Кто женщину в такой момент пленял?
Кто женщину в такой момент пленил?

Она моя! — конечно, ненадолго.
Прикончивший ее отца и мужа,
Я победил ее в минуту скорби,
Когда проклятья с губ ее срывались,
А рядом с нею кровью исходил
Свидетель страшный ярости ее.
Против меня был Бог, закон и совесть,
А за меня — лишь дьявол и притворство;
Там — целый мир, а здесь — ничто! И все же
Я победил! Я победил ее!
Ха!
Уже забыт ее отважный рыцарь,
Которого три месяца назад
При Тьюксбери кинжалом я прикончил:
Прекраснейший на свете дворянин,
Рожденный в расточительстве природы,
Храбрец, красавец — настоящий принц,
Какого, чай, во всей земле не сыщешь!
И вот она готова мне отдаться —
Мне, мне, кто погасил ого рассвет
И на вдовство обрек его принцессу!
Мне, что не стоит четверти его!
Мне, страшному, горбатому, хромому!
Я герцогство поставлю против пенса,
Что недооценил свою пepcoнy:
Я в грош себя не ставлю, а она
Меня считает хоть куда мужчиной.
Пойду, пожалуй, зеркало куплю я.
Найму себе две дюжины портных
И стану моды изучать прилежно:
Коль сам себе попал я в фавориты,
То надо и потратиться чуть-чуть.
Но прежде, чем вздыхать пред дамой сердца,
Я должен братца своего угробить.

Молчи, молчи! Беги скорее, Дорсет!
В тебя вот-вот когтями смерть вопьется.
Одно лишь имя матери твоей
Тебе теперь послужит приговором.
Беги! И если ты обгонишь смерть,
Плыви за море к Ричмонду. Не медли!
Скорей, скорей! Здесь воцарился дьявол.
И без тебя довольно было трупов!
Так вот оно, проклятье Маргариты:
Она предвозвестила мне, что я
Умру не матерью, и не женой,
И не английской королевой.

Миледи, вы совет даете дельный.
(Дорсету) Ловите же короткие часы,
Которые у вас еще остались.
Я дам вам письма к сыну моему:
Он встретит вас. Сейчас опасно мешкать.

О ветер зла, ты всюду сеешь горе!
Да будет проклята моя утроба,
Которая вскормила василиска,
Чей взгляд приносит смерть всему живому!

Скорей, миледи: вам пора в Вестминстер.

Иду! О, как противно мне идти!
Уж лучше б этот золоченый обруч,
Который в голову мою вонзится,

Был весь из раскаленного железа
И сжег мне мозг. Пусть ядом, а не миром
Меня помажут, только бы не слышать
Слова: «Храни, о Боже, королеву!»

Иди, бедняжка. Твоему почету
Не позавидуешь. Но только смерти
Ты не желай себе: ты к нам добра,
И без тебя нам было б тяжелее.

Когда горбун, который стал мне мужем,
Впервые подошел ко мне, я шла
За гробом Генриха, а этот изверг
Еще не смыл как следует с ручищ
Кровь Генриха и моего супруга.
И помню, я тогда ему сказала:
«Ублюдок, будь ты проклят, будь ты проклят
За то, что я, такая молодая,
Из-за тебя вдовою стала! Если
Ты женишься, пусть горе ляжет там,
Где ты уснешь! И пусть твоя жена —
Коль сыщется такая идиотка —
С тобою в браке будет так несчастна,
Как я теперь несчастна!» Но — увы! —
Я не успела повторить проклятье,
Как тут же сердце женское мое
Попало в плен к речам его медовым:
Я стала жертвой своего проклятья.
С тех пор покой бежит меня. Ни разу
В его постели на мои глаза
Росою нежной сон не опустился:
Меня будил ночной кошмар злодея.

 

Я — дочь Уорика, он ненавидит
Меня, и скоро он со мной покончит.

Прощай, бедняжка. Как тебя нам жаль!

Не более, чем я тебя жалею.

Прощай, иди к своей печальной славе.

Прощай: навек ты славы лишена.

(Дорсету) Ты к Ричмонду беги: желаю счастья!
(Анне) Ты к Ричарду иди: Бог в помощь, Анна!
(Елизавете) Ты в храм ступай: да будет мир с тобой.
А я — в могилу: там найду покой.
Я восемьдесят лет жила средь ада:
За день веселья — годы слез награда.

Постой, еще раз поглядим на Тауэр.
О древние твердыни! Сберегите
Беспомощных детей, которых зависть
Замуровала в этих грозных башнях.
О, жить бы им не в этой мрачной детской,
Не с этой бы играть угрюмой нянькой!
Храни моих детей, о замок злой!
Моя тоска прощается с тобой.

---

Кровавый день! Злодейство свершено!
Гнуснейшее, безбожнейшее дело,
Какое только ведала страна.
Два живодера, нанятые мной —
Псы, изуверы, грязные подонки —
От состраданья плакали, как дети.
Один сказал: «Вот так они лежали!»
Другой прибавил: «Да, вот так, обнявшись
Невинными, лилейными руками.
Алели губы, как четыре розы,

Которые весна поцеловала;
Молитвенник лежал на их подушке,
И я, — сказал он, — чуть не отступил.
Но — о проклятье!» Тут запнулся Форрест,
А Дейтон продолжал: «Мы задушили
Сладчайшее творение природы,
Содеянное в час ее расцвета!»
И оба подлеца ушли в слезах.
И вот я здесь, чтоб рассказать об этом
Убийце-королю. А вот и он.

Ну, что там, Тиррел? Радостные вести?

Уж коли это радостно для вас,
То знайте: дело сделано, милорд.

Ты видел трупы?

Видел.

Схоронил их?

Священник схоронил их; где — не знаю.

Так под вечер приди — и мне расскажешь,
Как окочурились они. А я

Подумаю, как наградить тебя
И стать проводником твоих желаний.

Пока ступай.

Сын Кларенса упрятан далеко.
А дочь его сумел я худо-бедно
Спровадить замуж. Дети Эдуарда
Покоятся на лоне Авраама.
Моя супруга королева Анна
Сегодня приказала долго жить.
Но, говорят, теперь бретонец Ричмонд
Нацелился на дочку Эдуарда
И на британский трон. Не торопись:
К ней раньше я посватаюсь.

А, Кейтсби! Как дела?

Епископ Мортон к Ричмонду бежал,
А Бэкингем и все его валлийцы
Идут на нас и набирают силы.

Мне Ричмонд с Мортоном куда опасней,
Чем Бэкингем с его голодным сбродом.
Скорее! Болтовня ведет к задержке,

Задержка же — рабыня пораженья.
Меркурий — мой гонец. Я в гущу драки
Помчусь на крыльях бешеной атаки.
Трубите сбор! Мне штабом будет щит.
Не время ждать: изменник нам грозит.

О, не злорадствуй над моей судьбой:
Твоя беда и мне была бедой.

О нет, изголодалась я по мщенью —
И вот теперь по горло я сыта.
Твой сын за моего ответил сына,
Твой муж за моего ответил мужа,
Погибли оба внука. Но все это
Моей утраты не уравновесит.
Твой Кларенс мертв — убийца Эдуарда,
И те, кто видел, как его убили, —
Все эти Хестингс, Воган, Риверс, Грей —
Давно в гробах безвременно задохлись.
Жив только Ричард — адский соглядатай:
Пока еще он нужен сатане,
Чтоб души завербовывать ему,
Но извергу от кары не уйти:
Уже сегодня под его ногами
Дрожит земля, в аду пылает пламя,
Ликуют черти, молятся святые —
Готово всё для адской литургии!
Срази, срази его, о правый Бог,
Чтоб я могла сказать, что пес — издох!

Я помню, ты пророчила когда-то:
Настанет день, и умолять я буду,
Чтоб эту недоношенную жабу
Ты помогала проклинать...

Я помню все! Тебя я называла
Пустым расцветом участи моей
И размалеванною королевой;
Тебя я называла взмывшей птицей,
В которую прицелился охотник,
И матерью, которой Провиденье
В насмешку даровало двух детей,
Чтобы она увидела их гибель.
Кто ты теперь? Никто! Мираж, химера,
Воспоминанье о былом тщеславье,
Цветистая мишень для вражьих стрел,
Ошметок бутафорской королевы.
Где твой супруг? Куда девались братья?
Где сыновья? В чем ты находишь радость?
Где прежние придворные твои
И лизоблюды, что тебе кадили?
Все кончено! В кого ты превратилась?
Была женой — вдовою жалкой стала!
Ты родила двух гордых сыновей —
И вот теперь оплакиваешь их!
Была ты королевой — стала нищей!
Тебя просили — нынче просишь ты!
Тебя боялись — нынче ты боишься!
Ты правила — теперь тобою правят!
Ты презирала некогда меня —
И вот теперь тебя я презираю!
Раздавлена ты жерновом судьбы,
Наследие твое — одни гробы,
Владеешь ты лишь памятью о прошлом —
И тем ужасней нынешние дни.
Когда-то мой тебе достался трон —
Теперь достались все мои страданья.

Пока еще ты на себя взвалила
Лишь половину моего ярма,
Но очень скоро с плеч своих усталых
Все бремя на тебя переложу я.
Ну, что ж, прощайте, горе-королевы:
С улыбкой об английских ваших бедах
Во Франции я буду узнавать.

Ты проклинать умеешь. Научи же,
Как мне проклясть мучителей моих?

Не спи ночами, целый день постись,
Погибшее блаженство вспоминай
И сравнивай его с живым страданьем,
Преувеличь красу своих детей,
Преувеличь уродство их убийцы,
Чтоб проклинать сильнее, больше плачь:
Чем чище жертва, тем гнусней палач.

Мои слова слабы. Дай мне своих.

Мучения твои усилят их.

«Ты, Джеки Норфолк, не тягайся с нами:
Дик, твой хозяин, продан с потрохами».
Ха-ха! Уловка глупого врага!
Итак, пора! Милорды, по местам!
Забудем о дурацких сновиденьях.

Ведь совесть — ложь, придуманная трусом,
Которой храбрецов пугает он;
Кулак нам — совесть, меч для нас — закон.
Вперед, смелей! Решится все сегодня:
Не внидем в рай — так сгинем в преисподней!

К вам обращаюсь я, друзья мои!
Что мне сказать? Я выложил вам все,
Как на духу. Вы знаете, кто враг ваш:
Орда мерзавцев, подлые подонки.
Бретонский сброд, бандиты, сволота:
Их Франция с блевотиной извергла,
Чтоб шли они насиловать и грабить.
Вы мирно спите — вас они зарежут;
У вас — дома и преданные жены:
Они дома сожгут и жен разложат.
Кто их ведет? Ублюдок, дармоед,
Который жил из милости в Бретани,
Молокосос, который видел стужу,
Лишь по снегу бродя в своих сапожках!
Так выгоним за море подлых тварей,
Смердящее французское отребье!
Им, видно, жизнь порядком надоела —
Иль просто без надежды на поживу
Им с голоду пришлось бы удавиться!
Уж помирать, так от мечей мужчин,
А не каких-то жалких недоносков,
Бретонских крыс, паршивых попрошаек,
Которых наши славные отцы
Секли кнутом, топтали сапогами,
А ихним девкам делали ублюдков.
И вот они идут на нашу землю —
Красть наших жен? Брюхатить наших дочек?

Вы слышите? Грохочут барабаны!
Вперед, дворяне! Йомены, вперед!
Вы, лучники, готовьте ваши стрелы
И тетиву покрепче натяните!
Коней пришпорить! Обнажить мечи!
Пусть небо удивится, сколько копий
Сломаем мы о головы врагов!

---

На помощь, герцог! Государь дерется,
Как, кажется, не в силах человека.
Со всех сторон грозит ему опасность;
Под ним коня убили — бьется пеший
И в пасти смерти ищет, где же Ричмонд.
На помощь, сэр, иначе мы пропали!

Коня, коня! Престол мой за коня!

Я вам найду коня. Милорд, спасайтесь!

Прочь, жалкий раб! Я бросил жизнь на карту —
Пока я цел, не выйду из игры.
Здесь вроде восемь Ричмондов на поле:
Я шестерых убил, но где он сам?
Коня, коня! Престол мой за коня!