в мировой культуре есть любовный сюжет известнее, чем история Ромео и Джульетты. Вряд ли кто напишет и более популярную музыку к этому сюжету, чем Сергей Прокофьев. Его балет разошелся на концертные номера и цитаты, особенно в киномузыке.
В зальцбургском Ландестеатре Петер Бройер поставил хрестоматийный балет на новый лад. Вместо живого оркестра — магнитофонная пленка. Вместо средневековой Вероны — современный танцкласс, куда приходит новая ученица (Джульетту в очередь танцуют Лилия Маркина и Кристина Кантсель). Здесь и происходит во многом случайная ссора Меркуцио (Мариан Мешарос) и Тибальда (Александр Коробко), их смерти тоже выглядят случайными. В новом либретто Андреаса Гайера не сразу опознаешь следы Шекспира. Да и хореографический язык далек от эстетики 30-х, когда Прокофьев писал свой «народный балет» и поначалу даже придумал ему новый, позитивный финал. Стремление к позитиву не спасло от трудностей. Большой театр балет отверг, премьера перед войной прошла в Брно c классическим концом: влюбленные не оживают.
У Бройера — Гайера все, кому надо, тоже погибают, но делают это в рамках столь непривычной для Прокофьева хореографии, что впору говорить о торжестве искусства над традицией. Реверансов в сторону классики хватает: занятия в танцшколе идут в мягких туфлях, а францисканский монах Лоренцо (Йозеф Весели) становится балетмейстером, следящим за порядком в классе. Но довольно быстро с пуантов балерины переходят на полупальцы, а затем начинают танцевать босиком. Любовная сцена Ромео (Владислав Кольцов в очередь с Даниелем Смитом) и Джульетты заканчивается на залитом водой полу, где танцовщики скользят и едва ли не плещутся. Бройер эффектно работает с тенями — сцена погружена в полумрак, а задник освещен как в азиатском театре теней. Но он сделал перестановки в партитуре, что заденет чувства пуристов (так с «Ромео» поступил в свое время и учитель Бройера Джон Кранко).
Вряд ли такое понравится завсегдатаям Большого и Мариинки, считающим любое вторжение в классику неуважением к ней. Но можно ли заподозрить в этом Бройера? В 70-е он сделал блестящую карьеру танцовщика, выступал в «Ла Скала» и Мюнхенской опере, работал с Бежаром и Ван Маненом. Перетанцевав все и вся, он испробовал только в «Лебедином озере» 20 версий и еще с десяток вариантов «Щелкунчика». Ромео он тоже танцевал не раз, в основном в торжествовавшей повсюду версии Леонида Лавровского. Пришло время высказаться самому. Речь задалась.
Зальцбург
В зальцбургском Ландестеатре Петер Бройер поставил хрестоматийный балет на новый лад. Вместо живого оркестра — магнитофонная пленка. Вместо средневековой Вероны — современный танцкласс, куда приходит новая ученица (Джульетту в очередь танцуют Лилия Маркина и Кристина Кантсель). Здесь и происходит во многом случайная ссора Меркуцио (Мариан Мешарос) и Тибальда (Александр Коробко), их смерти тоже выглядят случайными. В новом либретто Андреаса Гайера не сразу опознаешь следы Шекспира. Да и хореографический язык далек от эстетики 30-х, когда Прокофьев писал свой «народный балет» и поначалу даже придумал ему новый, позитивный финал. Стремление к позитиву не спасло от трудностей. Большой театр балет отверг, премьера перед войной прошла в Брно c классическим концом: влюбленные не оживают.
У Бройера — Гайера все, кому надо, тоже погибают, но делают это в рамках столь непривычной для Прокофьева хореографии, что впору говорить о торжестве искусства над традицией. Реверансов в сторону классики хватает: занятия в танцшколе идут в мягких туфлях, а францисканский монах Лоренцо (Йозеф Весели) становится балетмейстером, следящим за порядком в классе. Но довольно быстро с пуантов балерины переходят на полупальцы, а затем начинают танцевать босиком. Любовная сцена Ромео (Владислав Кольцов в очередь с Даниелем Смитом) и Джульетты заканчивается на залитом водой полу, где танцовщики скользят и едва ли не плещутся. Бройер эффектно работает с тенями — сцена погружена в полумрак, а задник освещен как в азиатском театре теней. Но он сделал перестановки в партитуре, что заденет чувства пуристов (так с «Ромео» поступил в свое время и учитель Бройера Джон Кранко).
Вряд ли такое понравится завсегдатаям Большого и Мариинки, считающим любое вторжение в классику неуважением к ней. Но можно ли заподозрить в этом Бройера? В 70-е он сделал блестящую карьеру танцовщика, выступал в «Ла Скала» и Мюнхенской опере, работал с Бежаром и Ван Маненом. Перетанцевав все и вся, он испробовал только в «Лебедином озере» 20 версий и еще с десяток вариантов «Щелкунчика». Ромео он тоже танцевал не раз, в основном в торжествовавшей повсюду версии Леонида Лавровского. Пришло время высказаться самому. Речь задалась.
Зальцбург
