От всех живых мы умноженья ждем,

Чтоб век не вяла роза красоты,

Чтоб зрелый цвет, что гибнет с каждым днем,

Хранил в потомках юные черты.

А ты, заложник собственных очей,

Пылаешь в них, чтоб сделаться золой,

И сеешь сушь, где столько бьет ключей,

Ты, свой же враг, к себе так жадно злой.

На ткани мира дивное шитье

И первый всадник радужной весны,

Ты сам в себе хоронишь все свое

И, скряжничая, тратишь из мошны.

 

Обрадуй мир, ведь вору лишь под стать

 Скрывать в могиле то, что должен дать.

Все то в тебе, на что взирает свет,

Не может быть прекраснее на вид;

Лишь славословья шлют тебе вослед,

И даже враг их верность подтвердит.

Что видят очи — хвалят языки;

Но все льстецы, почтив тебя сполна,

Меняют тон себе же вопреки,

Лишь вникнут в глубь, что глазом не видна.

Все ищут там красу души твоей,

Дела твои мерилом ей избрав;

И в розе той, которой нет милей,

Невольно чуют горечь сорных трав.

 

Что ж дух твой с красотой твоей не схож?

Разгадка в том, что ты для всех цветешь.

Не дольше мой оплакивайте век,

Чем будет звон оповещать людей,

Что подлый мир заметил мой побег

К слепым червям, которых нет подлей.

Да не напомнят строки, чья рука

Писала их. О, пусть моя любовь

От ваших мыслей будет далека

И скорбью их не омрачает вновь.

Пусть этот стих, коль встретитесь вы с ним,

Когда я стану глиною давно,

Не отзовется именем моим:

Пусть будет чувство в вас погребено.

 

Чтоб мир не вник в ожившую беду

 И не язвил вам вслед, когда уйду.

То время года ты во мне найдешь,

Когда листы последние видны

На тех ветвях, что в стужу треплет дрожь,

На птичьих хорах, полных тишины.

Тебе я вижусь сумерками дня,

Когда за бледным гаснущим лучом

Приходит ночь, все в мире хороня

Покоем смерти, мрака сургучом.

Во мне ты видишь отблески костра,

Что лишь в углях таит теперь тепло,

В родной перине смертного одра,

Затушен тем, что жизнь ему дало.

 

И пусть любовь растет в тебе сейчас

К тому, что скоро скроется из глаз.

Глянь в зеркало, как блекнет красота,

Глянь на часы, как ты теряешь миг;

Коснись душою чистого листа,

И ты пополнишь лучшую из книг.

Морщины честно зеркало сочтет,

И вспомнишь ты гробниц отверстых вид,

А видя стрелок вороватый ход —

Что время втайне к вечности спешит.

Все то, что память не хранит сама,

Ты на пустой странице запиши:

Доверь ей нянчить отпрысков ума,

И в них найдешь наследников души.

 

И каждый раз они, лишь бросишь взгляд,

Тебя и том сей вновь обогатят.

Немею я, когда пишу о вас:

Ведь есть другой, кто более велик,

Чей вдохновенный и могучий глас

Лишает дара речи мой язык.

Но дух ваш, словно щедрый океан,

Вздымает мачты всяческих судов;

И мой баркас, почти как тот титан,

Рискует плыть вдали от берегов.

Здесь ваша отмель — в помощь кораблю,

А тот парит над бездною глубин.

Но если я крушенье потерплю,

Мне грош цена: он — моря властелин.

 

Коль ждет его успех, а мне — отказ,

Тогда конец: в любви мой дух угас.

В своих строках я прежде вам солгал,

Сказав, что не могу любить сильнее;

Но ведь тогда я не предполагал,

Что мой костер начнет светить яснее.

Я видел: время тысячью причин

Ничтожит клятвы и слова царей,

Тмит красоту, дробит любой почин

И губит дух нестойкостью вещей.

Так мог ли, помня о его руке,

Я не сказать: «Моя любовь — предел»?

Я твердо знал: все зыбко вдалеке,

И славил миг, а дальше не глядел.

 

Любовь — дитя; я, обманувши вас,

Звал зрелым то, что зреет и сейчас.

Да не внесу я низости измен
В брак верных душ! Любовь не может суть
Свою менять при виде перемен,
Иль прочь спешить, завидев новый путь.
Любовь — маяк, что дан нам навсегда,
Что бури зрит, застыв неколебимо;
Для кораблей блуждающих звезда,
Столь ценный свет струящая незримо.
Любовь не служит времени, хотя
Оно сотрет румяный цвет с лица;
Любовь не меркнет месяцы спустя,
Но светит нам до самого конца.

Коль я неправ, и это подтвердил,
Я не писал, а смертный не любил.

Ее глаза не солнечны ничуть,

Кораллы не алеют на губах;

Не белый снег моей подруги грудь,

Не вижу струн я в черных волосах.

Ал или бел дамасской розы цвет,

Но роз в щеках найти не может взгляд.

А у духов пленительней букет,

Чем этого дыханья аромат.

Мне дороги речей ее слова,

Но музыка звучит куда милей;

Я незнаком с походкой божества:

Моя любовь ступает по земле.

 

И все ж она не хуже, без сомнений,

Любой из жертв неискренних сравнений.

Укрась умом жестокость. Не терзай

Презрением: я терпелив и нем;

Но если боль прольется через край,

То я смогу о ней поведать всем.

Когда бы мудрость дать тебе я мог,

Я б о любви узнал хоть из речей,

Как тот больной, чьей смерти близок срок,

Лишь про здоровье слышит от врачей.

Ведь без надежды я, сойдя с ума,

Могу дурное о тебе сказать;

А в мире, где царит злословья тьма,

Хулу начнут безумцы повторять.

 

Чтоб мы предать друг друга не могли,

Будь взглядом здесь, хоть сердцем ты вдали.

Нет, я тебя глазами не люблю:

Они о недостатках мне твердят.

А сердцем я черты твои ловлю

И обожаю все, что судит взгляд.

Твой голос также слуха не пленяет;

Ни вожделенье близости земной,

Ни вкус, ни обонянье не мечтают

Блаженствовать с тобою лишь одной.

Но все пять чувств не могут убедить

Дурное сердце не служить тебе —

Той, что бессильна тело разбудить, —

Не быть рабом, подвластным злой судьбе.

 

И я — вассал; а гордый мой король,

Введя во грех, в награду дарит боль.