Проект создан при поддержке
Российского гуманитарного научного фонда (грант № 05-04-124238в).
РУССКИЙ ШЕКСПИР
Информационно-исследовательская база данных
Трагедия о Гамлете, принце Датском. Перевод А. Агроскина

Источник: Шекспир В. Трагедия о Гамлете, принце Датском. Перевод А. Р. Агроскина. По подстрочному переводу М. М. Морозова. М. : БД «Русский Шекспир», 2009.


 

© Агроскин А., 2009

 

Вильям Шекспир

 

Трагедия о Гамлете, принце Датском

 

Перевод А. Агроскина

 

По подстрочному переводу
М. М. Морозова

Входят с разных сторон
Бернардо и Франциско — двое часовых.
 
Бернардо.

Кто там?

Франциско.

Нет, отвечайте вы сперва!

Бернардо.
Да здравствует король!
Франциско.
Бернардо, верно?
Бернардо.
Он самый.
Франциско.
Полночь пробило едва.
Как вы точны!
Бернардо.
Спать хочется, наверно?
Ступайте!
Франциско.
Да, спасибо. Я продрог,
и мне не по себе.
Бернардо.
Всё тихо было?
Франциско.
Не проскользнула мышь, свидетель Бог.

Бернардо.

Вы правы: здесь пустынно и уныло.
Ну, доброй ночи. Если по пути
вам встретятся Горацио с Марцеллом,
то попросите их быстрей идти.
Мы в карауле вместе.
 
Входят Горацио и Марцелл.
 
Франциско.
Можно смело
сказать, что вашу смену вижу я.
Эй, кто там? Отвечайте по уставу!
Горацио.
Друзья страны!
Марцелл.
Вассалы короля!
Франциско.
Я ж говорил — они. Ну, вот и славно.
Марцелл.
Прощайте, честный воин. На посту
кто вас сменил?
Франциско.
Пост принял мой Бернардо.
Всем доброй ночи. В эту мокроту
ржавеют словно гвозди алебарды.
Франциско уходит.
Марцелл.
Привет, Бернардо!
Бернардо.
Рад тебе, Марцелл!
Горацио с тобой?
Горацио.
Я здесь, дружище.
Бернардо.
Э-хей!
Горацио.
Скажи, ты ночь не в дреме просидел?
Бернардо.
Честней меня ты стражника не сыщешь.
Горацио.
И что ж, являлось это… существо
сегодня ночью?
Бернардо.
Я его не видел.
Марцелл.
Горацио не верит в колдовство.
Горацио.
Марцелл, я не хочу тебя обидеть,
но твой животный страх возобладал
над мироощущением реальным.
Марцелл.
Короче, я привёл его сюда,
чтобы судил он не из теплой спальни
о призраках.
Горацио.
Ну что же, я готов,
коль он придёт, затеять с ним беседу.
Бернардо.
Давайте ждать. Довольно лишних слов.
Горацио.
А ты пока, Бернардо, нам поведай,
как было дело…
Бернардо.
В эту ночь звезда,
над башенным крестом горела ярко,
как не горела раньше никогда.
Старинные часы под главной аркой
пробили час.
 
Бьёт колокол. Входит призрак.
 
Марцелл.
О, Боже! Вот оно!
Бернардо.
По облику — точь-в-точь король покойный!
Марцелл. (Горацио)
Теперь ты веришь?
Горацио.
Мозгу не дано
постичь такое.
Марцелл.
Ты, мудрец достойный,
учёный многознающий, дерзни,
заговори с ним.
Горацио.
Изумляет сходство!
И мне, признаюсь, не до болтовни.
Бернардо.
Оно как будто ждёт!
Горацио.
И благородство
в чертах сквозит, и родовая стать,
и рост, и поступь узнаются сразу…
(Призраку)
Кто ты, чтобы в ночи повелевать,
и тьма послушна твоему приказу?
Зачем ты облик короля датчан
прекрасный и воинственный присвоил?
Я небом заклинаю: отвечай!
Марцелл. (Горацио)
Излишне ты его побеспокоил.
Бернардо.
Оно уходит.
Марцелл.
И оскорблено.
Горацио.
Стой! Обернись! Скажи хотя бы слово!
 
Призрак уходит.
 
Марцелл.
Всё! Нас уже покинуло оно,
и вряд ли скоро воротится снова.
Бернардо.
Горацио, я вижу, вы бледны,
и дрожь руки своей унять не в силах.
Признайтесь, что не отблески луны
Мы видели.
Горацио.
Всё это поразило
меня. Я б не поверил никому,
кто рассказал подобное.
Марцелл.
А сходство!
Горацио.
Да-да, король, король он по всему!
Когда он над Норвегией господство
безжалостно в сраженьях утверждал,
то выходил на бой в таких же латах,
был также хмур и гнева не сдержал,
порвав посольства польского мандаты.
Марцелл.
Вот так уж дважды точно в этот час
воинственным величественным шагом
проходит он ночами мимо нас.
Горацио.
Боюсь, виденья эти не ко благу.
Нас новости нерадостные ждут…
Марцелл.
На башнях замка держат караулы,
в литейных ежедневно пушки льют,
полны подвалы порохом в баулах,
мы строим флот, купцы везут мечи
арабские, испанские кирасы,
на площадях шуты и циркачи
прилюдно треплют имя Фортинбраса.
Что происходит? Кто мне объяснит?
Горацио.
Попробую. Молва идет повсюду,
мол Гамлет, наш король, что в склепе спит,
и бродит здесь, у дьявола взяв ссуду,
когда-то Фортинбрасом, королём
Норвегии, на бой был вызван смертный.
И Фортинбрас погиб бесславно в нем,
а всем его владениям несметным
по рыцарскому праву суждено
стать собственностью Гамлетов навечно.
К тому же было всё сохранено,
что ставил и король в заклад, конечно.
И он, в итоге, выиграв в той войне,
не только сохранил свои пределы,
а увеличил их почти вдвойне.
И это, как я думаю, задело
другого Фортинбраса. Это сын
того, что смерть нашел на поле брани.
Он молод, и ума, как и седин,
еще не нажил. И как соль на ране
покоя не дает, так и ему
потерянные земли будоражат
кровь в жилах. И понятно почему
он ищет боя и победы жаждет.
Со всех концов Норвегии спешит
к нему под знамя рать головорезов.
Он каждому даёт копье и щит,
И обещает всем богатство Крезов.
Короче, он готовится к войне
за некогда потерянные лены.
И ясным мне становится вполне
Зачем стрелков мы вывели на стены.
Бернардо.
Да-да! Вы правы. Призрак неспроста
явился нам в воинственном наряде.
Он той войне открыл в страну врата,
и этой двери распахнет не глядя.
Горацио.
Я слышал, незадолго до того,
как Юлий пал могущественный, в Риме
случалось много странного чего:
могилы открывались, а над ними
истлевшие парили мертвецы,
кометы шли над горизонтом низким,
срастались при рожденье близнецы,
луны и солнца меркли в небе диски,
взошла над морем влажная звезда,
предвестница правления Нептуна.
Живые ждали Страшного суда!
Но отвела тогда его фортуна.
Вот также и сейчас. Нас что-то ждёт!
В плену ужасных предзнаменований
Мы все живём. Неясное грядет!
И Бог не внемлет нашему взыванью.
 
Возвращается Призрак.
 
Но тише! К нам опять идёт оно.
Я заступлю сейчас ему дорогу.
Пускай меня погубит это, но
я с ним заговорю. Во имя Бога,
виденье, стой! Прошу, заговори!
 
Раскинув руки, преграждает дорогу Призраку.
 
Произнеси хоть звук. Я вижу ясно,
ты носишь что-то тайное внутри
своей души. И тайна та ужасна.
Послушай, душу облегчи свою,
тебе за доброту воздастся Богом,
а я, припав к святому алтарю,
причастным стану ко твоим тревогам.
Скажи, ты знаешь ход судеб страны
и предостерегаешь от чего-то?
Подай хоть знак, что делать мы должны.
А может о другом твоя забота?
И ты при жизни в чреве скрыл земном
неправедно добытое богатство?
И вот теперь мечтаешь об одном:
покрыть молитвой это святотатство?
 
Поёт петух.
 
Скажи об этом! Стой и говори!
Останови его, Марцелл!
Марцелл.
Ударить
его клинком?
Горацио.
Руби или коли,
но только не давай ему растаять
в тумане.
Бернардо.
Боже, Боже, вот оно!
Горацио.
Да, вот оно!
Марцелл.
И не остановилось.
Встаёт заря. Оно совсем ушло.
безмолвно и надменно, как явилось.
Мы посмеялись сами над собой.
Бой с призраком! Они ж неуязвимы,
так, как для шпаги ветерок любой.
Бернардо.
Когда виденье проходило мимо,
мне показалось, что заговорить
оно хотело. Но в мгновенье это
запел петух!
Горацио.
А призрак уходить
обязан в петушиный час рассвета.
Петух ведь пробуждает бога дня,
а духам подает предупрежденье,
что первый луч небесного огня
их прекратит бесшумное движенье,
и возвратит всех по своим местам.
Мы только что все это наблюдали.
Марцелл.
Да-да, оно померкло неспроста
когда петух запел. А вы слыхали,
что в первую рождественскую ночь
петух поёт совсем без перерыва?
А духи, хоть и погулять не прочь,
В своих щелях ютятся боязливо.
Такая ночь приносит благость всем,
планет орбиты пролегают выше,
а ведьмы силу чар своих совсем
теряют.
Горацио.
Я об этом тоже слышал
и верю. Но смотрите, утро вновь,
надев багряный плащ, идёт по росам,
неся надежду, веру и любовь
и королям, и бедным водоносам.
Окончим стражу. Мой совет таков:
Расскажем всё, что видели мы ночью
младому Гамлету. Из этих тупиков,
мне кажется, найдёт он выход.
Марцелл.
Точно!
Горацио.
Клянусь, что с принцем дух заговорит.
Марцелл.
Давайте так и сделаем! Я знаю
где сможем мы найти его.
 
Трубы. Входят: Клавдий, король Дании; королева Гертруда, члены Королевского совета, Полоний и его сын Лаэрт, Гамлет и другие.
 
Король.
Болит
на сердце рана. Часто вспоминаю
я дорогого брата. И всем нам
свои сердца держать пристало в скорби.
Его кончина — худшая из драм,
которая всех нас невольно сгорбит.
Однако здравый смысл вступил в борьбу
с природой смерти. Так дано от Бога.
И мы о том, кто в тесном спит гробу,
с печалью мудрой будем понемногу
спокойней всё и реже вспоминать.
И потому сестру и королеву,
наследницу престола, принца мать,
под похоронные и брачные напевы
роняя слезы сквозь счастливый смех,
и на свои всё возвращая круги,
в свидетели взяв Бога и вас всех,
беру себе в законные супруги.
Не будем в этом умысел искать,
и мудростью излишней портить дело.
Спасибо всем. Теперь хочу сказать
я о другом. Нам стал излишне смело
посланиями докучать сосед.
Наш юный Фортинбрас решил, возможно,
что мы ослабли от народных бед,
потери брата, и сейчас несложно
вернуть те земли, что его отец
в бою отдал с победой вместе брату.
Я собираюсь положить конец
надеждам сопляка вернуть утрату.
Письмо намерен нынче же послать
я дяде молодого Фортинбраса —
властителю норвегов. Надевать
уж скоро год он перестал кирасу.
И королю открою я глаза
на план юнца, и попрошу я старца,
пусть взвесит он все «против» и все «за»,
и армии не даст в войну ввязаться.
Корнелий добрый, честный Вольтиманд!
Вот вам письмо и тотчас же в дорогу,
В Норвегию! Вам нет других команд.
Вперед, во славу Дании и Бога!
Корнелий и Вольтиманд.
Наш долг — служить Вам, славный наш король!
Король.
Его всегда вы исполняли с честью!
В воротах наш сегодняшний пароль:
«Король и Бог», ответ — «навеки вместе».
 
Вольтиманд и Корнелий уходят.
 
Ну, а теперь скажите вы, Лаэрт,
что нового у вас? Вы говорили
о некой просьбе. И сомнений нет,
мы всё исполним то, что в нашей силе.
Ведь быть не может сердцу голова
роднее, а рука для рта любезней,
чем наш престол, и это не слова,
для вашего отца. От всех болезней
он лекарь для страны. Итак, Лаэрт,
чего ты хочешь?
Лаэрт.
Грозный повелитель,
сегодня, в столь торжественный момент,
мне разрешенье дать благоволите
на мой возврат во Францию. Её
покинул я, чтобы склонить колени,
тем выразив почтение свое,
при выносе короны. Но ступени
судьбы моей ведут в Париж опять.
Король.
А что отец? Что говорит Полоний?

Полоний.

Боюсь, что мне его не удержать.
Я пробовал. Но мраморной колонне
с успехом тем же мог адресовать
я речь свою. Пусты увещеванья.
Я приложил согласия печать
к пергаменту сыновнего желанья.
Король.
Ну, коли так, Лаэрт, то в добрый путь!
Как вздумаешь, располагай собою.
Уверен, что сумеешь ты блеснуть
достоинствами лучшими. Тобою
гордиться будет Дания. Теперь,
мой родственник и сын, мой Гамлет милый.
Гамлет.
Чем хочешь узы родственные мерь,
не в их названьях подлинная сила.
Чуть больше я, чем родственник простой,
но меньше чуть, чем сын единокровный.
Король.
Я вижу, под густою темнотой
печальных дум вы так немногословны.
Гамлет.
Ошиблись вы. Я солнцем ослеплён.
Королева.
Мой добрый Гамлет, сбросьте краски ночи.
Взгляните, ваш король и друг — вот он!
А ваш отец не может быть ворочен
с того пути, что всех нас ждёт, увы:
родиться, и через природу — в вечность.
Гамлет.
Как это точно описали вы.
Обыденно. Обыденно, конечно.
Королева.
А коли так, что кажется, сын мой,
особенным тебе?
Гамлет.
Да в том и дело,
что плащ, обшитый траурной каймой,
уныние, что всеми овладело,
потоки слёз, от вздохов ветерок,
и прочие сопутствия печали,
похожи на затверженный урок.
Они, как сетка траурной вуали,
скрывают чувства подлинную суть.
Всё это ложь, пустое лицедейство.
А у меня в душе разброд и муть,
и колет прямо в сердце фарисейство.
Король.
Похвально, Гамлет, что свой долг отцу
вы отдаёте с искренним волненьем.
Но принцу и мужчине не к лицу
упорствовать так долго в сожаленьи.
Когда-то, уж минуло много лет,
отец ваш потерял отца, а раньше
с отцом своим простился так же дед.
И все скорбели безо всякой фальши.
Но тот кто остаётся средь живых,
сыновний траур соблюдя, обязан
не захлебнутся в море слёз своих,
и чувствам противопоставить разум.
Иначе не достоин он носить
мужское имя. И его печали
не более чем тоненькая нить,
что, уподобясь шелковой спирали,
нетерпеливый связывает дух
с неукрепленным сердцем, слабой волей.
Всевышний не велит мужчине вслух
рыдать от этой очевидной боли.
Скажу я больше: это просто грех,
и перед небом, и перед усопшим,
нелепый с точки зрения всех тех,
кто понимает ход природы общий.
От века неизбежна смерть отцов.
Так было, есть и будет непреложно.
Прошу вас Гамлет, сын, в конце концов,
печаль свою уймите. И, возможно,
тогда взглянуть удастся на меня,
как на отца. А я клянусь пред небом,
что с первого же траурного дня
вы для меня как сын. И так нелепо
решенье ваше ехать в Виттенберг!
Оно противно нашему желанью.
Прошу вас, отмените свой побег,
Не обманите наши упованья.
Останьтесь здесь, на утешенье нам,
На радость нашим восхищенным взорам!
Королева.
По нынешним нелегким временам
ты мне так нужен.
Гамлет. (Королеве)
Вашим уговорам
от всей души иду навстречу я
и повинуюсь.
Король.
Вот ответ прекрасный
и радующий сердце короля.
Как солнце освещает день ненастный,
так нашу душу осветили вы,
мой сын, своим согласием. И нынче
до часа полуночницы-совы
мы на пиру, как нам велит обычай,
в честь этого под пушечный салют
поднимем трижды свой заздравный кубок.
И громом небеса в ответ пробьют!
Уходим мы! Пускай играют трубы!
 
Трубы. Все, кроме Гамлета, уходят.
 
Гамлет.
О, как бы я хотел упасть в росу
и растворить в ней собственное тело.
Его с таким страданьем я несу,
а так оно бы в небо улетело.
Ответь, Господь, зачем ты запретил
нам с жизнью расставаться добровольно?
Мы входим в мир с беспечностью кутил,
зато уходим из него так больно.
Хотя, по сути, что теряем мы
с ним расставаясь? Горечь и усталость.
Мы — узники невидимой тюрьмы.
Побег отсюда — всё, что нам осталось.
Пусть сад, где мы сажали дерева,
уходит в семя, не дразня плодами.
Природа отвратительно права,
но понимаешь это лишь с годами.
Два месяца прошло, всего лишь два,
как мой отец наш бренный мир покинул.
А этот цедит лживые слова
над не осевшей до конца могилой.
О, Дания, какого короля
ты потеряла! И каков сегодня
правитель твой. Несчастная земля,
за что тебе ниспослан гнев Господний?
Хромой сатир и стройный Аполлон!
Их невозможно даже ставить рядом.
Отец мой был навеки в мать влюблен,
он солнцу не давал коснуться взглядом
ее лица. О небо и земля!
Неужто никогда я не забуду,
как на руках красавца-короля
она была вся воплощенье чуда,
могла часами прядь его волос
перебирать на золоченом гребне.
Истек лишь месяц как ушёл Колосс,
она уже забыла о молебне,
который был над прахом вознесён,
и вышла замуж за его же брата.
Всё это было как кошмарный сон,
но к прошлому не может быть возврата.
Непостоянство! Нет имён других
для женщины! Рыдать, как Ниобея,
над телом мужа, а в мечтах своих,
от ласк кровосмесителя слабея,
стонать, шептать бессвязные слова,
царапать спину, выгибаться кошкой…
Пусть даже у животных большинства
сочувствия нет к ближнему ни крошки,
но и они б так быстро не смогли
как королева, выйти из печали
и в новый брак вступить. Как короли
и королевы нынче измельчали.
Нет, это всё не приведет к добру!
Разбейся, сердце, но храни молчанье.
 
Входят Горацио, Марцелл и Бернардо.
 
Горацио.
Милорд! Я рад вас видеть поутру!
Гамлет. (пытается шутить)
А вы? Вы не Горацио случайно?

Горацио.

Он самый, и навеки ваш слуга.
Марцелл.
Милорд, мой вам поклон!
Гамлет.
Марцелл мой верный!
Мне показалось, так была долга
разлука наша, и прошло, наверно,
сто зим и лет. И снова вместе мы!
Но что вас привело из Виттенберга,
из края вольности, в унылый край тюрьмы?
Горацио. (пытаясь сменить тему)
Друзей у вас пополнилась шеренга:
Бернардо — честный воин!
Гамлет.
Рад вам, сэр!
Но мой вопрос остался без ответа:
зачем вы здесь?
Горацио.
Мир так безумно сер
без дружеского скромного банкета.
От праздности мы здесь.
Гамлет.
Так может враг
сказать про вас. Вы к праздности не склонны.
Ну, а пирушки… Выпьем, коли так!
Горацио.
Я прибыл, чтоб на пире похоронном
с отцом проститься вашим.
Гамлет.
Добрый друг!
как быстро в свадьбу перешли поминки.
Во всём расчет! Вчерашний ростбиф вдруг
сегодня стал паштетом на тартинке.
И предпочту я злейшего врага
в Эдеме встретить, чем вернуться снова
к тем дням, когда родного очага,
увы, угасло пламя. Столько злого
и лживого услышать про отца…
А он своё достойно нёс господство!
Как он умел пленять людей сердца
заботой, простотой и благородством…
Горацио.
Да, он был королём из королей!
И кажется вчера его я встретил.
Гамлет.
Кого? Отца?
Горацио.
В истории моей
неясностей немало. Но на свете
случаются дела и почудней.
Мой друг, прошу вас, будьте терпеливы!
Итак, в теченье двух последних дней
Бернардо и Марцелл в часы прилива
стояли в главной башне на посту.
И вдруг из черноты, как ад кромешной,
тень белая, разрезав темноту,
навстречу величаво и неспешно
им двинулась. И вооружена
она была как ваш отец пред битвой:
на лук тугой натянута струна,
и длинный меч наточен словно бритва.
И трижды рядом с ними он прошёл
так близко, что плащом чуть не коснулся.
А ветерок, что поднял легкий шёлк,
испариной холодной обернулся
на лицах двух отважных часовых.
И мне они об этом рассказали
под страшной тайной: мол, среди живых
такое сходство встретится едва ли.
Я сам решил проверить их рассказ
и ночью прошлой с ними стал на стражу.
Всё повторилось и на этот раз!
Я с ним заговорить пытался даже.
Гамлет.
Вы говорили с ним?
Горацио.
Почти, милорд.
Гамлет.
И что же?
Горацио.
Мне, признаюсь, показалось,
Что призрак разомкнёт уста вот-вот.
Но тут пропел петух.
Гамлет.
Какая жалость!
Естественно, что с криком петуха
Оно исчезло.
Горацио.
Да, милорд, мгновенно.
Я был испуган, что таить греха.
Гамлет.
Как странно всё и необыкновенно…
Горацио.
О, да, милорд.
Гамлет.
Он был вооружён?
Все трое.
Да, с головы до ног.
Гамлет.
Лицо закрыто?
Все трое.
Нет.
Горацио.
Взглядом был его я поражен.
Гамлет.
Он хмурился?
Горацио.
Нет, не был он сердитым.
Скорей печальным.
Гамлет.
Бледен иль румян
вам показался он?
Горацио.
Белей чем мрамор.
И так смотрел, как будто бы изъян
Искал он в наших лицах.
Гамлет.
Боже правый!
Да почему ж там не было меня?
Горацио.
О да, милорд, вы были б в изумленье.
Гамлет.
Как долго был он?
Горацио.
До рассвета дня.
А после вдруг пропал в одно мгновенье.
Без спешки сосчитать я б смог до ста
пока был с нами призрак. Несомненно.
Гамлет.
Седая борода была густа?
Горацио.
Как мех соболий.
Гамлет.
Нынче ж непременно
я с вами в карауле до конца.
Горацио.
Ручаюсь, он придет!
Гамлет.
И если снова
он примет облик моего отца,
я от него добьюсь хотя бы слова,
пусть даже ад раскроет предо мной
Свои врата. А вас прошу я, сэры,
язык поменьше сделать свой длиной,
и не болтать о виденном сверх меры.
А вашу верность я вознагражу.
Итак, прощайте! Ближе к полунóчи
я навещу вас.
Горацио.
Принц мой, я служу
вам не за чин, подобно многим прочим.
Мой долг питает к вам любовь моя.
Марцелл и Бернардо.
И мы, наш добрый принц, вас любим тоже.
Гамлет.
Примите и мою любовь друзья.
Прощайте! И Господь пусть нам поможет!
 
Уходят все, кроме Гамлета.
 
Дух моего отца… Вооружён…
Мне чудится здесь подлая интрига.
Он приходил под утро на донжон
не просто так. Мне не дождаться мига,
когда наступит нынешняя ночь.
Но до неё умерь, душа, тревогу.
В час, когда станет зло скрывать невмочь
деянья гнусные земля откроет Богу.
 
Уходит. Входят Лаэрт и Офелия, его сестра.
 
 
Лаэрт.
Мой скромный скарб уже на корабле.
Сестра, прощайте! Ветер парус полнит.
Пишите письма. О родной земле,
о вас пусть чаще мне они напомнят.
Офелия.
Сомнения напрасны, милый брат!
Я запасла бумагу и чернила.
Лаэрт.
Про Гамлета ж подумайте стократ!
Да, он галантен, это очень мило,
его играет молодая кровь,
и он как первоцвет порой весенней:
тепло и скороспелая любовь
его кружат. Но кратки те мгновенья,
когда он расточает аромат
и нежность просто развлеченья ради.
Прислушайтесь, что говорит вам брат!
Офелия.
Не может быть. В глаза мне прямо глядя,
шептал он про иное.
Лаэрт.
О, сестра,
запомните простой закон природы:
у тела есть взросления пора,
когда в теченье некоего года
все мышцы крепнут, создавая храм,
поселятся в котором ум с душою.
И в это время свойственно всем нам
ничтожное принять вдруг за большое.
И Гамлет чист и искренен в любви,
которую питает к вам сегодня.
Но у вельмож традиции свои,
и выше их один престол Господний.
И принц уж по рожденью самому
не есть хозяин своему желанью.
Он властью облечён и посему
обязан торжеству и процветанью
народа и страны себя отдать.
Не может он как смертный всякий прочий
плод лакомый в забвении вкушать,
отбросив груз державных полномочий.
Его свобода тяжелей оков,
он — голова для собственного тела.
И выбор его должен быть таков,
принять который Дания б хотела.
Принц говорит о том, что любит вас,
но вы ему поверьте лишь настолько,
насколько может клятвы пышных фраз
он выполнить на деле. Но и только.
А это не ему, увы, решать.
Он должен чутко слушать голос знати.
И этот голос может помешать
испить нектар любовной благодати.
Заслушавшись доверчиво певца,
вы, сердце потеряв неосторожно,
себя отдать готовы до конца.
Но знайте: возвращенье невозможно!
Офелия, сестра, прошу в тылу,
вне столь опасных выстрелов желанья,
вас оставаться. Даже на луну
нельзя надеяться в заветный час свиданья.
Любую добродетель клевета
так исказит и свет подменит тенью,
что поклянись хоть именем Христа,
в душе всегда останутся сомненья.
Червь точит в глубине земли росток
задолго до раскрытия бутона.
И этим он особенно жесток
К наивным чувствам в фазе эмбриона.
Страх — вашей безопасности залог.
Сестра, молю вас, будьте осторожны.
И пусть бунтует юность. Но итог
один лишь — гибель. Это непреложно.
Офелия.
Я ваше наставленье сохраню
и к сердцу моему поставлю стражем.
Советов мудрых прочную броню
не сокрушит никто при абордаже.
Но, добрый брат мой, сами-то всегда
вы праведны настолько? Или, может,
как пастор нечестивый иногда,
нам дав совет как жить во власти Божьей,
сам как повеса юный без забот
идёт в миру тропою наслаждений,
цветы срывает походя, плюёт
на проповеди полуночных бдений?
Лаэрт.
Не бойтесь за меня. Однако я
замешкался. Отец идет к нам снова.
 
Входит Полоний.
 
Я полагаю высший судия
дал добрый знак прощания второго.
Полоний.
Ты здесь ещё? Поторопись мой сын.
Скорее на корабль. Попутный ветер
уже играет парусом косым.
Ждут лишь тебя. В напутственном совете
я буду краток. Ты запоминай.
Не всякой мыслью торопись делиться.
Другого слушай, сам же не болтай.
Сболтнешь и слово упорхнет, как птица.
Не торопись. И прежде чем шагнуть,
подумай — а куда поставишь ноги?
Приветлив, но не фамильярен будь.
Друзей имей, но доверяй не многим.
Остерегайся посторонних ссор.
Но если уж пришлось ввязаться в драку,
Будь на удар и выстрел равно скор,
побей врага, как жалкую собаку.
Будь в тратах на себя не слишком скуп,
живи всегда богато, но не пышно.
Поверь, оценит это, кто не глуп,
кто не оценит — рыцарь никудышный.
Не занимай и не давай взаймы.
Дашь — потеряешь и кошель, и друга.
Возьмешь — дойти рискуешь до сумы,
за долгом долг — не вырвешься из круга.
Будь верен только самому себе
и никому ты изменить не сможешь.
Дай срок моим словам созреть в тебе.
И пусть тебя хранит великий Боже.
Прощай!
Лаэрт.
Милорд, примите мой поклон!
Полоний.
Не терпит время. Вас заждались слуги.
Лаэрт.
Офелия, прощайте. И заслон
поставьте попрочнее на досуге.
Вы поняли о чём я?
Офелия.
Да, мой брат.
Я в памяти запру советы ваши.
А ключ храните вы. Когда назад
вернётесь, стану я умней и старше.
Лаэрт.
Прощайте!
 
Лаэрт уходит.
 
Полоний.
Что за странный разговор?
О чём, у вас была беседа с братом?
Офелия.
О Гамлете у нас был краткий спор.
Полоний.
Ах, вот как! Что ж, не буду дипломатом
я притворяться. Доносили мне,
что с пор недавних принц довольно часто
встречаться с вами стал наедине.
Я не могу остаться безучастным
к событиям таким. К тому же вы
к нему так очевидно благосклонны,
что россказни досужие молвы,
Бог знает, что придумают. Заслоны
от них поставить не сумел никто.
А ваша честь должна быть безупречна.
Рассказывайте все. И пусть ничто
не будет скрыто.
Офелия.
Да, милорд, конечно.
Принц Гамлет многократно мне давал
понять, какие чувства он питает
ко мне.
Полоний.
Что? Чувства??? Этакий нахал!
Вы, как девчонка, в дерзком краснобае
увидели влюбленного. Теперь
выкладывайте правду, всё что было.
Ну, указали вы ему на дверь?
Офелия.
Я растерялась. И про всё забыла.
Полоний.
Забыли? Ну так я вас научу.
Ценить себя умейте подороже.
Понять мужчину вам не по плечу,
поэтому всегда с ним будьте строже.
Не верьте никогда его словам.
Как правило, они весьма лукавы.
Судить о чувствах надо по делам!
Офелия.
Вы как всегда, отец, наверно, правы…
Но Гамлет так упорно уверял
меня в своей любви и так красиво…
Ещё он клятву мне святую дал.
Полоний.
Силки для птиц! О, это уж не диво.
Я знаю сам, когда вскипает кровь,
душа слова для языка находит.
Их люди повторяют вновь и вновь
столетиями, это в их природе.
Но эти вспышки — вовсе не огонь.
Они, конечно, светят, но не греют.
Как мотылек они — рукою тронь,
пыльцу стряхни — взлететь он не сумеет.
Поэтому отныне я прошу
быть строже вас, скупее на свиданья.
Излишней осторожностью грешу,
Возможно, я. Но вижу основанья.
Свобода юноши и принца, наконец,
никак не может с вашею сравниться.
А если брачный снится вам венец,
поверьте, это просто небылица.
Но злые языки всегда найдут,
Как ложку дёгтя сунуть в бочку мёда.
Вы встретитесь на несколько минут,
а вам припишут связь на четверть года.
Вот мой вердикт: все встречи прекратить!
Офелия.
Милорд, я повинуюсь вам почтенно.
 
Уходят. Входят Гамлет, Горацио и Марцелл.
 
Гамлет.
Как этот ветер не устанет выть.

Горацио.

Он дует третий день уже бессменно.
Гамлет.
Который час теперь, скажите, друг.
Горацио.
Я думаю, без малого двенадцать.
Марцелл.
Нет, уже прóбило. Как сумрачно вокруг!
Горацио.
Да, ему время самое являться…
 
Трубы и пушечные выстрелы.
 
Но что это, милорд?
Гамлет.
Король не спит.
Он пьёт, и возвещает выстрел каждый,
что кубок вновь он пенный осушит,
тост предпославши утоленью жажды.
Горацио.
Таков обычай?
Гамлет.
Да, мой друг, таков.
И хоть к нему с младых я лет привычен,
он восхищает только дураков.
Уж лучше нарушать такой обычай,
чем соблюдать его. За наш разгул,
до полного безумья и утраты
людских личин, где правит Вельзевул,
где брат порой с ножом идёт на брата,
нас порицает запад и восток,
зовёт в глаза упрямыми скотами.
А доброго деяния росток
при этом гибнет, не взойдя цветами.
И так во всём. Порочное пятно
способно погубить весь плод созревший.
Его найдя, пускай всего одно,
мы говорим, что плод заплесневевший.
Как часто незначительный изъян
нам заслоняет добродетель в целом.
И пьянство беспробудное дворян
уравновесить трудно добрым делом.
 
Входит Призрак.
 
Горацио.
Милорд, смотрите, вот оно идёт!
Гамлет.
Носители небесного спасенья,
прошу помочь! Пусть мне ответит тот,
кто только что возник как приведенье.
Дух благостный ты или демон злой?
Ведёшь в сад райский или в бездну ада?
Прошу, свои намеренья открой!
Мне так поговорить с тобою надо.
А звать тебя я стану королем,
или отцом, коль ты того захочешь.
Ответь! Не дай в неведении моём
в последующие остаться ночи.
Скажи, зачем из гроба ты восстал?
Ты в церкви был отпет согласно сана.
И в склеп, под строгий мраморный портал
под флейты свист и грохот барабана
с покойным ликом лёг. Но вот теперь
твои останки разорвали саван,
и к нам через невидимую дверь
вернулись, чтоб мистическим забавам
предаться в ночи полные луны.
Что хочешь ты сказать своим приходом?
Твои черты лица как мел бледны.
Ты наполняешь ужасом природу.
Мы словно куклы. Нам не охватить
твоё явленье разумом убогим.
Но кто-то же нас дергает за нить,
и пролагает торные дороги…
Скажи: зачем всё это? Для чего?
Что делать нам?
 
Призрак манит Гамлета.
 
Горацио.
Он манит вас.
Гамлет.
Я вижу.
Горацио.
Мне кажется вас только одного
он допустить к себе желает ближе.
Марцелл.
Он вас зовёт уединиться. Но
с ним не ходите, Гамлет!
Горацио.
Не ходите!
Гамлет.
Раз здесь не хочет говорить оно,
последую за ним. Как на магните
булавку, тянет он к себе меня.
И нет в душе моей, поверьте, страха.
Жизнь сумрачна. В ней больше нет огня.
Я ей не дорожу. Я — горстка праха,
хотя дышу и двигаюсь пока.
Ну, а душа, душа и так бессмертна.
И две души поймут наверняка
Друг друга. Так что страхи беспредметны.
Горацио.
А если он, милорд, заманит вас
на тот утес, что над морской пучиной,
и превратится в полуночный час
в чудовище, что может стать причиной
паденья в бездну?
Гамлет.
Он меня зовёт!
(Призраку)
Иди вперёд! Я — следом за тобою.
Марцелл.
Вы не пойдете!
Гамлет.
Руки прочь! Он ждёт!
Горацио.
Остерегитесь так играть с судьбою!
Гамлет.
Я чувствую себя Немейским львом,
готовым к схватке и неуязвимым.
Живой о мёртвом, мёртвый о живом
поговорим без масок мы и грима.
 
Призрак и Гамлет уходят.
 
Горацио.
Мне кажется он не вполне в себе.
Марцелл.
Идём за ним, пусть вопреки приказу.
Горацио.
Идём. Но вознесём слова в мольбе!
Марцелл.
И трижды плюнем за плечо от сглаза.
Горацио.
К чему всё это может привести?
Марцелл.
Подгнило что-то в королевстве Датском.
Горацио.
Пусть принца наш Господь хранит в пути.
Марцелл.
И укрепляет в искушении адском.
 
Уходят. Входят Призрак и Гамлет.
 
Гамлет.
Куда меня ведёшь ты, говори!
Я дальше не пойду.
Призрак.
Внимай мне!
Гамлет.
Ну же!
Призрак.
Мне покидать земные алтари
срок наступил. Живым я стал не нужен.
Зато костёр мой уж горит в аду.
Гамлет.
О бедный дух!
Призрак.
Отбрось пустую жалость.
Хочу, хоть чую на твою беду,
тебе открыть я тайну. Мне осталось
уже бродить недолго по ночам.
Гамлет.
Готов я слушать! Говори.
Призрак.
Я знаю,
ты отомстишь преступным палачам.
Гамлет.
Откройся мне, я Богом заклинаю!
Призрак.
Так знай, я призрак твоего отца!
И замок ночью обхожу дозором.
А днём, такая участь мертвеца,
горю в огне пока всего позора
за грешные деяния свои
не смою, не сожгу в горниле ада.
Сын мой, терпеньем душу напои.
Ужасна будет призрака баллада.
О, мог бы я немало рассказать
о тайнах мне открытой преисподней.
Но на уста наложена печать.
Иначе б заморозил я сегодня
кровь юную горячую твою,
глаза бы из орбит наружу вынул,
а волосы б построил как в строю:
отдельно дыбом каждый. Дождь бы хлынул
из слёз твоих. И малую лишь часть
от целого я б описал при этом.
Но высшая, верховнейшая власть,
велит держать всё это под запретом.
И смертные простые не должны
до срока знать, что им готовит вечность.
Не потому ль в сутанах болтуны
Внушают нам покорность и беспечность?
Но слушай же! Коль ты любил отца,
и был тебе он дорог…
Гамлет.
Божье око!
Призрак.
То покарай отмщеньем подлеца,
убившего так гнусно и жестоко.
Гамлет.
Так вас убили?!
Призрак.
Против всех основ
живой природы и людской морали.
Гамлет.
Отец! Душа пылает! Я готов!
И жду лишь, чтоб убийцу вы назвали!
Быстрее мысли и любовных грёз
его настигну я. Свершится мщенье!
Кто б это ни был, он умрёт как пес,
и не сумеет вымолить прощенья.
Призрак.
Решительность твоя отрадна мне!
В тебе я не ошибся. Ты не плевел,
что в праздности гниёт всю жизнь на дне
навозной кучи, в думах лишь о хлеве.
Услышь же правду. Говорят вокруг:
я был во сне змеей в саду ужален.
Но это ложь! Откуда змеи вдруг
возьмутся там, вблизи опочивален?
Я был ужален, но змеей иной.
Она уже давно ползла ко трону,
чтобы, убив монарха, вслед за мной
взять скипетр и надеть мою корону.
Гамлет.
Не зря душа пророчила моя,
что тайна есть, отец, в кончине вашей.
Так это дядя?
Призрак.
Мерзкая свинья!
Испил я униженье полной чашей.
Кровосмеситель и прелюбодей,
ум похотливый с нечестивым сердцем,
предательски услужливый злодей,
нашёл он в душу королевы дверцу.
А мне казалось, что писать с неё
возможно лишь картину «Добродетель».
Так уронить достоинство своё…
Так низко пасть… Будь мне, Господь, свидетель
в том, что я свято соблюдал обет,
ей принесенный в день свершенья брака.
У рыцаря пути иного нет!
А похоть, как блудливая собака,
хоть ангела ей в спальню положи,
пресытится его небесной лаской
и вероломно к дьяволу сбежит,
с лица срывая преданности маску.
Чу, утренний крадётся ветерок.
Я буду краток. В день тот, как обычно,
прилег в саду я на недолгий срок
и задремал спокойно и привычно.
Твой дядя верно выбрал этот час:
в дневное время сон так безмятежен.
А зелье он давно уже припас:
сок тисового дерева был сцежен
в пустой сосуд. И влил его злодей
Мне в оба уха. А давно известно,
что этот сок, попав в тела людей,
бежит по жилам тут же, повсеместно
створаживая кровь как молоко.
Всё тело покрывается коростой
как при проказе. До чего ж легко
у человека жизнь отнять и просто.
Вот так и поступил со мною брат.
Всё отнял: жизнь, корону, королеву,
святую исповедь, с которой, говорят,
от Господа пребудет меньше гневу.
С земною жизнью счётов не сведя,
я обречён был дать ответ на небе
о всех своих грехах. А у вождя
грехов — как крошек в зачерствевшем хлебе.
Ужасно! И молю тебя, сын мой,
не допусти на королевском ложе
разврата и измену кровью смой.
Но упаси тебя великий Боже
часть своей мести обратить на мать.
Суду небес оставь её деянья,
а ей самой — кошмар себя пытать
и знать, что Бог не примет покаянья.
Пора! Уже тускнеют светляки.
И покидает мир живых паломник
из преисподней. Ночи коротки…
Прощай же, сын! И помни, помни, помни…
 
Уходит.
 
Гамлет.
О, воинство небес! Как ты, земля,
выносишь это? Как сам ад выносит
подобное? Убийство короля
его же братом! Сердце мщенья просит!
Спокойно, сердце. Дайте на ногах
мне, мышцы, удержаться. Добрый призрак,
в моих, пока не плаченых, долгах
ты — первый долг. И пусть забылась тризна.
Из книги своей памяти сотру
я всё, что раньше мне казалось важным:
воспетый в детстве лживый гимн добру,
свет юности, огонь любовной жажды,
пустые откровенья мудрецов.
Оставлю лишь единственную фразу:
сыны — в ответе, чтобы честь отцов
жила вовеки! Этому приказу
отныне посвящаю жизнь свою.
Ты, негодяй, и ты, прелюбодейка,
живёте как у бездны на краю.
Я вас запомнил, славная семейка!
И, кстати, запишу я в свой талмуд,
что подлецы умеют улыбаться.
Быть может, не везде, но точно тут,
в насквозь прогнившем королевстве Датском.
Вы, добрый дядя, в список внесены
людей, которым в мире места нету.
Прощайте же! В огне своей вины
гореть вам вечно! Я поклялся в этом!
Горацио и Марцелл. (за сценой)
Милорд! Милорд!
 
Входят Горацио и Марцелл.
 
Марцелл.
Принц Гамлет!
Горацио.
Вот и он!
Храни Господь!
Гамлет.
Да будет так!
Марцелл.
Вы целы?
Гамлет.
Как будто цел. Но разум мой смятен.
Горацио.
Что дух сказал?
Гамлет.
Всё это за пределом
людского пониманья.
Горацио.
В чём же суть?
Гамлет.
Я не скажу. Вдруг вы передадите
случайно невзначай кому-нибудь.
Горацио.
Клянёмся небом!
Гамлет.
Ладно, погодите!
Так вот, что я узнал: во всей стране
нет подлеца, чтоб негодяем не был.
Горацио.
Понятно это нам и так вполне,
без призрака или посланца с неба.
Гамлет.
Вы правы. А теперь без долгих слов
пожмём друг другу руки на прощанье.
У нас три головы, а у голов
свои дела, заботы и желанья.
Что до меня — я отправляюсь в храм.
Горацио.
Сэр, вы больны? Сознанье помутилось?
Гамлет.
Простите, что обидел вас. Я вам
безмерно благодарен.
Горацио.
Ваша милость,
у нас обиды и в помине нет.
Гамлет.
Я вижу же, что есть. Скажу лишь вкратце,
что призрак возвратится на тот свет
в успокоенье. Но о прочем, братцы,
я буду нем, как камень гробовой.
Так что умерьте ваше любопытство.
Ни слова ни одной душе живой.
об этой ночи. И пускай бесстыдство
ещё хоть чем-то вас обременять,
хочу просить я об одной услуге.
Горацио.
Исполним все.
Гамлет.
Вот меч. Вот рукоять.
Прошу вас поклянитесь.
Горацио.
Ваши слуги!
И ради вас на всё готовы мы.
Гамлет.
Клянитесь же!
Призрак (из подземелья)
Клянитесь же!
Горацио и Марцелл.
О, Боже!
Гамлет.
И призрак наш из каменной тюрьмы
поклясться вас нижайше просит тоже.
Горацио.
Милорд, в чём наша клятва состоит?
Гамлет.
Молчать о том, что приключилось ночью.
Горацио.
Готов молчать. Но призрака визит
ещё не завершился, между прочим.
Он где-то близко.
Гамлет.
Он как старый крот
во тьме сырых и тёмных подземелий
ползёт за мной.
Горацио.
И вылезет вот-вот
как пьяница на свежий запах хмеля.
Гамлет.
Ну коли так, давайте наш обряд
перенесём подальше от бойницы.
Прошу на меч ладони.
Горацио.
В стройный ряд
не уложить мне мысли. И как птицы
они с шестка порхают на шесток.
Гамлет.
Да, возле нас диковинок так много,
что не понять — где устье, где исток.
А к истине короткая дорога
не очевидна даже мудрецам.
Теперь прошу у вас ещё я клятвы.
Возможно, что глупцам и подлецам,
я вскоре буду что-то непонятно,
причудливо и странно говорить,
вести себя как не вполне нормальный,
узлом вязать простой беседы нить…
Прошу не улыбаться вас печально
и не произносить неясных слов:
«да, да, мы знаем…», «мы б могли, конечно…»,
и не шептаться с сумраке углов:
«жаль, что не смеем мы чистосердечно…»,
Клянитесь, что двусмысленный намёк
о необычном поведении принца
с уст ваших не сорвется. А зарок
нарушивший лишается мизинца.
И да поможет нам единый Бог!
Я вам себя с любовью поручаю.
За верность вашу в свыше данный срок
отвечу дружбой вечной. И венчаю
я наш союз ладонью на клинке.
Призрак (из подземелья)
Клянитесь!
Гамлет.
Время возвращаться в замок.
Мертвы цветы на траурном венке.
И во дворце витает тленья запах.
На свет явится в этот грешный век,
век искаженных, попранных заветов,
за что, Всевышний, ты меня обрек?
За что я получил проклятье это?
 
Уходят. Входят Полоний и Рейнальдо.
 
Полоний.
Ему отдать, Рейнальдо, вы должны
вот эти письма и вот эти деньги.
Рейнальдо.
Конечно же, милорд!
Полоний.
Но мне важны
ещё те слухи, что вокруг частенько
как пчёлы вьются над любым из нас.
Рейнальдо.
Я их как раз поймать намеревался.
Полоний.
Отлично! Что ж, я не ошибся в вас.
А вы почаще там меняйте галсы.
Сначала расспросите, кто ещё
из молодых датчан живёт в Париже,
кто платит сам, а кто на общий счёт,
кто с кем сошёлся дальше или ближе,
играют ли на деньги, много ль пьют,
с кем спят, и как ещё проводят время,
сын мой бывает чаще там иль тут,
и дружит больше с этими иль с теми?
Затем вопросы нужно отложить
и подобраться к существу поближе.
Мол, близко мне не довелось дружить
с Лаэртом, но зато я часто вижу
Его отца.
Рейнальдо.
Я понял всё, милорд!
Полоний.
Потом скажите, невзначай как будто,
Лаэрт, мол тот, кто так спесив и горд,
и вечно ходит, как индюк надуто?
Напраслину не бойтесь возвести,
однако же, не задевая чести.
Хотя и честь-то нынче не в чести
Короче, сориентируйтесь на месте.
Рейнальдо.
Хотелось бы немного поясней.
Полоний.
Игра на деньги, пьянство, сквернословье,
дуэли, женщины, или сказать точней…
Рейнальдо.
Возможно, шлюхи?
Полоний.
Знатное сословье
таких слов избегает.
Рейнальдо.
Виноват!
Но всё, что вы сейчас перечисляли
пятнает честь.
Полоний.
Нисколько. Нарасхват
идут все эти свойства, и едва ли
когда-нибудь на них исчезнет спрос.
Вы просто их представьте как издержки
свободной жизни, нравственный курьёз,
отсутствие отеческой поддержки,
игру души, огонь младых кровей.
Рейнальдо.
Милорд, прошу простить…
Полоний.
Вы знать хотите,
зачем всё это делать? Чтоб точней
понять реальность в зеркале событий.
Вы, честь Лаэрта запятнав слегка,
в случайном постороннем разговоре
заставите почти наверняка
кого-нибудь принять участье в споре.
И собеседник скажет: «Добрый друг»
или иначе как-то обратится,
так, как у них там принято вокруг,
а после… Что же после-то случится?
Забыл… На чем остановился я?
Рейнальдо.
На хитрости в начале разговора.
Полоний.
Проклятая забывчивость моя!
И имя я свое забуду скоро!
Так вот! Ваш собеседник вас прервёт
чтобы добавить важные детали.
Вы скажете: «Лаэрт, мол, много пьёт»,
а он: «От пьяных драк его устали».
Вы: «Кажется, азартный он игрок!»
Он: «Носит, говорят, туза в кармане».
Вот так и удаётся между строк
найти деталь, как огонёк в тумане.
И карпа правды на приманку лжи
С времён далеких ловим мы невольно.
Тот в проигрыше, кто по прямой бежит.
Тот в выигрыше, кто путь избрал окольный.
И вам так тоже должно поступать
при сборе всех подробностей о сыне.
Ренальдо.
Вас понял! Разрешите исполнять?
Полоний.
Храни Господь вас вечно и отныне.
Рейнальдо.
Мой добрый сэр!
Полоний.
Да, вот ещё! Совет
отцовский сыну строгий передайте:
пусть музыку он не бросает, нет!
Рейнальдо.
Всё в точности исполню я.
Полоний.
Прощайте.
 
Рейнальдо уходит. Входит Офелия. Она испугана.
 
Офелия! Что с вами?
Офелия.
О, отец!
Я в ужасе!
Полоний.
Но в чём его причина?
Офелия.
В моём покое шила я венец,
как вдруг ворвался в комнату мужчина.
Его не сразу и узнала я —
в расстёгнутом камзоле, без берета,
лицо бледней нательного белья,
и воротник оторван у колета.
Был это Гамлет. Бил его озноб,
стучали зубы и глаза горели.
Казалось, он пришёл из ада, чтоб
о нём поведать правду.
Полоний.
В самом деле
он от любви к тебе сошёл с ума?
Офелия.
Не знаю, но боюсь, что так случилось.
Полоний.
Что он сказал?
Офелия.
Он странен был весьма.
Взял за руку, и тотчас размягчилось
его чело. Затем он отступил
и стал меня рассматривать, как будто
портрет мой вдруг он написать решил.
И так стоял он не одну минуту.
Потом кивнул он трижды головой,
сжал мне ладонь, вздохнул почти до стона,
как будто путь земной закончил свой,
и, глаз не отводя, ушёл.
Полоний.
Резона
в его поступках, очевидно, нет.
Он поражён любовным исступленьем.
А это значит, что в любой момент
он может вдруг не справиться с мышленьем
и совершить Бог знает что. Скорей
идёмте к королю. Ему расскажем,
что принц во власти пагубных страстей,
и, что, возможно, он безумен даже.
Офелия, признайтесь, в эти дни
вы говорили с Гамлетом сурово?
Офелия.
Как вы велели, не были одни
мы ни минуты, не сказали слова.
Полоний.
От этого и обезумел он!
Я оценил роман ваш неразумно
и думал, Гамлет вовсе не влюблён,
а так… играет, праздно и бездумно.
Напрасно я его подозревал.
И старики порой впадают в крайность
В своих сужденьях. Ах, какой провал,
Какая неприятная случайность!
И всё-таки идёмте к королю.
Скрывать всё это от него опасно.
Я очень ошибаться не люблю.
Но и молчать нельзя здесь. Это ясно.
 
Уходят. Трубы. Входят король, королева, Розенкранц, Гильденстерн и свита.
 
Король.
Привет вам, Гильденстерн и Розенкранц!
Давно хотел вас видеть, но не скрою,
что есть необходимость дать вам шанс
мне послужить опять, мои герои!
Наверное, слыхали вы уже,
что с принцем вдруг случилось превращенье:
он стал другим и внешне, и в душе.
По-видимому, некое смещенье
в его мозгу смерть вызвала отца.
Я знаю, с принцем вы дружили с детства.
И потому прошу в стенах дворца
остаться, чтоб как прежде, по-соседски,
вам тесно разделить его досуг
и разузнать предельно осторожно,
что с ним? Он вам раскроется как друг,
и станет нам лечить его возможно.
Королева.
О вас сын, сэры, много говорил,
и к вам он чрезвычайно расположен.
В кругу беспечных молодых кутил
повеселились вместе вы дай Боже.
И, если вы любезно нам помочь
согласны в выявлении недуга,
мы эту хворь изгоним вместе прочь
и обретем я — сына, а вы — друга.
По-королевски, за добро добром,
я выкажу своё благоволенье.
Розенкранц.
Сударыня, награда уже в том,
что просьбу предпочли вы повеленью.
Гильденстерн.
Мы повинуемся и отдаём себя
с усердием и рвеньем вашей воле.
Король.
Благословляю вас, друзья, любя!
Согласьем вашим тронут и доволен.
Королева.
Спасибо, наши верные друзья!
Я вас прошу пройти без промедленья
в покои принца. Пусть трудна стезя,
но путь по ней достоин восхваленья.
(к свите)
Ступайте кто-нибудь из вас вперёд,
найдите сына в замке или в парке,
и отведите этих двух господ
к нему.
Гильденстерн.
А мы пока с молитвой жаркой
все вместе обратимся к небесам.
По воле их любой исход желанен.
Господь бывает щедр на чудеса.
Королева.
И да свершится Божья воля. Амен!
 
Уходят Розенкранц, Гильденстерн и несколько человек из свиты. Входит Полоний.
 
Полоний.
Мой добрый повелитель, к нам послы
вернулись из Норвегии с вестями.
И вести добрые!
Король.
Монаршей похвалы
ты как всегда достоин. Новостями
порадовал.
Полоний.
Великий государь!
Моей душой владеют безраздельно
лишь двое: это наш небесный царь
и мой король. Часы в моей молельне
я посвящаю Богу. Королю –
всё остальное время дня и ночи.
Король.
За верность я тебя так и люблю.
Полоний.
Вы так щедры! Но был я озабочен
ещё одной загадкой. И её
я разгадал, хотя теряю хватку.
Но опытность и нюх берут своё.
Я знаю, что у принца не в порядке!
Король.
Поведай нам скорее результат
своих раздумий.
Полоний.
Но сперва примите
послов. А мой подробнейший доклад
десертом будет на пиру событий.
Король.
Тогда сюда их приведи скорей!
 
Полоний уходит.
 
Гертруда, он дознался, в чём причина
недомоганья Гамлета.
Королева.
О ней
я думала. Боюсь, сгубили сына
и смерь отца, и наш поспешный брак.
Король.
Увидим. Время нас с тобой рассудит.
Мы испытаем принца. Только как,
пока не знаю. Впрочем, будь что будет.
 
Входят Полоний, Вольтиманд и Корнелий.
 
Привет, друзья! Скажите, Вольтиманд,
что привезли от нашего вы брата,
властителя Норвегии?
Вольтиманд.
Он рад
был нам. И гордый дух аристократа
в нём жив, хоть годы и берут своё.
Вам он привет прислал и пожеланья
успешно править Данией, её
ведя путём побед и процветанья.
Он с первых наших слов послал приказ
набор в войска остановить, не медля.
Он полагал, что войско в этот раз
готовится на Польшу, и что бредни
досужих болтунов — поход на нас.
Но, разобравшись в этом слухе лично,
племянника призвал к себе тотчас
и повелел при всём дворе публично
просить прощенья за его обман,
использовавший немощность монарха.
И клятву взял, что меч против датчан
тот не поднимет. Радость патриарха
была так велика, что тут же он
племяннику назначил содержанье
в три тысячи чеканных шведских крон,
и дал ему прямое указанье
использовать уж собранных солдат
против поляков, как хотели прежде.
И в связи с этим просит вас, как брат,
свободный пропуск дать войскам. В надежде
на это он вам передал письмо,
в нем жителям суля покой и плату
за войск постой. Да вот оно само!
(Подаёт королю письмо.)
Король.
Уму я больше рад порой, чем злату.
Друзья, мне ваши вести по душе.
О них я поразмыслю в час досуга.
Ступайте спать. Но вечером уже
мы кубок пьём за здравие друг друга.
 
Вольтиманд и Корнелий уходят.
 
Полоний.
Как славно всё закончилось. Теперь
порассуждать мы можем без помехи
о сущности находок и потерь,
о том, какие жизнь нам ставит вехи.
Понятно, день есть день, а ночь есть ночь,
чередованье дня и ночи — время.
Но чтобы эту мудрость превозмочь
должны мы изощриться в данной теме
и, стало быть, потратить время. Вот
здесь и таится парадокс познанья.
Кто много знает — хлопотно живет,
Кто мало знает — счастлив в упованье.
И краткость, спору нет — душа ума,
многоречивость, спору нет — лишь тело.
Что ж, буду нынче краток я весьма,
и перейду, не медля, к сути дела.
Итак, ваш сын безумен! Поясню,
что вкладываю в это я понятье.
Не бред и не пустую болтовню,
Не мрачный взгляд, не порванное платье.
Безумие же истинное в том,
что человек становится безумен!
Королева.
Да что вы всё, Полоний, об одном?
Скажите прямо, что имеем в сумме?
Полоний.
Я буду краток. Правда, всем нам жаль,
что сын ваш — сумасшедший. В то же время
нам жаль, что это правда. И печаль
разделим мы наедине со всеми…
Опять я влез в какой-то оборот,
и все слова, похоже, перепутал.
Я устаю от собственных острот.
Но мне нужна еще одна минута.
Условимся, что принц сошёл с ума.
А в чём причина этого аффекта?
И мысль у нас рождается сама:
она — продукт какого-то дефекта.
Дефект же дефективен, в этом суть.
Мы от него построим цепь событий.
Где он? Тут я могу опять блеснуть:
Он у меня в кармане. Вот, смотрите!
Мне дочь моя, моя она пока,
из чувства долга и повиновенья
дала вот этих мятых пол-листка,
с написанным на них стихотвореньем.
Послушайте внимательно его,
и выводы вы сделаете сами.
(Читает.)
«Чудесный идол сердца моего…»,
«Возлюбленная перед небесами…»
«Прекраснейшая…» — это низкий слог,
в его письме встречается порою.
Вот: «…если бы к твоей груди я мог…»
«…огня своей любви к тебе не скрою…»
Королева.
А это точно Гамлет ей прислал?
Полоний.
Конечно! Там ещё слова такие:
(Читает.)
«Пусть я стихи нескладно написал,
пусть рифмы в них я подобрал плохие,
во многом можешь усомниться ты:
что звезды — пламя, что на небосводе
подвижно солнце, что от клеветы
спасенья нет, что есть весна в природе,
что истина — не ложь, но только верь
в мою любовь. Она душой владеет.
Ты — лучшее, что есть во мне теперь,
и сердце от испуга холодеет:
а вдруг тебя бы я не встретил. Как
я б жил тогда? Теперь я твой навеки!
И этим небо подает мне знак,
Что Бог есть в каждом бренном человеке.»
Все это мне в покорности своей
Офелия сегодня показала,
Добавив, что в любви признался ей
принц Гамлет также лично.
Король.
Что ж, немало
узнали вы. А как она сама
его любовь отвергнет или примет?
Полоний.
Я человек холодного ума.
Король.
Я это знаю.
Полоний.
Наблюдать за ними
я начал много дней тому назад.
и разглядел приметы юной страсти:
невольный жест, неосторожный взгляд,
мечтательность, томление, отчасти.
Сочувствие я мог бы проявить
к той склонности взаимной, что заметил,
и дочерью своей руководить
так, чтобы принц быстрей попался в сети.
Но как бы, господин и госпожа,
я перед вами смог тогда являться?
Я — верный раб, и, вам душой служа,
решил, что сам сумею разобраться
в хитросплетеньях этого узла.
И дочери сказал: «Понять должны вы,
что иногда судьба бывает зла.
Твой Гамлет — принц, росток особой нивы,
вам вместе не позволит быть судьба.
Велю вам прекратить немедля встречи!
Поймите, по рожденью вы — раба,
мы смертны, а закон традиций вечен.
Подарки от него не принимать,
посыльных гнать, и ни на шаг из дома!»
А девочка, послушна, видно, в мать,
всё выполнила. Как ударом грома
был сын ваш поражён. Он впал в тоску,
есть перестал, лишился сна, слабеет.
Безумен он, подобно старику,
что в детство воротился. И сумеет
едва ль уйти от нынешней беды.
Король.
Вы думаете, это так, Гертруда?
Королева.
Вполне возможно.
Полоний.
Прежние труды
мои — залог! Я не Полоний буду,
коль ошибусь.
Король.
Всегда бывал ты прав,
во всем умел дойти до самой сути.
Полоний.
И в этом деле проявлю свой нрав!
Король.
Полоний, ваш манёвр пока что смутен.
Полоний.
О, план мой прост! Заметил как-то я,
что принц часами бродит здесь, в передней.
Гертруда.
Да, это так.
Полоний.
И вот в чем мысль моя:
когда он будет здесь перед обедней,
Офелию подпустим мы к нему
так, чтоб казалось это не нарочно.
А сами средь ковров по одному
попрячемся и всё увидим.
Король.
Точно!
Полоний.
И мы из разговора их поймём,
влюблен ли принц, безумства в чем причина.
А коль в предположении моём
я ошибусь — готов лишиться чина,
от власти удалиться и начать
жизнь сызнова и вдалеке от трона:
стать фермером и канцлера печать
сменить на кнут владельца першерона.
Король.
Что ж, это мы испробуем.
 
Входит Гамлет, читая книгу.
 
Королева.
Вот он.
Бедняжка в самом деле так печален
и в книгу с головою углублён.
Полоний.
Не должен вас он видеть. Пусть вначале
я сам с ним встречусь и поговорю.
Прошу обоих вас уйти отсюда.
 
Король и королева уходят.
 
Мой милый принц! Судьбу благодарю
за нашу встречу. Это просто чудо.
Как спали вы?
Гамлет.
Спасибо, хорошо.
Полоний.
Меня вы узнаете?
Гамлет.
Несомненно.
Торговец рыбой вы! Где ваш мешок,
с добычей пусть пахучей, но отменной?
Полоний.
Милорд, вы ошибаетесь…
Гамлет.
Пускай!
Но будьте хоть тогда таким же честным!
Полоний.
Больному хоть солги, но потакай…
(Гамлету)
Я постараюсь.
Гамлет.
Будет вам известно,
что нынче в сотне сотен лишь один
найдётся честный.
Полоний.
Это очень верно.
Гамлет.
И солнце — наш великий господин –
плодит червей в собаке дохлой… Скверна
неправды поразила этот мир.
У вас есть дочь?
Полоний.
Да, сударь.
Гамлет.
Берегите
её от солнца. Божий эликсир
зачатия свят, как звезда в зените,
для всех, за исключением её.
Глядите в оба за своею дочкой!
Полоний.
Сбывается предвиденье моё!
И это всё пока ещё цветочки!
О дочери он много говорит,
но не узнал меня сначала, вроде.
Вот что любовь с мужчинами творит…
Но, видно, так заведено в природе.
Да я и сам в далекие года
рассудок иногда терял от страсти.
Однако, надо дело делать, да.
Попробую зайти с другой я масти.
Милорд, что вы читаете?
Гамлет.
Слова.
Полоний.
А в чём там дело?
Гамлет.
Вы ко мне по делу?
Полоний.
Хотел спросить я книги в чем канва?
Гамлет.
Сплошь клевета! Сатирик пишет смело,
что бороды седы у стариков,
морщинисты их лица, слабы ляжки,
а ум у них и вовсе никаков.
Я верю, но прошу для них поблажки.
И автор в срок свой станет стариком,
ведь время не ползёт назад по-рачьи.
Полоний.
Безумен он, но режет языком
вполне разумно так или иначе.
Принц, не уйти ли вам со сквозняка?
Гамлет.
Со сквозняка — и прямиком в могилу?
Полоний. (в сторону)
Как в точку бьёт он словом! У стрелка
не часто так ложатся пули. Силу
безумие порой даёт щедрей,
чем здравый ум. Однако, должен встречу
устроить с ним я дочери моей
случайную как будто. Но, замечу,
в таких делах я крайне искушен.
(Гамлету)
Мой принц, позвольте скромно удалится.
Гамлет.
Да-да, идите. Выбор мой смешон:
вас отпустить иль просто удавиться.
Полоний.
Нижайший вам поклон, мой господин!
Гамлет.
Как старики гнетуще многословны.
 
Входят Розенкранц и Гильденстерн.
 
Полоний.
Вам нужен принц? Он здесь, и он один.
Розенкранц.
Спасибо, сэр. Дойдём мы безусловно.
 
Полоний уходит.
 
Гильденстерн.
Высокочтимый принц!
Розенкранц.
Дражайший друг!
Гамлет.
Друзья мои, чертовски рад вас видеть!
Как живы вы?
Розенкранц.
Да как и все вокруг.
Но на судьбу за это не в обиде.
Гильденстерн.
Мы счастливы, сказать по правде, тем,
что счастливы не слишком. Как известно,
высок колпак Фортуны, но не всем
на верхней пуговке его найдется место.
Гамлет.
Но вы ведь не подошвы башмаков?
Розенкранц.
Нет, наше место чуточку повыше.
Гамлет.
У пояса, в районе кошельков?
А может в тайном месте? Вы, я слышал,
там за своих.
Гильденстерн.
Вы льстите, сударь, нам…
Гамлет.
Фортуна ведь как женщина распутна:
то благосклонна к старым ворчунам,
то с юношей близка сиюминутно.
Ну, да с неё довольно. Что у вас
случилось в жизни нового, ответьте.
Розенкранц.
Мир вдруг стал честным, сударь!
Гамлет.
Вот те раз!
Признаюсь вам, я что-то не заметил.
Но это значит, близок Страшный суд,
и каждый хочет к раю протолкаться.
А вас, друзья, как оказаться тут
фортуна угораздила? Эх, братцы,
ведь Дания — огромная тюрьма!
Гильденстерн.
Тюрьма?
Гамлет.
Конечно. Замки — казематы,
а камеры и карцеры — дома,
у каждой двери — стража и солдаты.
Розенкранц.
Мы вовсе так не думаем, милорд!
Гамлет.
У каждого — своя картина мира.
Тот счастлив, кто своей державой горд,
Но глуп творящий из нее кумира.
Мир для меня — тюрьма, скажу опять.
Розенкранц.
Его таким вы делаете сами.
Вам гордость не даёт спокойно спать,
под низкими вам душно небесами.
Гамлет.
В ореховой скорлупке я бы мог
считать себя свободным беспредельно.
И мне во сне бы не являлся Бог,
создавший вместо мира богадельню.
Гильденстерн.
Вот в этих снах и притаилось зло.
Гамлет.
Но сон ведь только тень душевной смуты.
Розенкранц.
Вы правы. Сон прозрачен как стекло
и длится лишь недолгие минуты.
Но в нём душа свободна, и она
мир отражает так, как ей угодно.
Гамлет.
Мне чудится несчастная страна,
в которой всё темно и безысходно.
А наяву я вижу нищих сонм,
они не исчезают с пробужденьем.
А короли и двор — кошмарный сон,
и дьявола искус и наважденье.
Однако не пора ли нам, друзья
к двору, как и положено, явиться?
Розенкранц и Гильденстерн.
Мы — ваши слуги!
Гамлет.
Не хотел бы я
равнять слуг с вами. Дружеские лица
мне так нужны. А что возьмёшь со слуг?
Лакеи отвратительны по сути.
А кстати, почему это вы вдруг
явились в Эльсинор?
Розенкранц.
Не обессудьте,
Милорд! Мы вас хотели посетить.
Гамлет.
Благодарю. Но нынче с нищетою
я так сроднился, что благодарить
могу лишь словом, а оно не стоит
полпенни. Но спросить хочу опять:
за вами посылали, или сами
решили вы внезапно повидать
меня. Ответьте перед Небесами
по совести! Да хватит же молчать!
Гильденстерн.
Милорд, какого ждёте вы ответа?
Гамлет.
Любого, только честного. Мычать
бессвязно нет нужды. Я пустоцвета
растение от злака отличу.
Мне кажется, за вами посылали.
Но лгать в глаза мне — вам не по плечу,
и правду скрыть удастся вам едва ли.
Готов дать вам подсказку, господа:
Гонец от короля и королевы
за вами прибыл. Угадал я? Да?
Но, верьте, в сердце нет ни капли гнева.
Во имя нашей дружбы с детских лет,
клятв отроческих, данных нам друг другом,
ответьте просто «да» мне или «нет»,
тем самым принцу оказав услугу.
Розенкранц.
(тихо Гильденстерну)
Что скажете?
Гамлет. (в сторону)
Теперь всё ясно мне.
(громко)
Коль любите меня, не прячьте правду.
Гильденстерн.
Быть не желаю я лжецом вдвойне.
За нами посылали!
Гамлет.
И исправно
вы прибыли сюда. Скажу зачем.
А вы молчите, чтобы не нарушить
обет, который дать успели тем,
кто вас призвал. Тогда вот эти уши
(Показывает на свои уши.)
ни слова не услышат! Ваша честь
не понесёт ни капельки урона.
А о себе скажу: что есть, то есть:
я стал другим, здесь, у подножья трона.
Не знаю почему, но изменил
весёлости своей и жажде жизни.
Тяжёлых дум засасывает ил,
и кажется, что ты на вечной тризне.
Прекрасное творение «Земля»
Я вижу как бесплодную пустыню.
Небесный свод — чертог из хрусталя,
зловоньем полон для меня отныне.
Вершина мирозданья — человек,
несущий светоч разума без страха,
прожив бездарно свой короткий век,
становится всего лишь горсткой праха.
Теперь меня не радуют, увы,
ни женщин нежность, ни мужчин суровость.
(Розенкранцу)
Я вижу, сударь, улыбнулись вы?
Розенкранц.
Вам показалось.
Гамлет.
Что еще за новость?
Вы засмеялись фразе про мужчин!
Что вы в виду имели?
Розенкранц.
Вариантов
не много. Основная из причин –
прибытье в Эльсинор комедиантов.
Но ваша меланхолия, мой принц,
Им не сулит радушного приёма.
Они — кумиры множества столиц,
привыкли повсеместно быть как дома.
Гамлет.
Я их привечу. Тот, кто короля
играет, будет награждён особо.
И рыцарь не уйдет без кошеля,
и юноша, влюбившийся до гроба,
своё получит, и весёлый шут,
и грустный трагик. Ну, а примадонне
за каждый выход щедро поднесут
по золотой чеканной датской кроне.
А что это за труппа?
Розенкранц.
Труппа та,
что вас в столице развлекла игрою.
Гамлет.
Я помню. Но гастролей суета
чем привлекла их? Удивлён, не скрою,
я их решеньем странствовать. В пути
и жизнь трудней, да и скромней доходы.
Розенкранц.
Мне кажется сложнее им найти
успех у зала, чем в былые годы.
Гамлет.
И что ж, они не блещут как тогда?
Розенкранц.
Увы.
Гамлет.
Но видно есть тому причина?
Розенкранц.
Причина есть у следствия всегда.
Отряд юнцов без имени и чина,
любителям писклявых голосов
пришёлся по душе. Их детский гонор
затмил талант и знание основ.
Столица шумно рукоплещет хору,
где старшему едва пятнадцать лет.
Гамлет.
Но кто содержит их, и кто им платит?
Когда их голоса сойдут на нет,
на них никто и эре не потратит.
И им придется драться за себя
с поверженными в прошлом стариками,
то доброе в отчаянье рубя,
что у актёров нажито веками.
Розенкранц.
Сказать по правде, обе стороны
друг друга грызли злобно, как собаки.
А людям нашей маленькой страны
дай только вволю поглазеть на драки.
Случалось, зритель денег не платил,
в финале не увидев потасовки.
Гамлет.
И кто ж из них в итоге победил?
Розенкранц.
Задор и наглость хоровой массовки.
Гамлет.
И этим я не удивлён ничуть.
Когда недавно королём стал дядя,
все те кто при отце, расправив грудь,
ходили мимо Клавдия не глядя,
спешат с подобострастием ему
свою покорность принести нижайше.
Философы, скажите почему
в нас, людях, столько лживости и фальши?
 
Трубы за сценой.
 
Гильденстерн.
Вот и актёры.
Гамлет.
Рад вам, господа!
Для вас врата открыты Эльсинора.
Пожмём друг другу руки. Иногда
радушная любезность разговора
весьма уместна. И позвольте, я
к вам не по-светски буду обращаться.
И тем сумею выразить, друзья,
свою любовь. Прошу вас не стесняться.
Но, чёрт возьми, мой дядюшка-отец
и тетка-мать ошиблись-таки вместе.
Гильденстерн.
О чем вы?
Гамлет.
Не свихнулся я вконец:
пока безумен только при норд-весте.
При южном ветре я в своем уме.
и сокола от цапли отличаю.
 
Входит Полоний.
 
Полоний.
Привет всем.

Гамлет.

Быть занятной кутерьме.
Друзья, я развлеченье обещаю.
Старик — большой ребёнок. Мыслит он
как карапуз, завернутый в пелёнки.
Розенкранц.
Тот, кто в свои лишь мысли углублён
Дитя вдвойне.
Гамлет.
Он ход задумал тонкий:
мне лично об актёрах доложить.
Внимательно следите!
(громко)
Сэр, вы правы!
Конечно, в понедельник! Чтобы быть
во всём его Величеству по нраву.
Полоний.
Милорд, могу вам новость сообщить.
Гамлет.
Я тоже сообщить могу вам новость.
Полоний.
Театр из столицы должен к нам прибыть.
Гамлет.
Не может быть! Какая бестолковость!
Полоний.
Нет, правда!
Гамлет.
И притом актёр любой
в ворота замка въедет на ослице?
Полоний.
Спектакли привезли они с собой,
снискавшие большой успех в столице.
Им равных нет в комедии, они
неповторимы в драме, а в поэме
они сияют как в ночи огни,
сильны в импровизации по теме,
блистательны в классической игре
великих исторических сюжетов,
их пасторали любят при дворе,
и распевают строчки из куплетов.
К тому же они могут сочетать
потоки слёз с фонтанами улыбок,
часами в пьесе паузу держать,
и монологи шпарить без ошибок.
Гамлет.
Как ты красноречив, о, Иеффай!
И как богат сокровищем бесценным.
Полоний.
О чем вы, сударь?
Гамлет.
За дорогу в рай
и право быть на небесах блаженным
Ты отдал дочь, которую любил.
Полоний. (в сторону)
Опять о ней заводит он беседу.
Гамлет.
Ты молодое дерево срубил,
во имя Бога одержал победу
над узами семенного родства.
Полоний.
К чему вы мне всё это говорите?
Гамлет.
Нам недоступны тайны Божества,
и лишь оно в сплошной цепи событий,
стыкует тайно со звеном звено.
А мы с надеждой ждём, что завтра будет.
Хотя Всевышний всё, что суждено,
уже вписал в большую книгу судеб.
Случилось то, что Он уж знал давно.
А впереди — неведенье сплошное.
Готов продолжить я беседу, но
Нас что-то ждёт воистину смешное.
 
Входят актёры.
 
Привет вам, мои добрые друзья!
Рад видеть вас во здравии и силе.
А, старый мастер складного вранья,
в ту встречу вы бородку не носили.
Теперь смеяться будете в неё
вы надо мной! Сударыня! Вы чудо!
О, вы очарование своё
Удвоили! Мужчиной я не буду,
коль устою под солнцем ваших глаз.
Вы на каблук сегодня ближе к Богу
и пением порадуете нас.
Но перейдём давайте к монологу!
Кто хочет отличиться мастерством
и удивить нас монологом страстным?
Первый актер.
Вы это говорите о каком?
Гамлет.
Который как-то ты читал прекрасно
и говорил, что только раз звучал
он на подмостках сцены, ибо пьеса
имела оглушительный провал,
и не было в толпе к ней интереса.
Но истинным ценителям она
пришлась по нраву ловким построеньем,
тем, что была нескучна и умна,
а также исполнительским уменьем.
А прочим не хватало остроты,
велеречивых фраз, надутой страсти…
И монолог великолепно ты
прочёл во вдохновенье Божьей власти.
И он-то покорил меня тогда…
Рассказ Энея о конце Приама.
Начала мне не вспомнить, господа!
Первый актёр.
Начните с появленья Пирра прямо!
Гамлет.
«Свирепый Пирр! Его доспехов цвет
чернее был, чем цвет его победы.
Но он, презрев геральдики запрет,
и крови вкус до дурноты изведав,
их перекрасил в огненный багрец,
цвет прóлитой людской невинной крови.
Здесь пали все: сын рядом и отец,
мать с дочерью, не знавшей зов любови,
Пирр, опалённый гневом и огнём,
с кровавыми разводами на стали,
искал Приама — уничтожить в нём
свободу Трои». Слушать не устали?
Полоний.
Нет-нет, ни капли. Мастерством чтеца
владеете вы просто бесподобно.
Гамлет.
Но монолог остался без конца.
(Первому актёру)
Продолжи чтенье ты, когда удобно.
Первый актёр.
«И Пирр Приама вскоре отыскал.
Старик мечом разить пытался греков.
Но силы иссякали. Он устал,
и был лишь слабой тенью человека.
Когда же Пирр взметнул двуручный меч
над головой троянского героя
с намереньем сплеча её отсечь,
старик не смог принять достойно боя.
И ветер, что замахом поднял Пирр,
на землю сбил владыку Илиона,
И Илион безмолвно возопил
и начал обрушаться. Все колонны
ломались словно высохший тростник.
Пирр оглушён раскатами обвала.
И замер смертоносный меч на миг.
В природе многократно так бывало:
пред бурею молчанье в небесах,
недвижны тучи и безмолвны ветры.
и даже время замерло в часах,
но призрак бури затаился где-то.
Вдруг тишь взрывает громовой раскат,
мрак разрывает молния зигзагом…
Окаменевший Пирр, немой гигант
вновь ожил и одним широким шагом
приблизился к седому старику
и меч обрушил на него жестоко.
Не всем дается на своём веку
ударить так. И лишь циклопов око
привыкло наблюдать такой удар,
когда победоносные доспехи
они ковали богу Марсу в дар,
суля ему военные успехи.
Так пал Приам. Фортуна, устыдись!
Олимпа боги, кару ей пошлите.
Вы колесо её забросьте ввысь,
разбейте, а осколки же швырните
с горы небесной в преисподней зев».
Полоний.
О, это слишком длинно.
Гамлет.
К брадобрею
отправим текст мы с бородами тех,
кто возразить хоть что-нибудь посмеет.
(Полонию)
Поберегите бороду свою.
(Первому актёру)
Поклонник он рассказов непристойных
и джиги, что в его родном краю
танцуют все. А прочее спокойно
он заменяет сном. Ну, продолжай!
Настал момент Гекубе появиться.
Первый актёр.
«Тот, кто пожал кровавый урожай,
искал дом опозоренной царицы…»
Гамлет.
Царица опозорена была!
Полоний.
Как это хорошо, какая проза.
Первый актёр.
«Босая, словно смерть лицом бела,
Она рыдала так, что её слезы
грозили погасить огонь вокруг.
На голове, носившей диадему
ещё недавно, оказалась вдруг
простая тряпка — странная эмблема.
А вместо платья стан её сухой,
что выносил детей двадцатикратно,
закутан в одеяло был. Любой,
кто видел это, тотчас безвозвратно
во власть Фортуны веру б потерял.
А если б боги вслед за тем узрели,
как Пирр Приама тело разрубал,
и как в огне обрезки мяса тлели,
они б рыдали, хоть известно всем:
их тронуть жизнью смертных невозможно…»
Полоний.
Смотрите, изменился он совсем
в лице. Довольно! На сердце тревожно…
Гамлет.
Что ж, хорошо. Прервёмся мы пока.
(Первому актёру)
Но попрошу тебя я очень скоро
продолжить монолог. Наверняка…
Ну, а сейчас велю господ актёров
принять по-королевски. Ведь они –
история живая злого века.
И знают лицедеи лишь одни,
где спрятана душа у человека.
И в скверной эпитафии итог
иметь гораздо лучше после смерти,
чем заслужить актёрский хохоток
при жизни. Вы уж в этом мне, поверьте.
Полоний.
Я по заслугам с ними обойдусь.
Гамлет.
Не по заслугам, а гораздо лучше!
Заслуг я пуще порки берегусь.
А для неё всегда найдется случай.
Общайтесь с ними так, как самому
хотелось бы с самим собой общаться.
И щедрость вашу мерьте по тому,
насколько прост ваш гость.
(Актёрам)
Пора прощаться!
Услышим пьесу завтра целиком.
Полоний, проводите их.
Полоний.
Охотно.
Гамлет.
Друзья, ступайте вслед за стариком.
 
Уходит Полоний и все актёры, кроме Первого.
 
Ну, добрый друг, есть и для вас работа!
Скажите, завтра сможете сыграть
вы сцены «Убиение Гонзаго»?
Первый актёр.
Легко, милорд!
Гамлет.
Хочу я дописать
стихов десяток. С текстами бумагу
вам к вечеру сегодня принесут.
вы выучите их и вставьте в пьесу.
Берётесь?
Первый актёр.
Сэр, проблем не вижу тут.
Гамлет.
Отлично! Вслед почтенному балбесу
ступайте в дом и отдохните там.
И попрошу над ним не издеваться.
 
Первый актёр уходит.
 
 
(Розенкранцу и Гильденстерну)
 
Друзья! Короткий отдых нужен вам
не меньше. И придётся нам расстаться
до вечера. Весь Эльсинор — для вас!
Розенкранц.
Наш добрый друг!
Гамлет.
Я рад! Идите с Богом.
 
Розенкранц и Гильденстерн уходят.
 
Ну, наконец-то я один сейчас!
Как много нынче я узнал о многом.
Какой я негодяй и низкий раб!
Я врал друзьям и врал правдоподобно.
Но я измотан, и мой дух ослаб.
А вот актёру ложь всегда удобна.
Чужой он может страсти подчинить
порыв души и состоянье тела,
живые слёзы искренне пролить,
безумие в глазах зажечь умело,
осунуться, охрипнуть, захромать.
И всё это вокруг пустого звука…
Из-за Гекубы? Что, Гекуба — мать
ему? Он — сын Гекубе? Мука,
откуда в нём она? Откуда боль?
А если б у него была причина
как у меня страдать? Такую роль
как он сыграл бы? Тут без чертовщины
не обошлось бы. Сцена вся в слезах,
и монолог над ней гремит набатом,
у зрителей в глазах безумный страх,
у виноватых и невиноватых.
И зрение изумлено, и слух.
Зал замер в ожидании финала.
А я мечтатель, я бесплодный дух,
ничтожество, каких на свете мало.
Не смею заступиться за отца,
чью жизнь украли подло и жестоко.
О, я достоин званья подлеца
пожизненно, до гробового срока.
Кто хочет, может плюнуть мне в лицо
Я лишь утрусь и вновь его подставлю.
Кому не лень, пусть обзовёт лжецом.
Я поклонюсь ему. Любую травлю
готов снести — мне это поделом.
Всё проглочу, и мне не будет горько.
Наивно я считал себя орлом,
я — жалкий голубь, перьев горсть и только.
И печень голубиная моя
даёт наперсток желчи, и не боле.
И потому не задыхаюсь я
от горечи, бессилия и боли.
Мне не дано убить в себе раба.
Иначе бы мой родственник порочный,
позорящий честь датского герба,
давно бы мною был разорван в клочья.
Кровавый негодяй! Прелюбодей!
Противен естеству самой природы.
Откуда среди множества людей
Заводятся подобные уроды?
О, месть сладка! Но я какой осёл!
О ней мечтая, двинулся рассудком.
Другой давно уж в адский бы котел
убийцу сбросил. Я же третьи сутки
произношу невнятные слова
и этим своё сердце облегчаю.
В душе моей сынóвья боль жива,
а я, трусливый пёс, иду по краю
слов, всё не превратившихся в дела.
Ругаюсь с наслаждением и страстью,
такой, что только шлюха бы могла
ругаться так, не получив причастья.
Как гадко всё. За дело, мозг, пора!
Я слышал, на спектаклях театральных
виновных потрясала так игра,
что тут же признавались в злодеяньях.
Убийство не имеет языка,
но может о себе сказать иначе.
Актёров мастерство наверняка
поможет мне решить мою задачу.
Я перед дядей поручу сыграть
убийство в чём-то схожее с отцовским.
А сам с вниманьем стану наблюдать
лицо злодея. Отсветом бесовским
не сможет не окраситься оно.
Моргнёт ли глаз, иль пот на лбу проступит,
иль пальцы стиснут пальцы — всё равно.
Всё будет верным знаком, кто преступник.
Так я проверю призрака рассказ.
Быть может, дьявол был в его обличье?
И он ко мне являлся в прошлый раз,
чтоб просто поохотиться за дичью –
моей осиротевшею душой?
Легка тогда была б его добыча.
Ведь властью обладает он большой
над теми, кто к искусам не привычен.
Но пьеса — слепок жизни и судьбы –
алмаз, а не пустая побрякушка.
Я на неё, без всякой ворожбы,
поймаю совесть короля в ловушку.
 
Входят король, королева, Полоний, Офелия, Розенкранц и Гильденстерн, свита.
 
 
Король.
Неужто не смогли вы, господа,
окольными вопросами дознаться,
что с принцем приключилась за беда,
и в чём его недуг, хотя бы вкратце?
Опасно ли безумие его,
и что причиной срыва послужило?
Розенкранц.
Он толком не сказал нам ничего.
В душе, как видно, надорвалась жила.
Гильденстерн.
Детально изучить мы не смогли
его безумья тонкие мотивы.
Как куропатка от силков петли
он ускользал и ловко, и учтиво.
Королева.
Как он вас принял?
Розенкранц.
Выше всех похвал.
Гильденстерн.
Но заставлял себя он быть любезным.
Розенкранц.
На все вопросы наши отвечал,
но делать вывод, право, бесполезно.
Королева.
А к развлеченьям пробовали вы
его привлечь?
Розенкранц.
Так вышло, что в дороге
актёров труппу обогнали мы.
А принц, как нам известно, знает многих
из них. Он был обрадован, узнав,
что путь они свой держат к Эльсинору.
Актёры уже в замке, и забав
нас много ожидает очень скоро.
Сегодня же они сыграют нам.
Полоний.
Да-да! Мне принц сказал об этом тоже.
И поручил вас пригласить. И сам
пообещал быть в королевской ложе.
Король.
Я очень рад, что так настроен он.
Вы, господа, и дальше продолжайте
поддерживать подобный лёгкий тон,
и тягу к развлеченьям поощряйте.
Розенкранц.
Милорд, исполним всё.
 
Розенкранц и Гильденстерн уходят.
 
 
Король.
Жена моя,
я вынужден просить вас удалиться.
Сейчас здесь встреча тайная должна
Офелии и Гамлета случиться.
Полоний, старый лис, устроил тут
отличное местечко для засады.
Когда сюда влюблённые придут,
Мы спрячемся, но будем с ними рядом,
и без помехи сможем наблюдать
за поведеньем Гамлета при встрече.
Надеюсь, что сумеем мы понять,
чем сын наш так духовно изувечен:
любовной мукой или чем иным.
Королева.
Я повинуюсь. И надеюсь очень,
что Гамлет наш окажется больным
влюбленностью в Офелию, а в прочем
безумия не будет и следа.
От всей души, Офелия, желаю,
чтоб ваша честь и ваша красота
нам помогли. С тем вас и покидаю.
 
Королева уходит.
 
Полоний.
Офелия, прохаживайся здесь.
Вас, государь, я попрошу в укрытье.
(Офелии)
Читайте книгу. В этом что-то есть,
печальное какое-то событье.
Как часто с богомольным мы лицом
и благочестьем деланным при этом
умеем оставаться подлецом
и дьявола засахарить в конфету.
Король.
(в сторону)
О, это слишком верно! Как клинок
его слова удар наносят точный
по совести моей. Какой урок!
Грим на лице у женщины порочной
уродлив меньше, чем мои дела,
раскрашенные добрыми словами.
О, моя ноша, как ты тяжела!
Полоний.
Он рядом! Нам пора укрыться с вами.
 
Король и Полоний прячутся. Входит Гамлет.
 
Гамлет.
Вопрос извечный: быть или не быть.
Терпеть судьбы удары бессловесно
и от бессилья собственного выть,
или ответить яростно и честно,
прекрасно понимая, что исход
борьбы с судьбой бесспорно предсказуем?
Смерть — это сон. Она к тебе придёт
и поцелует хладным поцелуем.
И в тот же миг исчезнет в сердце боль,
сойдут на нет движенья бренной плоти,
все стрелки на часах укажут ноль,
и с тихою улыбкой вы умрёте.
Но что же нам мешает этот путь
избрать и с суетой земной проститься?
Ведь это просто: умереть — уснуть.
Что заставляет нас остановиться?
Мне кажется, потусторонний мир
пугает нас неведомыми снами,
хотя сулит божественный кумир,
что радость и любовь пребудут с нами.
Иначе у кого б хватило сил
терпеть труды и беды долгой жизни,
и кто б насмешки сильных выносил,
и горечь слёз на бесконечной тризне?
Кто б выдержал презренье гордеца,
раба согбенность пред владыкой гневным,
униженность судебного истца,
и страх перед насильем каждодневным?
Кто б боль терпел отвергнутой любви,
достойных подчиненье недостойным,
на поле брани погибал в крови,
платя ей за бессмысленные войны?
Кто смог бы это, зная, что кинжал
расчёт с тобой произведет мгновенно.
И кто б под жизни бременем дрожал,
когда б под пальцем мерно билась вена?
Ответ — никто! О, если бы не страх
неясного чего-то после смерти!
Из тех, кто в дальних побывал местах,
никто не возвращался, уж поверьте.
И нас ввергает в ужас темнота,
в которой мир колышется загробный.
И тонкая граничная черта
для нас стене заоблачной подобна.
Свои невзгоды с нами век живут,
посмертные — неведомы и жутки.
И мы мечтаем задержаться тут,
в обыденности кратком промежутке.
И потому мы — трусы. Наш порыв
покрыт налётом долгих размышлений.
Деяний не оставим мы больших
для гордости грядущих поколений.
Но тише! Чьи-то слышатся шаги…
Прекрасная Офелия! О, нимфа,
в своих молитвах помяни грехи
беспомощного датского калифа.
Офелия.
Как поживала ваша честь все дни?
Гамлет.
Благодарю покорно, преотлично!
Офелия.
Хочу вернуть подарки вам. Они
мне в тягость. Принимать их неприлично.
Гамлет.
Офелия, но я тут ни при чём!
И не дарил вам ничего, поверьте.
Офелия.
Дарили. И пытались, как ключом,
подарками в весенней круговерти
души моей калитку отворить.
Испытанный приём в игре любовной.
Да что теперь об этом говорить:
остаться было трудно хладнокровной.
Но главное — дарили вы слова,
они цветком благоухали нежным…
От этих слов кружилась голова,
и счастье представлялось неизбежным.
Теперь цветка утрачен аромат,
и все подарки потеряли цену.
С печалью возвращаю их назад.
Гамлет.
Блестяще вы держали мизансцену!
И, кажется, к тому же вы честны.
Офелия.
Милорд?
Гамлет.
И, несомненно, вы красивы.
Офелия.
Слова мне ваши не вполне ясны.
Гамлет.
Такое сочетанье — это диво.
Быть честность с красотою не должна.
Офелия.
С кем красоте общаться, как не с честью?
Гамлет.
Чёрт побери, она ещё умна!
Поймите, им нельзя быть долго вместе.
Ведь честность станет сводней красоты,
и будет угождать ей постоянно.
Так яркие и пышные цветы
пчёл привлекают сладостным дурманом.
Но этот парадокс утратил смысл
перед безумством нынешнего века,
который незаметно перегрыз
струну души живого человека.
А я совсем недавно вас любил.
Офелия.
А я посмела этому поверить.
Гамлет.
Напрасно. Я живой росток привил
К стволу сухому. Но не в полной мере
я представлял конечный результат.
И примесь есть греха в поступках наших.
Я не любил вас. В этом — виноват!
Офелия.
А я, я обманулась. В винной чаше
был уксус.
Гамлет.
Уходи же в монастырь.
Чем грех плодить, отдайся лучше Богу.
Достаточно я честен, но Псалтырь,
пожалуй, не возьму с собой в дорогу.
И сам себя могу я обвинить
в таких вещах, что мать моя, возможно,
день проклянет, когда меня родить
она решила так неосторожно.
Я горд, тщеславен, мстителен и зол.
Мой мозг вмещает больше преступлений,
достойных, чтоб за них поднять на кол,
чем прочих человечьих устремлений.
Не успеваю их обдумать я,
не то что воплотить или исполнить.
Кому нужна такая жизнь моя,
И кто о ней назавтра будет помнить?
Кому нужны такие молодцы,
чтоб ползать между небом и землею?
Запомни, все мужчины — подлецы.
Не верь им: ни поддонку, ни герою.
В ближайший монастырь лежит твой путь.
А где отец?
Офелия.
Он, очевидно, дома.
Гамлет.
Запри его, дверь в дом вели замкнуть.
Он не в себе. Пусть пьёт побольше брома.
Прощай!
Офелия.
Отец небесный, помоги
Несчастному.
Гамлет.
А если выйдешь замуж,
в приданое от Гамлета-брюзги
и в качестве лечебного бальзама
получишь ты проклятье. Вот оно:
как лёд будь целомудренна годами,
чиста, как снег, что ночью выпал, но
ты клеветы не избежишь. Лишь в храме
ты отрешишься от мирских забот
очистишься от грязи и навета.
Прощай! Твой монастырь тебя уж ждёт.
Но если всё же, несмотря на это
захочешь непременно замуж ты,
то выходи за дурака. А умный
всю суть твоей наивной простоты
раскусит в миг. Ему нельзя бездумно
рога пристроить на высокий лоб.
Скорее в монастырь иди, скорее!
Офелия.
О небо, исцели его!
Гамлет.
А чтоб
покончить с этим, я ещё имею
желание прибавить пару фраз.
Лицо, что дал Господь вам при рожденье,
вы перерисовали и не раз,
исправили своё произношенье:
жеманно, скупо цедите слова.
Походка то напоминает джигу,
то иноходь. Во взрослый мир едва
придя, вы попадаете в интригу.
«Распутство и Невинность» — ваш девиз!
Но всё! Довольно повторяться! Хватит!
Мне кажется, что падаю я вниз —
как шут на оборвавшемся канате.
Всё это и свело меня с ума.
В роду у нас не будет больше браков.
Те, кто вкусил семейного ярма,
пусть доживают век свой в гуще мрака.
Но всё-таки один из них умрёт,
и имя мне его известно точно.
А остальные не продолжат род,
чтоб не взошёл средь них росток порочный.
Прощай! И в монастырь ступай скорей!
 
Гамлет уходит.
 
Офелия.
Какой букет достоинств и талантов
повержен. Где найти нам королей,
подобных друзам горных бриллиантов?
Он благородством мог украсить трон,
своим умом стяжать в науках славу,
меч воина сулил врагам урон,
беседа с ним — изящную забаву.
Он зеркалом бы был последних мод,
предметом подражания дворянам.
Ну кто же мог подумать наперёд,
что он явился в мир с таким изъяном?
А я, которой щедро он дарил
нежнейший мёд обетов сладкозвучных,
в любви иных не ведая мерил,
осталась с ним навеки неразлучна.
Печаль мне суждено испить до дна,
и видеть за мгновением мгновенье,
как ясный взор туманит пелена,
и злой недуг вступает во владенье
его умом. Так трещина растёт
на колоколе, что вчера был звонким,
и колокол гудеть перестаёт,
а только дребезжит дискантом тонким.
Безумие здесь поглотило всё:
и внешность, и чарующую юность.
Как горько той, что этот крест несёт.
Её удел навек теперь — угрюмость.
Мне, видевшей то, что видала я,
теперь осталось видеть то, что вижу.
Пусть пропадет в аду душа моя,
За Гамлета я Небо ненавижу!
 
Выходят король и Полоний.
 
Король.
Нет, это не любовь. Другой предмет
владеет его чувствами бесспорно.
Пусть сбивчиво он говорил, но нет
в словах, что повторялись так упорно
безумия. Иное что-то там
как утка меланхолия выводит.
И выводок её опасен нам
вполне возможно. При таком разброде
душевных сил нельзя предугадать
что в голову придёт через мгновенье.
И срочно потому должны принять
мы с вами радикальное решенье.
Принц завтра же в туманный Альбион
отправится за прошлогодней данью.
Моря и страны повидает он,
вкусит отраву дальнего скитанья,
и впечатлений свежая волна
очистит всё, что так укоренилось
в мозгу и сердце. Что, мысль не дурна?
Полоний.
Она великолепна, ваша милость!
Однако, всё же полагаю я,
в отвергнутой любви лежит причина.
Слова, что говорила дочь моя,
Рад выслушать всегда любой мужчина.
Вы видели, как принц ей отвечал?
Решение за вами, несомненно,
но я б в дверь королевы постучал
и дал совет бы ей всенепременно
по-матерински принца попросить
открыть свои ей беды и печали.
А я так спрячусь, чтобы доносить
вам все слова, которые звучали
в их разговоре. Если выйдет так,
что Гамлет свою тайну не раскроет,
тогда цена мне — погнутый пятак,
и вы пошлёте нашего героя
хоть в Англию, хоть в дальний гарнизон,
как нужным посчитает ваша мудрость.
Король.
В твоих идеях есть, старик, резон.
Да будет так! О, Боже, что за трудность –
безумье принцев или королей.
Их на день не оставишь без надзора.
Мы — жертвы наших собственных ролей,
Как гордости их, так и их позора.
 
Уходят. Входят Гамлет и трое актёров.
 
Гамлет.
Я вас прошу, читайте монолог,
как я его читал. Чтоб танец слова
на языке зал потрясти бы смог.
Не нужно исполнения иного,
когда актёр, набив словами рот,
их произносит словно из утробы.
Уж лучше пусть глашатай текст прочтёт!
И попросить ещё хотел я, чтобы
рукой вы не махали, как ветряк.
И к монологу подходите нежно:
страсть бурную сыграть пытайтесь так,
чтобы она, как океан безбрежный,
накатом плавным вас валила с ног,
ведь сила — это не всегда поспешность.
Но часто я на сцене видеть мог,
как молодой актёр, меняя внешность
кудрявым париком, страсть в клочья рвёт,
в лохмотья, чтобы зрителей партера
накрыл не слишком ясных слов помёт.
И в этом деле он не знает меры.
Я б сёк таких актёров на виду
у зрителей, вкусивших их таланты.
Первый актёр.
Уверен я, что верный тон найду.
Милорд, мы ведь давно не дилетанты.
Гамлет.
Но робким тоже вам не должно быть.
Пусть здравый смысл подскажет точно меру.
А слов и действий бусины на нить
нанизывайте, в качестве примера
приняв природы скромность. И тогда
своей игрой достигните вы цели,
которая по сути, господа,
актёров назначенье с колыбели:
пред всеми нами зеркало держать.
Пусть добродетель видит добродетель,
зло видит зло. Весь мир отображать
театр обязан честно. Он — свидетель
и отпечаток точный наших дней.
А потому он должен быть умерен,
и быть не ярче, но и не бледней,
чем жизнь сама. И в этом я уверен.
Невеждам он не должен угождать
чрезмерною игрою, а гурманам
обязан слух и зренье услаждать,
искусным убедительным обманом.
Я слышал многократно похвалы
актёрам, речь которых и движенье
невнятны были так и тяжелы,
что вызывали только раздраженье.
А зал в восторге был от их игры,
гримас и стонов, воплей и ужимок.
Но, знай, успех подобный — до поры,
и сцена не простит таких ошибок.
Первый актер.
Надеюсь, мы сумеем избежать
подобных нареканий.
Гамлет.
И прекрасно.
Да, кстати, я хотел ещё сказать,
чтоб зал вы не смешили понапрасну.
Бывает, комик, позабыв сюжет,
над шутками своими сам смеётся,
не чувствуя, что наступил момент,
когда на сцене главное начнётся.
А он всё шутит, шутит без конца,
безумен в своём мерзком упоенье.
Так жалкое тщеславие глупца
ломает пьесы хрупкое строенье.
Однако вам готовиться пора.
 
Актёры уходят.
Входят Полоний, Розенкранц и Гильденстерн.
 
(Полонию)
Что вам король сказал про представленье?
Полоний.
Король и королева, цвет двора
находятся с обеда в нетерпенье.
Гамлет.
К актёрам вас я попрошу пройти
и их поторопить.
 
Полоний уходит.
 
(Розенкранцу и Гильденстерну)
Вас, сэры, тоже.
Розенкранц и Гильденстерн.
Охотно!
 
Розенкранц и Гильденстерн уходят.
 
Гамлет.
Эй, дружище выходи!
Горацио, быстрей! Мы ждать не можем!
 
Входит Горацио.
 
Горацио.
Мой милый принц, к услугам вашим я!
Гамлет.
Горацио, ты самый справедливый
из тех, кого зову «мои друзья».
Горацио.
Польщён, милорд…
Гамлет.
Я говорю не льстиво,
а от души. В потребностях своих
насущных и, конечно, безгреховных
ты скромен и доходов никаких
мне не сулишь помимо сил духовных.
Лесть бедняку — бессмысленная блажь.
Уж если льстить, то роскоши и власти.
Там чуть лизни, тут чуточку подмажь,
и выгоду получишь в одночасье.
С тех пор как понимать я стал людей,
и близких начал выбирать душою,
ты первым в иерархии моей
был образцом, примером и героем.
Ты выстрадал немало, но сумел
жизнь не проклясть и не забиться в угол.
Ты был упорен, благороден, смел,
и в завтра шёл, не ведая испуга.
Удары и награды, что судьбой
отпущены, ты принимал как благо,
и оставаться смог самим собой
с грот-мачты жизни не спуская флага.
Благословенны те, кто мысль и плоть
соединяют так, что у Фортуны
сил не хватает их перебороть,
те, о которых мы слагаем руны.
Таким послушна дудочка судьбы.
А если мне покажут человека,
который не был страстью взят в рабы
в безумном беге нынешнего века,
я в сердце сердца сохраню его,
там, где пока тебе так одиноко.
Но хватит о высоком. Из всего
растет сорняк по истеченье срока.
Знай, вечером в покоях короля
сыграют пьесу господа актёры.
Её в деталях чуть подправил я
так, чтобы некий зритель понял скоро,
что в ней сокрыт намек на смерть отца.
Да я тебе рассказывал об этом.
Прошу тебя с начала до конца
Следить за дядей. И искать приметы
его вины. А если не найдём
мы таковых, то это означает,
что призрак в появлении своём
был дьявольской игрушкой. Исключает
подобный вывод дядин злобный план
и делает моё воображенье
грязнее, чем кузнец небес Вулкан.
Поэтому веди своё слеженье
не отрываясь. Я же, как и ты,
вопьюсь глазами в складочки и складки
его лица. Потом для чистоты
эксперимента строго по порядку
свои мы наблюдения сравним.
Горацио.
Отличный план. И если он сумеет
не выказать движеньем ни одним
своей тревоги, если онемеет,
как статуя, то я за всё плачу!
Гамлет.
Они идут. Что ждёт нас — неизвестно!
Беспечным притвориться я хочу.
А вы, мой друг, своё займите место.
 
Трубы и литавры. Датский марш.
Входят король, королева, Полоний, Офелия, Розенкранц, Гильденстерн, свита и стража, несущая факелы.
Король.
Как поживает наш племянник?
Гамлет.
Он,
сэр, поживает просто превосходно!
Питается, как зверь хамелеон:
лишь воздухом, когда душе угодно.
Случается, что в воздух повара
кладут ему пустые обещанья.
А этим не откормишь каплуна!
Король.
К чему, мой друг, пустые увещанья?
Поверьте, это не мои слова.
Гамлет.
И не мои, раз сказаны прилюдно.
(Полонию)
Милорд, тут до меня дошла молва,
что в юности, с учёбой обоюдно,
себя на сцене пробовали вы.
Полоний.
Да, пробовал, при том не безуспешно.
Гамлет.
В какой же роли?
Полоний.
В небольшой, увы.
Я Цезаря играл и так поспешно
своим же другом Брутом был убит.
Гамлет
Брут убивал воистину брутально.
У вас, милорд, весьма телячий вид.
Вас надо убивать фундаментально.
Готовы ли актёры?
Розенкранц.
Да, милорд!
И ждут они лишь вашего приказа.
Гамлет.
Давайте же вступительный аккорд!
А вслед за этим начинайте сразу.
Королева.
Мой милый сын, со мною рядом сесть
прошу вас.
Гамлет.
Вы уж, матушка, простите,
но здесь места поинтересней есть.
Полоний.
О чём вы, сударь, это говорите?
Гамлет.
(Офелии)
Сударыня, вы разрешите мне
лечь на колени вам удобства ради?
Офелия.
О нет, милорд!
Гамлет.
Вы видно не вполне
расслышали. Просил я о награде:
к вам на колени голову склонить.
Возможно это?
Офелия.
Да, милорд, возможно.
Гамлет.
А вы меня хотели обвинить
в безнравственности?
Офелия.
Это слишком сложно
для моего девичьего ума.
Гамлет.
Лечь между ног у девушки чудесно.
Особенно, когда она сама
об этом просит.
Офелия.
Сударь, так не честно!
Я этих слов не говорила вам.
Гамлет.
Тогда скажи! Доставь мне эту радость.
Офелия.
Да вы развеселились!
Гамлет.
Знаешь, сам
я удивлён — во мне взыграла младость.
Я несравненный сочинитель джиг!
И почему бы мне не быть весёлым?
На мать мою взгляните хоть на миг:
Ей весело! Событием тяжёлым —
кончиной страшной моего отца –
она омрачена была недолго:
и через два часа с её лица
уныние исчезло. Чувство долга
ослабло и совсем сошло на нет.
Офелия.
Мой бедный принц, вы путаете даты.
Прошло четыре месяца. Портрет
отца давно забросили куда-то.
Гамлет.
Так долго? Что ж, пусть траур носит чёрт.
Я в соболях же щеголять намерен!
О, Небо, ты ведёшь неточный счёт:
Два месяца — и всё, никто не верен.
Великих помнят дольше иногда,
особо тех, кто церкви щедро строил.
Им в памяти отводятся года.
А большего и гений недостоин.
Он будет безмятежно позабыт,
как тот конёк из песенки старинной.
И смоет дождь следы его копыт,
и бубенцы подернет паутиной.
 
Гобои. Начинается пантомима. Входят король и королева, любовно обращаются друг с другом: королева обнимает короля, он — её. Она становится на колени и жестами выражает свои чувства. Он поднимает её с колен и склоняет голову ей на плечо, затем опускается на ложе из цветов. Она, видя, что он заснул, уходит. Тотчас же входит человек, снимает с него корону, целует её, вливает яд в уши короля и уходит. Возвращается королева. Она видит, что король мёртв и жестами выражает отчаяние. Снова входит отравитель с двумя или тремя статистами и делает вид, что скорбит вместе с ней. Мёртвое тело уносят. Отравитель добивается благосклонности королевы, поднося ей подарки. Сначала она как будто не соглашается, но, наконец, принимает его любовь. Актёры уходят.
 
Офелия.
Милорд, в чем пантомимы этой суть?
Гамлет.
Суть в том, что совершилось злодеянье.
Офелия.
А пьеса прояснит нам что-нибудь?
 
Входит Пролог.
 
Гамлет.
Конечно. Ведь актёрское сознанье
по сути не должно хранить секрет.
Актёр — рассказчик, он открыт для зала,
и дать он хочет зрителю портрет
героя и до самого финала
он этим одержим. А вот Пролог!
Офелия.
И он сумеет дать нам разъясненья?
Гамлет.
Да если бы он этого не мог,
то был бы изгнан прочь без сожаленья.
Он всё, всегда и всюду объяснит.
Бесстыдство ваше объяснит бесстыдно,
обидитесь — он тут же цепь обид
опишет так, что станет всем обидно.
Офелия.
Какой вы гадкий. Вам не угодить.
Давайте же посмотрим эту пьесу.
Пролог.
Хочу о снисхождении просить
и к вашему взываю интересу.
Трагедию представим мы сейчас,
её прослушать стоит терпеливо.
Мы показать попробуем для вас
историю ужасную правдиво.
Гамлет.
Пролог короче клятвы на кольце,
которое возлюбленному дарят.
Офелия.
Он краток как улыбка на лице
не верящего сердцу государя.
 
Входят два актёра: король и королева.
 
Король на сцене.
Уж тридцать раз на колеснице Феб
объехал воды грозного Нептуна,
и тридцать раз в полях убрали хлеб,
и обернулись отраженьем луны
по тридцать дюжин раз вокруг Земли
с тех пор, когда любовь соединила
сердца, доселе бывшие вдали,
познавшие огонь любви горнила.
Королева на сцене.
Пусть солнце и луна заставят нас
увидеть ещё столько же восходов
до времени, когда последний час
отпустит наши души на свободу,
а вместе с нами и любовь умрёт.
Но, горе мне, вы изменились сильно.
Скажите, не болезнь ли вас гнетёт,
И радости угас в душе светильник?
Вы просто не похожи на себя,
и я за вас, король мой, не спокойна.
У женщин так: мы искренне любя
Всегда в тревоге за любимых. Войны
нас приучили к этому. Когда
в нас нет любви, то нет в нас и тревоги.
Но если светит нам любви звезда,
Подвержены волнениям мы многим.
Вы знаете, милорд, любовь мою.
Она владеет мною безраздельно.
Мой страх такой же. Утром я встаю
и тотчас же бегу в мою молельню,
чтобы просить творца вас охранить
от бед, что день таит в себе грядущий.
А перед сном не устаю молить,
чтоб тихо завершился предыдущий.
Но вас тревожить это не должно.
Мужчин Господь создал совсем иначе.
А слёзы женщин — лёгкое вино,
Что залпом пьют мужчины за удачу.
Король на сцене.
Любовь моя, я собираюсь в путь,
в места, откуда нет уже возврата.
И разуму и телу отдохнуть
пришла пора. Невелика утрата
для мира. Он как прежде будет жить,
а ты жить будешь в нём в любви и славе,
достойный муж сумеет полюбить
тебя как я. Рассчитывать он вправе
и на твою ответную любовь.
Королева на сцене.
О, замолчи! Предательством позорным
тебя я не унижу. Если вновь
я замуж выйду, в брак вступлю повторно,
навек меня пусть небо проклянёт.
Лишь та жена способна на такое,
что первого своей рукой убьёт.
Гамлет.
Мне представленье не даёт покоя!
Какая горечь! Всё вокруг — полынь!
Королева на сцене.
И брак второй — плод низменных расчётов,
он попирает остовы святынь,
и открывает прямо в ад ворота.
И с мужем со вторым ложась в постель,
я первого ещё раз убиваю.
Король на сцене.
О, женских чувств нежнейшая пастель…
Ты искренна сейчас, я это знаю.
Но исполняем вовсе не всегда
мы данные самим себе обеты.
Они частенько тают без следа,
как капли на траве в лучах рассвета.
Намеренья — лишь памяти рабы:
хоть сил полны, но так недолговечны.
У них не может долгой быть судьбы,
и дни их далеко не бесконечны.
Так плод незрелый на ветвях висит,
пока в свой час он не нальётся соком.
Созрев же, вниз стремительно летит,
забыв уже о дереве высоком.
И то, что обещаем мы себе
в минуты поклонения и страсти,
поздней легко сведётся к похвальбе,
и помешают мелкие напасти
вам воплотить намеренье своё.
Уходит страсть — намеренье уходит.
Где радость слишком весело поёт,
или печаль избыточно изводит,
там от печали к радости — лишь шаг,
и шаг всего от радости к печали.
Малейшая случайность может так
судеб людских перекрутить спирали,
что станет ясно: мир не вечен наш,
любовь с судьбой всегда играют в прятки,
то яростно идут на абордаж
и бьются над решением загадки:
любовь судьбою правит иль судьба
любовь себе навеки подчинила.
Когда царь превращается в раба,
его любимцы, улыбаясь мило,
уходят прочь. Везенье бедняка
в том, что ему предательство такое
судьба не поднесёт наверняка,
и за врагов он может быть спокоен.
Коль ты нужды умеешь избегать,
в друзьях, поверь, не будет недостатка.
Но друг в нужде внезапно может стать
врагом заклятым, что совсем несладко.
Желанье и судьба, таков итог,
настолько не сопутствуют друг другу,
что рушится намеренья чертог,
а скачка продолжается по кругу.
Все наши мысли нам принадлежат,
но воплощенье их вне нашей власти.
Порывы жизни их легко кружат,
как осень листья. Ты в порыве страсти
уверена, что твой повторный брак
не должен и не может состояться.
Но знай, когда меня укроет мрак,
тебе иначе будет всё казаться.
Королева на сцене.
Пусть пищи мне земля не даст вовек,
а небо пусть не даст вовек мне света,
пусть будет навсегда запретен смех,
пускай надежда будет под запретом,
и ей взамен отчаянье придёт,
а радость заключённого в темнице
пускай мою стократно превзойдёт,
пусть в доме будет тихо, как в гробнице,
пусть к счастью даже самый малый шаг
препятствия надежно перекроют,
пусть каждый встречный будет злейший враг,
пусть беды налетят, как пчёлы — роем.
Всё это пусть случится, если я,
однажды овдовев, женой вновь стану.
Приму я гнев Небесного Царя
и в монастырь уйду согласно сану.
Гамлет.
Нарушит она клятву или нет?
Король на сцене.
Как страшно ты, любимая, клянёшься.
Оставь меня на время. Меркнет свет
в моих глазах. Ты через час вернёшься.
Ах, как хотел бы я укоротить
свой слишком долгий день хотя б отчасти.
Королева на сцене.
Сон мозг больной сумеет остудить.
(Король засыпает.)
О, пусть же нас не разлучит несчастье!
(Уходит.)
Гамлет.
Как нравится вам пьеса, госпожа?
Королева
В ней есть сюжет, игра и легкость слога.
Ещё хочу сказать: я не ханжа,
но леди обещает слишком много.
Гамлет.
Она ответит за свои слова.
Король.
Вы что, уже читали эту пьесу?
Она не оскорбляет тем родства?
Гамлет.
Ничуть! В ней нет серьёзного замесу!
Всё в шутку! Отравленье в том числе.
Король.
А как её названье?
Гамлет.
«Мышеловка».
Король.
В чем смысл?
Гамлет.
О, это пьеса обо зле.
Убийство происходит в ней так ловко…
Гонзаго — некой государь страны,
его жена — прелестная Баптиста.
Нет, параллели здесь исключены,
намёков никаких, всё очень чисто.
Да вы и сами так чисты душой,
Что вас намёк не может и коснуться.
Пусть вздрагивает тот, кто грех большой
скрывает.
 
Входит Луциан.
 
К пьесе нам пора вернуться.
Вот Луциан, племянник короля.
Офелия.
Милорд, вы хор достойно заменили.
Гамлет.
О, если б вы, ко мне благоволя,
в другом спектакле хором разрешили
побыть.
Офелия.
В каком же?
Гамлет.
В пьесе о любви
меж вами и прекрасным кавалером.
Прошу, о, Мельпомена, вдохнови!
Офелия.
А я прошу вас, сударь, знайте меру.
Остроты ваши чересчур остры.
Гамлет.
О, вам, чтоб остриё моё притупить,
пришлось бы постонать. Но от хандры
Я б излечил вас. Хватит брови супить.
Офелия.
Час от часу не легче.
Гамлет.
Про часы
муж говорит жене в момент венчанья.
(Луциану)
А ты что опустил свои усы?
Мы ждём кровавой драмы окончанья.
Ну?! «Каркая, торопит ворон месть!»
Луциан.
Черны мои решенья и поступки.
Надёжный яд в моём флаконе есть.
Благоприятно время. Полдень хрупкий
всех к отдыху недолгому склонил.
Вокруг нет ни души. В хрустальной склянке –
настой, что мне отшельник сочинил.
В нём травы. На неведомой полянке
их собирали в полуночный час,
затем трёхкратно предали проклятью,
и выдавили в них змеиный глаз,
одновременно принеся Гекате
в дар молодую поросячью кровь.
Настал момент проверить свойства смеси
жизнь похищать и не давать ей вновь
вернуться в тело. И да будут вместе
со мною силы ада.
 
Вливает яд в ухо спящего.
 
Гамлет.
Луциан,
воспользовавшись ядом, прóкляв совесть,
присвоить хочет королевский сан
и стать Гонзаго. Сохранилась повесть
об этом на латинском языке.
Убийца, как нетрудно догадаться,
склонив колено и припав к руке
любви Баптисты будет домогаться.
Всё это нам в дальнейшем предстоит
увидеть в продолжение спектакля.
Офелия.
Король встаёт! Его ужасен вид!
Гамлет.
Неужто он огня из красной пакли
так испугался?
Королева.
Он совсем без сил!
Полоний.
Немедля представленье прекратите!
Король.
Я ухожу. Мне белый свет не мил.
Все.
Огней, огней! Светите же, светите!
 
Уходят все, кроме Гамлета и Горацио.
 
Гамлет.
«Пусть горько плачет раненный олень,
а невредимый на лугу играет.
Одним — весь свет, другим — лишь только тень,
Так мир устроен наш, кто понимает.»
Скажи, мой друг, вот этот монолог
служить достоин пропуском на сцену?
И в случае нужды ведь я бы смог
разжалобить старуху Мельпомену?
Ну, приодеться надо бы чуток:
перо на шляпу, башмаки в цветочках,
На целый пай претендовать я б мог.
Горацио.
На половину.
Гамлет.
Нет, на целый, точно!
Вот, слушай! «О, Дамон, ты должен знать,
что нас Юпитер в трудный час покинул,
а это значит, нами управлять
начнёт пустой павлин. Я перья выну…»
Горацио.
А здесь могли вы чище срифмовать.
Гамлет.
Павлина заменить ослом?
Горацио.
Конечно.
Гамлет.
Но о другом! Готов в заклад я дать
пять сотен фунтов, что наш призрак вечный
поведал правду. Ты за королём
следил?
Горацио.
Следил, и видел я прекрасно,
как вспыхнули глаза его огнём…
Гамлет.
Когда об отравлении ужасном
сказал актёр?
Горацио.
Да, в этот самый миг.
Гамлет.
Ха-ха! Вот и разгадана шарада!
Эй, музыка! Эй, флейты! Звуки джиг
пусть будут нам с Горацио наградой.
И если не по нраву королю
комедия пришлась, то это значит,
что короля поймали мы в петлю.
Эй, музыка! Вина нам за удачу!
 
Входят Розенкранц и Гильденстерн.
 
Гильденстерн.
Добрейший принц, позвольте вам сказать
одно лишь слово.
Гамлет.
Хоть роман с прологом.
Гильденстерн.
Король, сэр…
Гамлет.
Что? Прошу вас продолжать.
Гильденстерн.
К себе он удалился. И тревога
у нас о самочувствии его.
Гамлет.
И это от вина?
Гильденстерн.
Скорей от желчи.
Гамлет.
Мне кажется, разумнее всего
призвать врача. А если это печень,
мои попытки дядю прочищать
скорее навредят, чем облегченье
ему доставят. Положить в кровать
и ждать врача — отличное решенье.
Гильденстерн.
Милорд, вы не даёте мне сказать!
Мы сильно отклонились от вопроса,
который я обязан вам задать.
Гамлет.
Смиряюсь, сэр! Вам слово.
Гильденстерн.
Средь хаоса,
который вызвал приступ короля,
мать ваша, королева, в огорченье,
меня послала к вам, о том моля,
чтоб я её исполнил порученье.
Гамлет.
Ну что ж, раз так, то милости прошу.
Гильденстерн.
Милорд, любезность ваша здесь не к месту.
По просьбе королевы я спешу
Задать вопрос и передать ей честный
ответ ваш. Если получу отказ,
то сам он будет на вопрос ответом.
Гамлет.
Ответ дать здравый не могу сейчас.
Гильденстерн.
Но почему?
Гамлет.
Да здравости в нём нету!
Мой болен ум. Однако, я готов,
дать в меру сил своих и состоянья
ответ. С меня сошло уж сто потов,
пока вы одолели расстоянье
от вашей мысли до разумных фраз.
Короче, моя мать, вы говорите…
Розенкранц.
Изумлена тем, как вы в этот раз
себя вели в развитие событий.
Гамлет.
Сын редкий мать умеет изумлять.
Но вижу в изумленье материнском
я также и желание узнать
ещё о чём-то сердцу её близком.
Что вы ещё хотите сообщить?
Розенкранц.
Она весьма желает с вами встречи
в своих покоях, чтоб поговорить
о чём-то важном, в нынешний же вечер.
Гамлет.
Я повинуюсь. Есть у матерей
на сыновей особенное право.
Ещё что? Говорите же скорей!
Розенкранц.
Сэр, я возможно стал вам не по нраву.
Но некогда я вами был любим.
Гамлет.
И до сих пор, поверьте мне, любимы.
Мы дружбы юных лет всегда храним,
а поздние легко проходят мимо.
Розенкранц.
Тогда ответьте, чем угнетены
вы всё то время, что мы вместе снова?
Печали далеко не так страшны,
когда поддержит друг, хотя бы словом.
Вам станет легче.
Гамлет.
Я окаменел.
Розенкранц.
Как? Вы — наследник датского престола!
Король уж высочайше повелел…
Гамлет.
Вы помните пословицу со школы?
Пока трава растёт, конь может пасть.
 
Входят актёры с флейтами.
 
А, вот и флейты! Мне одну подайте.
Я к музыке испытываю страсть.
(Гильденстерну)
А вы, мой друг, за мной не наблюдайте,
как за лисой, что надо вам загнать.
Не заходите из-под ветра, с тыла.
Гильденстерн.
Мой долг — исполнить то, что ваша мать
нам с искренней надеждой поручила.
А если в этом я излишне смел,
так это от привязанности братской.
Гамлет.
Я в вашем объясненьи не успел,
достойный сэр, с наскока разобраться.
Могу ли попросить я вас сыграть
на этой флейте?
Гильденстерн.
Принц, я не умею.
Гамлет.
О, это так же просто, как и лгать.
Прошу вас.
Гильденстерн.
Этой просьбою своею
меня вы удивляете.
Гамлет.
Ничуть.
На клапанах установите пальцы,
в мундштук слегка попробуйте подуть…
Да хватит корчить из себя страдальца!
Гильденстерн.
Но я не знаю, как играть на ней,
тем более гармонии добиться.
Гамлет.
И вы решили, что на мне ясней
фиоритурам будет научиться.
Для вас я — проще флейты. Я — предмет.
И вы на мне легко играть готовы.
Я прост, как прост разгаданный секрет,
в нём всё понятно и ничто не ново.
Вам хочется исследовать меня
от самой нижней и до верхней ноты,
чтобы потом, мне душу леденя,
в ней втихаря перенастроить что-то.
В малышке-флейте спрятан целый мир.
И вам не совладать с ней, уж поверьте.
А я неужто так убог и сир,
что мной играть вам проще, чем на флейте?
Меня зовите как угодно вам:
фаготом ли, свирелью ли, валторной.
Расстроить меня можно, но не дам
я вам, друзья, играть на мне покорно.
 
Входит Полоний.
Бог вас благослови, достойный сэр!
Полоний.
Принц, королева срочно пожелала
вас видеть.
Гамлет. (в сторону)
Ах ты, скользкий лицемер!
Твоё сейчас укорочу я жало.
(Полонию)
Вы видите то облако, мой друг?
Не правда ли — похоже на верблюда?
Полоний.
Клянусь — похоже. Облаков вокруг,
без счёта. Ну, а это — просто чудо!
Гамлет.
Мне кажется, что больше на лису
оно похоже.
Полоний.
Точно! Та же спинка!
Недавно видел я лису в лесу,
так облако — точнейшая картинка.
Гамлет.
Ну, спинка-то скорее от кита.
Полоний.
О, от кита! Какие здесь сомненья.
Гамлет. (в сторону)
Он гениален! Эта простота
и ловкость принимать чужое мненья!
(Полонию)
Ну, коли так, я к матери иду.
(в сторону)
Здесь одурачить все меня стремятся.
Полоний.
Я так ей и скажу. (Уходит.)
Гамлет. (в сторону)
Я как в бреду!
(всем)
Хотел бы я теперь один остаться.
Уходят все, кроме Гамлета.
 
Вот и спустилась колдовская ночь.
Могилы молча пасти разверзают
в кладбищенской тиши. Устав волочь
свой крест, из гроба мощи выползают.
Ад дышит жарким смрадом в этот мир.
Я чувствую себя его исчадьем.
Я жажду тёплой крови. Чувств пунктир
ведёт меня к чудовищным зачатьям
нетопырей, змей, демонов, химер,
которых день оставит за порогом.
Спокойнее! Нерон мне не пример:
убивший мать во веки проклят Богом.
Я к ней иду. Да, буду я жесток!
Но сердце пусть природе не изменит,
и ненависти огненный глоток
сожжёт меня, её же не заденет.
Кинжалы слов, что к ней я обращу,
останутся словами и не боле.
И камень гнева, вложенный в пращу,
пошлю своей рукою в чисто поле.
Язык мой и душа моя пускай
друг перед другом лицемерят в страсти.
И что б я не твердил, как попугай,
пусть сердце не скрепит своим согласьем.
 
Уходит. Входят король, Розенкранц и Гильденстерн.
Король.
Его я не люблю. Опасен он
своим безумством. Потому, немедля,
из Дании принц будет изгнан вон.
А это лучше, чем болтаться в петле.
Вы в Англию езжайте вместе с ним.
Вам приготовят нынче же бумаги.
Пожертвовать я вынужден одним,
чтоб государство соблюсти во благе.
Не можем мы позволить каждый час
от дикого его зависеть нрава.
Гильденстерн.
Вы можете рассчитывать на нас.
На всё пойдём мы Дании во славу!
Ваш страх за ваш народ священ и свят.
Храните вы их жизнь от колыбели.
Для них вы — всё! И вас боготворят
от мала до велика.
Король.
В самом деле?
Розенкранц.
Жизнь частная сама себя должна
беречь всей силой и ума оружьем
от всяческих невзгод. Но как важна
та власть, что с искренним неравнодушьем
заботится о многих! Властелин
отходит в мир иной не одиноко.
Он — как водоворот! В поток один
он увлекает, близко ли далеко,
но всё, что он опекой окружил.
Он — колесо гигантской колесницы,
несущейся в сплетеньи конских жил.
Ось с ободом соединяют спицы,
и к каждой навсегда прикреплены
сто сотен судеб. И в момент крушенья
они погибнуть вместе с ним должны
без всяческой надежды на спасенье.
Вздох короля родит в народе стон.
Король.
Готовьтесь к путешествию. В дорогу!
Не будем медлить. Страх не так силён,
когда прикован цепью за порогом.
Розенкранц и Гильденстерн.
Мы поспешим!
 
Розенкранц и Гильденстерн уходят. Входит Полоний.
 
Полоний.
Милорд, как я узнал,
он посетить собрался королеву.
А я тайком в её проникну зал
и спрячусь за ковром, при входе, слева.
Я всё услышу, что произойдёт.
Ручаюсь, она сына образумит.
Но матери — особенный народ,
они пристрастны. Мать ведь сына любит
По зову крови, смыслу вопреки.
И, как всегда, вы мудро подсказали:
нам будет исключительно с руки
подслушать всё, что говорится в зале.
Прощайте, мой король. Я перед сном
вас навещу и расскажу подробно,
всё, что узнаю. Грежу об одном:
вам угодить.
Король.
Вы просто бесподобны!
 
Полоний уходит.
 
Сколь гнусно преступление моё!
На нём лежит древнейшее проклятье:
Мир в первый раз был страшно раздвоён –
убитый и убийца были братья.
Моих молитв не принимает Бог,
хотя беседы с ним я жажду страстно.
Я — путник на развилке двух дорог,
но сделать выбор — это так ужасно!
Покаяться, отдаться небесам,
признать свой грех, принять своё проклятье?
Или решить, что Бог себе я сам,
И навсегда в молельне снять распятье?
А эта вот проклятая рука,
покрытая по локоть кровью брата,
на небесах найдёт наверняка
дождь благодати. Смоет он куда-то
всю грязь. На лужи крови ляжет снег.
А в чём, скажите, милосердье Божье?
Оно лишь в том, чтоб не заметить тех,
грехи чьи не заметить невозможно.
И если мы уж пали, то спасёт
молитва нас правдивым покаяньем.
И души вновь прощённых вознесёт
со дна навстречу благостным желаньям.
Мой грех — он в прошлом. Я ищу слова…
«Господь, прости мне подлое убийство.»
Но, видно, моя клятва дешева
и искупить не может кровопийства.
Ведь я ещё владею всем, за что
я жизнью брата расплатился щедро:
короной, славой, женщиной. И кто
в моей души готов спуститься недра,
чтобы понять, насколько честен я
в раскаянье своем слезоточивом?
Ведь в грязи мира лживая свинья,
как часто видим мы, не боязливо,
а в полном праве подкупает суд,
закон обходит, получив свободу.
Не так на небесах. Обману тут
никто не даст доверия и ходу.
Здесь истина в природной наготе
перед Судьёй всевышним остаётся,
и отпущенье получают те,
кто искренне в греховном сознается.
Так что мне делать? Стоит испытать
тернистый путь раскаянья? Что может
оно, когда оно не может дать,
раскаянья. Ты всемогущ ли, Боже?
Замкнулся круг. И сердце в ребра бьёт.
Оно чернее смерти. Словно птица,
что поймана в силки и не поёт,
и нету сил уже освободиться.
О, ангелы, попробуйте помочь,
согните мне упрямые колени.
Стальное сердце, мягким стань точь-в-точь
как у младенца. Время искуплений
грехов настало. Выбор сделан. Здесь
я весь, Господь, и я уже не струшу.
Добро и зло во мне уравновесь,
И милость пусть твоя прольётся в душу.
 
Становится на колени. Входит Гамлет.
 
Гамлет.
Как просто мне сейчас его убить!
Он — молится! Кощунство даже в этом.
Мне нужно просто руку опустить
с испытанным в сражениях стилетом.
Бог приберёт врага на небеса,
я соблюду святой обет отмщенья.
Как просто всё. Но слышу голоса.
Они твердят: не торопись с решеньем.
Да, стоит всё обдумать ещё раз…
Брат отравил отца коварно ядом.
В ответ на это я, без лишних фраз,
злодея убиваю. Как награда
такая смерть простая для него.
Тут мести нету даже и в помине.
А ведь убил отца он моего,
не дав ему, как должно при кончине,
покаяться в накопленных грехах,
которых тот имел, увы, не мало.
Как знать, во что отцу на небесах
в час судный всё наследство это стало.
По счастью не дано представить нам,
как пролагает Бог пути на небо.
Но думаю, совсем несладко там,
всем тем, кто причащён на одре не был.
А этот душу черную свою
молитвою приводит к очищенью.
И если я сейчас его убью,
то не вкушу желанного отмщенья.
Нет! В ножны меч! Я буду ждать, пока
уснёт он или допьяна напьётся,
пока в постель к нему наверняка
прелюбодейка-мать не заберется,
пока на деньги не начнёт играть,
не чертыхнётся, не предастся гневу…
О, да! Я буду терпеливо ждать
всего того, что не угодно Небу.
Когда же на спасение души
себе он не оставит и намёка,
явлюсь как демон я ночной тиши
для исполненья моего зарока.
Собью его ударом на пол, чтоб
он понял — мне неведома пощада.
И пусть его с душою черной в гроб
положат и к вратам отправят ада.
И жизнь ему молитва не спасёт,
лишь срок продлит. Уверен — ненадолго.
Ну, а сейчас мать, верно, меня ждёт,
сыновнего исполненного долга.
 
Уходит. Входят королева и Полоний.
 
Полоний.
С минуты на минуту он придёт.
Вы постарайтесь с сыном быть построже:
«Мол, слишком необузданно ведёт
себя. А наш король терпеть не может
бессмысленных и каверзных проказ.
Просила не бранить тебя за хамство
я короля уже десятки раз.
Он добр к тебе, и ты смири упрямство».
Гамлет. (за сценой)
Эй, матушка!
Королева.
Я поняла, мой друг!
Не беспокойтесь, мне доверьтесь смело.
Вот он идёт! Шагов я слышу звук.
Скорее скройтесь!
 
Полоний прячется за ковер. Входит Гамлет.
 
Гамлет.
Матушка, в чём дело?
Сын, оскорбил ты твоего отца!
Гамлет.
Нет, моего отца вы оскорбили.
Королева.
Не можешь ты без праздного словца.
Гамлет.
А вы слова все добрые забыли.
Королева.
Что это значит, Гамлет!
Гамлет.
Значит что?
Королева.
Забыли, кто я?
Гамлет.
Нет, клянусь причастьем.
Вы — королева, ставшая потом
женою брата мужа в одночасье.
Вы, и об этом сожалею я,
вы — моя мать.
Королева.
Не будет разговора,
раз так, у нас. Я ухожу.
Гамлет.
Оп-ля!
Отсюда не уйдёте вы так скоро.
Ну-ну, садитесь. В зеркале хочу
вам показать я истинную душу.
Королева.
С дороги прочь! Сейчас я закричу!
Гамлет.
Нас, что же, здесь сопровождают уши?
Королева.
Ты, сын, убить осмелишься меня?
Эй-хо! На помощь!
Полоний. (за ковром)
Убивают! Стража!
Гамлет. (обнажая меч)
Что за ковром там? Что за бормотня?
А, крыса! Сдохни!
(Пронзает мечом аррасский ковёр.)
Не визжала даже.
Мертва, дукат поставлю, что мертва.
Полоний. (за ковром)
О, я убит!
Королева.
О, горе! Что ты сделал?
Гамлет.
Я сам не знаю. Боже, голова
как не своя. Клянусь пречистой девой.
Глаза не смотрят. Это не король?
Королева.
Поступок твой кровав и безрассуден.
Гамлет.
Не менее ужасна ваша роль
в убийстве короля. Тут выбор труден.
Королева.
В убийстве короля?
Гамлет.
Да, госпожа.
Так говорить имею основанья.
(приподымает ковёр и видит Полония)
Несчастный изворотливый ханжа,
больной любовью к чинопочитанью.
В чужое дело свой ты сунул нос,
но злой судьбе быть должен благодарен:
ты в смертный миг до короля дорос
и был заколот вместо государя.
Прими свою судьбу.
(королеве)
А вас прошу
я перестать ломать в рыданьях руки.
Садитесь. Я подробно опишу
зачем обрёк себя на эти муки.
И я надеюсь в глубине души,
что сердце ваше, всё ещё живое,
откликнется, на зов мой поспешит,
не оттолкнёт страдальца и изгоя.
Королева.
Скажи мне, что же совершила я,
что обвиняешь ты меня так грубо?
Гамлет.
Поступок ваш ужасен. Для меня
(ведь я ваш сын) ужасен он сугубо.
Он скромности пятнает нежный лик,
в цвет лицемерья красит добродетель,
птиц пенье превращает в львиный рык,
невинность дев, Господь тому свидетель,
он жжёт продажной женщины клеймом,
обет любви до грязной лжи низводит,
глаз зрячий прячет за слепым бельмом,
в молитве место ереси находит.
Лицо небес пылает от стыда.
Луна больна, и лик её печален:
ведь в день грядущий Страшного суда
Харон на лодке к берегу причалит.
Королева.
О, горе мне! Какой ужасный грех
я совершила, чтоб сравнения эти
пришли на ум вам?
Гамлет.
О, ваш грех из тех,
что невозможно было не заметить.
Взгляните, вот портреты на стене.
На них два брата. Первый — царь от Бога,
Такой явится может лишь во сне:
ум Зевса, Марса торс, и лишь эклога
способна его кудри описать,
и создан взгляд повелевать и править.
Меркурия взлетающего стать
не может на земле его оставить.
И каждый из богов свою печать
на облике блистательном поставил.
с тем, чтобы всякий встречный отличать
его мог от других. А как он правил!
И он был вашим мужем! А теперь
Припомните, что приключилось дальше.
Ваш нынешний супруг, был хищный зверь,
что одержим лишь злобою и фальшью.
Как колос, поражённый спорыньей,
вокруг себя все заражает злаки,
так Клавдий ядовитою струёй
родного брата отравил. И в браке
теперь законном с вами состоит.
Куда смотрели вы? Как вы сумели
не отличить с горы прекрасный вид
от тухлого болота на постели?
И вы сказать не сможете: любовь…
Огонь в крови стихает в ваши годы.
Разумны вы… И я спрошу вас вновь:
зачем же разум предпочёл урода?
По-видимому, чувства есть у вас.
Без них движенье просто невозможно.
Они парализованы. Угас
ваш мозг. Иначе объяснить мне сложно,
как можно заблуждаться и страдать,
способности лишиться сделать выбор,
и разницы совсем не увидать
между алмазом и гранитной глыбой.
Как исхитрился дьявол обмануть
зов сердца ваш простой игрою в жмурки?
Глаза без слуха видят хоть чуть-чуть,
без зренья уши слышат, тренье шкурки
кошачьей пальцы могут осязать
без обонянья, нос унюхать может
без осязанья, что к столу подать
решил сегодня повар. Как же, Боже,
ты допустил, чтоб чувств такой букет
дал матушке возможность заблуждаться?
Так значит, здесь иной причины нет
помимо той, как страстью наслаждаться.
О, стыд, где твой румянец? Если ад
ещё бунтует у матроны в чреслах,
пусть молодым потом не говорят,
что страстью жить постыдно и бесчестно.
Пусть добродетель тает словно воск
в объятье тел разгоряченных тесном.
Над похотью не властен даже мозг.
Он — сводник, и своё он знает место.
Королева.
О, Гамлет, замолчи! Ты повернул
глаза мне внутрь души. Теперь я вижу
как там черно. Наверно Вельзевул
её наполнил вязкой липкой жижей.
Гамлет.
Нет, слушайте! Иначе б как смогли
вы жить в поту засаленной постели.
Ведь добровольно вы туда легли
греху предаться с тем, с кем вы хотели.
Королева.
О, перестань! В меня твои слова
вонзаются как острые кинжалы.
Прошу, не говори!
Гамлет.
От божества
вы отказались. Но кого избрали?!
Убийцу! Подлеца! Он, жалкий раб,
отца не стоит и двухсотой доли.
Вор, что корону датскую украв,
стал королём с замашками гиньоля.
Королева.
Довольно!
Гамлет.
Нет! Извольте слушать! Шут,
отродье беса, мерзкая скотина,
скопление пороков, куст цикут,
раздутая жратвою животина!
 
Входит Призрак.
 
Небесные хранители! Вновь он!
Витайте надо мной, меня спасите
крылами осенив.
(Призраку)
Мой вам поклон!
Что вам угодно? Вы чего хотите?
Королева.
Увы, безумен он!
Гамлет.
А… Вы пришли,
чтоб упрекнуть медлительного сына,
которого вы к клятве привели
отмстить за смерть отца и властелина?
Вы знать хотите, почему остыть
он позволяет праведному гневу,
и не решился до сих пор убить
того, кто отнял власть и королеву?
Призрак.
Да я пришёл, чтоб снова заострить
к злодею притупившуюся злобу.
Но мать свою обязан ты щадить.
Взгляни, она трясётся от озноба.
Встань между ней и мной. Ей не дано
почувствовать моё здесь появленье.
Но в ней воображение сильно.
Заговори с ней и уйми волненье.
Гамлет.
Что с вами, госпожа?
Королева.
Что с вами, сын?
Вы устремили взор ваш в бесконечность
и говорите с пустотой. Камин
погас. И холодком дохнула вечность.
Во взоре вашем дикость и испуг.
А волосы, как верные солдаты
все по тревоге встали дыбом вдруг.
О, милый сын, ты улетал куда-то?
Вернись сюда и сдержанность пролей
на твоего безумья злое пламя.
На что ты смотришь?
Гамлет.
Матушка, скорей!
Вот он! Смотрите! Вот он, рядом с нами!
Как бледен он, и как печален он.
И если бы к камням он обратился
с молитвою, они б издали стон
и в них родник прозрачный пробудился.
А на меня прошу вас не смотреть
так жалостно, чтоб не смягчить суровость
намерений моих. Иначе смерть
пройдёт другим путём. И бестолковость
моя событья приведёт к тому,
что я пролью лишь слёзы вместо крови.
Королева.
Всё это говорите вы кому?
Гамлет.
Вы ничего не видите?
Королева.
Нет, кроме
того, что вижу всё вокруг, что есть.
Гамлет.
И ничего не слышали?
Королева.
Слыхала
лишь разговор, что состоялся здесь
меж мной и вами. О, как я устала…
Гамлет.
Смотрите, вот оно! Правей, правей!
Оно крадётся прочь! Отца я вижу
в доспехах славных датских королей!
Ушёл. Его забвеньем не унижу!
 
Призрак уходит.
 
Королева.
Мой сын, ваш мозг болезнью воспалён,
Он бредит в исступлении опасном.
И призраков легко рождает он,
бесплотных и от этого ужасных.
Гамлет.
Какое исступленье! Я здоров.
Мой пульс — как ваш, он в том же ритме бьётся.
Пройти я испытание готов.
и описать, что в комнате найдется
в порядке строгом от окна к двери.
Больной же ум на это не способен.
Он будет беспорядочно внутри
перебирать предметы, и подобен
он будет мотыльку вблизи огня.
Прошу вас, снадобье самообмана
душе не предлагайте. И меня
безумцем выставлять пока что рано.
Во мне горит свершённый вами грех,
но не безумье. И считать иначе –
лишь тонкой кожей прикрывать от всех
гноящуюся рану. Но означен
в календаре судеб тот день, когда
зараза всё равно пройдёт наружу.
Покайтесь перед небом без стыда
в том, что прошло. Гнев Господа заслужен,
но будет вам наукой наперёд:
не удобряйте плевел! Мне ж простите,
что я, я — добродетельный урод,
склоняюсь и прошу вас о защите.
Увы-увы. Но в наши времена
отъевшиеся, жирные и злые
защита добродетели нужна
и ей идти в чертоги золотые
приходится к пороку на поклон.
Иначе все намеренья благие
упрутся в неполученный дублон
и сгинут как и многие другие.
Королева.
Разбил моё ты сердце пополам.
Гамлет.
Расстаньтесь с его худшей половиной,
живите с лучшей, чистой. По делам
оценит нас Единственно Невинный.
Спокойной ночи. Об одном прошу:
в постель сегодня не ложитесь к дяде.
Прикиньтесь добродетельной. Паршу
дурной привычки, ни на что не глядя,
с себя сдирайте. Дьявол нам принёс
чудовищных привычек мириады,
тем самым превратив дорогу грёз
в тропу, что нас ведёт к пучине ада.
Но он же — ангел, потому что мы
к хорошему охотно привыкаем,
и отбираем иногда у тьмы
то, что уже казалось нам за краем.
Хорошие привычки так легки,
как мягкие свободные одежды.
Единым мановением руки
мы дарим близким добрые надежды.
Сегодня воздержавшись от греха,
вам завтра воздержаться будет легче.
И грех иссохнет словно шелуха,
и распрямятся сгорбленные плечи.
Привычка над природой верх берёт
и или принимает князя ада,
или так сильно гонит от ворот,
что слов ему вдогонку и не надо.
Ещё раз доброй ночи. Если вы
хотите получить благословенье,
я попрошу его у вас взаймы,
с тем, чтоб вернуть вам в нужное мгновенье.
Теперь о нём.
(Указывает на Полония.)
Пред ним я виноват
и каюсь. Но ведь так хотело Небо.
Орудие лишь я, и лишь солдат,
и вышло потому всё так нелепо.
Я был назначен наказать его,
А он меня был наказать назначен.
Я уберу героя своего,
за смерть ответив, так или иначе.
Ещё раз — доброй ночи, госпожа.
Чтоб добрым быть, я должен быть жестоким.
Зло малое встречаем мы, дрожа,
но бóльшим злом пугают нас пророки.
И в заключенье — просьба.
Королева.
В чём она?
Гамлет.
Должны вы сделать то, что вас просил я
не делать больше. Нужно брюхана
завлечь в постель и раззадорить сильно.
Пусть похотливо щеку ущипнет,
своею мышкой назовёт игриво,
мазнет слюнявым поцелуем рот,
и шею будет щупать торопливо,
стремясь скорее вами овладеть.
А вы, как будто под его напором
от пылкой страсти начиная млеть,
должны перемежать с любовным вздором
слова про то, что не безумен я,
а только притворяюсь, что безумен.
Из ваших уст любая болтовня
как истина звучит. Не подцензурен
поток произносимых вами слов.
Ведь королева ангельски прекрасна,
скромна, умна. Зачем же ей от сов,
мышей летучих, жаб ночных ужасных
скрывать секреты сына? Ни к чему!
Зачем уподобляться обезьяне,
решившей, непонятно почему,
вдруг полетать. Теперь лежит в бурьяне
и стонет. Своё место надо знать!
Королева.
Слова в губах рождаются дыханьем,
дыханье — жизнью. Я клянусь, как мать,
отдать её, чтоб даже без сознанья
вслух не шепнуть то, что сказал мне ты.
Гамлет.
Я еду в Лондон. Знаете об этом?
Королева.
Забыла…
Гамлет.
Ради счастья полноты
друзья со мною двинутся дуэтом.
Их письма уж печатью скреплены.
Друзья со школьных лет… Им доверяю
я как гадюкам. И они должны
поставить западню поближе к краю,
чтобы заманить в неё потом меня.
Пусть трудятся. Всегда смотреть забавно,
когда саперы, всё вокруг кляня,
копают мину длинную исправно,
с тем, чтоб потом на ней же и взлететь.
А я, как мне б не приходилось трудно,
чужой подкоп всегда могу поддеть
своим, на локоть глубже, вот что чудно.
Плохим сапёрам путь прямой к концу.
Какое наслаждение, однако,
когда два хитреца лицом к лицу
сражаются. Божественная драка!
(Указывает на Полония.)
А этот человек, хоть и молчун,
но в Англию мои ускорит сборы.
О нём я позаботиться хочу,
и потроха не брошу под забором.
Сложу в соседней комнате. Пора
сказать уже друг другу «доброй ночи».
Жизнь — это невесёлая игра.
И в проигрыше все мы, между прочим.
Взгляните, как он тих и молчалив.
А в жизни был всегда болтливым плутом.
Он получил своё. Теперь он — миф,
а жалко его всё же почему-то.
Но хватит о покойнике. Ваш сын
желает, госпожа, вам доброй ночи.
 
Уходят. Гамлет уносит Полония. Входят король, королева, Розенкранц и Гильденстерн.
 
Король.
В его глубоких вздохах без причин
причина есть, замечу между прочим.
Вам подобает знать её, и нам
подробно объяснить причуды принца.
(Королеве)
Где сын ваш?
Королева.
Я отчёт полнейший дам,
но надо нам сейчас уединиться.
 
Розенкранц и Гильденстерн уходят.
 
Ах, добрый мой супруг, сегодня в ночь
я видела событие такое…
Король.
О чем, Гертруда, вы?
Королева.
Не превозмочь
мне ужаса.
Король.
Вас Гамлет беспокоит?
Королева.
Да! Он безумен словно ураган,
когда вода и твердь о власти спорят.
Услышав шорох за ковром, буян
как молния метнулся к этой шторе
и, с криком «Крыса!» шпагу обнажив,
нанёс удар. А там стоял Полоний.
Ещё минуты три старик был жив,
а после умер. Тихо, без агоний.
Своим поступком принц был потрясён.
Безумства приступ прекратился вскоре.
Король.
Ущерб огромный трону нанесён.
Я буду изводить себя в укоре,
что будь я там, не пролилась бы кровь.
Теперь для всех нас Гамлет стал угрозой.
Он нам опасен, повторяю вновь.
Внезапные его метаморфозы
Непредсказуемы. Как объяснить
убийство это? Нам его припишут.
Давно уж было надо удалить
больного от людей. Забор повыше,
покрепче дверь и цепь потяжелей –
вот лучшие лекарства от безумства.
Но мы любовью нежною своей
глаза закрыли на иные чувства.
Болезнь мы не хотели замечать,
хранили от огласки ненароком
и позволяли ей в больном крепчать,
питаясь его жизни свежим соком.
Где он сейчас?
Королева.
Он исполняет долг
перед убитым — убирает тело.
В нём голос сумасшествия умолк,
и искрой золотою заблестело
раскаянье среди всех чувств иных.
Он плачет над содеянным.
Король.
Гертруда,
пойдём! Ещё до ярких звёзд ночных
на корабле он отплывёт отсюда.
Что до убийства, мы применим власть,
и подберём десяток оправданий.
Не можем мы позволить низко пасть
престижу королей всех прежних Даний.
Эй, Гильденстерн!
 
Входят Розенкранц и Гильденстерн.
 
Я вас прошу помочь
по-дружески и тихо, без огласки.
В безумии своём принц в эту ночь
Полония убил, как в страшной сказке.
А тело старика он уволок
из комнаты в покоях королевы.
Прошу вас, отыщите уголок,
где Гамлет скрылся. Пресвятая дева
поможет успокоить вам его
и привести к беседе откровенной.
А канцлера и друга моего
в часовню отнесите. Как всё бренно.
 
Розенкранц и Гильденстерн уходят.
 
Пойдём, Гертруда! Созовём друзей
мудрейших, тех, что нам верны без фальши.
Бедою мы поделимся своей,
и порешим, что делать будем дальше.
А шёпот о случившемся несёт
прямой наводкой точно к нужной цели
отравленный снаряд. И нас спасёт
лишь провиденье. Если б мы успели
события прошедшие сокрыть,
и слухи задушить пока не поздно,
снаряду удалось бы поразить
не нас, а лишь неуязвимый воздух.
Пойдём. В душе смятение и страх.
 
Уходят. Входит Гамлет.
 
Гамлет.
В надёжном месте тело я припрятал.
Розенкранц и Гильденстерн. (за сценой)
Принц Гамлет!
Гамлет.
Кто там бродит во дворах?
 
Входят Розенкранц и Гильденстерн.
 
Гляжу, всё те же два аристократа!
Розенкранц.
Что с мёртвым телом канцлера, милорд,
вы сделали?
Гамлет.
Его смешал я с прахом.
Прекрасный завершающий аккорд.
А мог ведь в зубы угодить собакам.
Розенкранц.
Скажите нам, где тело! Мы должны
перенести покойного в часовню.
Гамлет.
Нет, я вам не отвечу, шалуны.
Да и, признаться, сам уж не припомню.
К тому же мне, как сыну короля,
держать ответ перед какой-то губкой
не позволяет этикет. Нельзя!
Розенкранц.
Я — губка?
Гамлет.
Да уж точно не голубка.
Да-да! Вы — губка. Губка короля,
впитавшая его благоволенья,
награды, на воротах вензеля
и власть в её различном проявленьи.
Таких, как вы, монархи за щекой
подолгу держат, словно обезьяна
орех. Здесь благодетельный покой,
и в жизни нет ни одного изъяна.
Король не потревожит лишний раз,
но до поры. Когда ж придет охота,
он досуха как губку выжмет вас,
и бросит за дворцовые ворота.
Розенкранц.
Милорд, мне ваши речи не понять.
Гамлет.
И хорошо. Речь хитрая охотно
спит в глупом ухе.
Розенкранц.
Вы должны сказать,
где тело. А затем бесповоротно
проследовать за нами к королю.
Гамлет.
При короле, однако, его тело,
но сам он не при теле. Я ловлю
себя на мысли дерзновенно смелой:
Король наш — вещь! Ничтожная притом.
Гильденстерн.
Как вещь? Откуда вы, милорд, узнали?
Гамлет.
Лисица намела своим хвостом.
И наутёк! Чтоб дурни не поймали.
 
Уходят. Входит король со свитой.
 
Король.
Послал людей, чтоб принца отыскать,
а также им упрятанное тело.
Пока он на свободе, плохо спать
я буду. Но должны вести мы дело
по-тонкому. Опасно применять
к нему, увы, все строгости закона.
Толпа нас в этом может не понять,
ведь ею принц любим. Почти икона
для тех он, кто глазами выбирать
привык, а не суждением разумным.
А эти люди не желают знать
про тяжесть преступления, но шумно
про тяжесть наказанья вопят.
Чтоб избежать ненужного скандала,
и не дразнить горластых воронят,
его в далёкий путь отправить мало.
Отъезд внезапный должен с виду быть
обдуманным и взвешенным решеньем.
Опасную болезнь смысл есть лечить
лишь крайним средством… или умерщвленьем.
 
Входит Розенкранц.
 
Ну как? Что удалось?
Розенкранц.
О, господин,
Принц не сказал нам, где укрыто тело.
Король.
Где он?
Розенкранц.
За дверью. Он там не один.
Под стражей он.
Король.
Под стражей? Это смело.
Введите же его.
Розенкранц.
Эй, Гильденстерн!
Милорда к королю.
 
Входят Гамлет и Гильденстерн.
 
Король.
Принц, где Полоний?
Гамлет.
За ужином.
Король.
Где???
Гамлет.
В ближней из таверн.
Прекрасное местечко для тихони.
Он там не ест, но там едят его.
Червивое дворянство знает дело.
Червь, кстати из живого из всего –
гурман первейший. Он съедает тело
венца природы. Чтоб себя кормить,
скотину мы откармливаем рядом.
Но если всю цепочку проследить,
себя червям мы отдаём в награду.
Король ли жирный, тощий ли бедняк –
два разных блюда, но всего лишь блюда.
К столу червей приходим мы кто как,
конец один — немытая посуда.
Король.
Увы, увы.
Гамлет.
Удим мы на червя,
который рядом с замком проживая,
ел с аппетитом как-то короля.
А рыбу эту мы потом съедаем,
забыв, что червь в ней полон королём.
Король.
Что этим хочешь ты сказать?
Гамлет.
Мыслишку.
Король ведь вперемешку с киселём
у нищего ходил-бродил по кишкам.
Король.
А где Полоний?
Гамлет.
На небе уже.
Слугу пошлите в этом убедиться.
А коль не будет места там ханже,
вам стоит в преисподнюю спуститься.
Но если не найдёте вы его
за месяц, запах место вам подскажет.
И это вероятнее всего
под лестницей случится.
Король.
Люди! Стража!
Ступайте и найдите его там.
Гамлет.
Уж он дождётся вашего прихода.
 
Несколько человек из свиты уходят.
 
Король.
Во многом виноват ты, Гамлет, сам.
И мы, для сохраненья чести рода
и личной безопасности твоей,
которая нам дорога настолько,
насколько нам прискорбна смерть мужей
вне поле брани, как это не горько,
тебя решили срочно отослать
отсюда. Два часа тебе на сборы.
Корабль уже готов концы отдать,
а в парусах — попутный ветер скорый.
Попутчики на палубе давно.
Всё для отъезда в Англию готово.
Гамлет.
Так в Англию?
Король.
Да, Гамлет.
Гамлет.
Всё равно.
Король.
Там будет хорошо, поверь на слово.
Нет времени намеренья раскрыть
тебе мои.
Гамлет.
Я вижу херувима,
который видит их. Ну, плыть, так плыть!
Ах, матушка, прощайте! Пилигрима
не поминайте лихом.
Король.
Я — отец,
твой любящий отец!
Гамлет.
Нет, мать вы, сударь.
Отец-мать, муж-жена — союз сердец
и плоти, не подвластный пересудам.
А потому прощайте, всё же мать.
Мне в Англию пора.
Король. (Розенкранцу и Гильденстерну)
За ним повсюду
идите по пятам. И потерять
его не дай вам Бог. Я не забуду
оплошности такой вам никогда.
Ну, всё! За ним! Его уговорите
отплыть к утру. Прощайте, господа!
 
Розенкранц и Гильденстерн уходят.
 
Мы на пороге непростых событий.
Всё решено. Назад дороги нет.
В часах судьбы заведена пружина.
Осталось только ждать, в какой момент
капкан пристукнет дорогого сына.
(Читает письмо.)
Король Английский! Мой любезный брат!
Я знаю, как любовь мою ты ценишь.
Недаром ведь два месяца назад
ты пал передо мною на колени
и Англии покорность оказал.
Свеж на тебе ещё рубец кровавый
от датского меча. А тронный зал
наполнен мой трофеями и славой.
Поэтому прошу не пренебречь
секретною бумагой с предписаньем.
Принц Гамлет должен хладным трупом лечь
в день первый в Альбионе пребыванья.
Прошу, брат, сделай это для меня!
Одна лишь мысль о нём, и кровь вскипает
и ранним утром, и на склоне дня,
и в поздний час, когда я засыпаю.
Прошу, Король Английский, излечи
меня скорей от этого недуга.
И я поставлю в храме три свечи,
и буду почитать тебя как друга.
А до того мне день черней, чем ночь.
Он не доступен радости и счастью.
Мой брат, мой друг, ты должен мне помочь.
Знай, не прощу тебе я безучастья!
 
Уходит. По сцене проходит Фортинбрас с войском.
 
Фортинбрас.
Ступайте тотчас в замок, капитан,
и от меня, согласно этикета,
приветствуйте монарха всех датчан.
Ему скажите, что войска с рассвета
должны по договору проходить
по Дании к границе ближней Польши,
и что проход прошу я разрешить
на тридцать дней или немного больше.
Потом вы нас нагоните в пути.
Но если Их Величество захочет
чего-нибудь от нас, то извести,
что нанести визит мы рады очень.
Капитан.
О, да, милорд!
Фортинбрас. (солдатам)
Вперед, не торопясь.
 
Фортинбрас и солдаты уходят. Входят Гамлет, Розенкранц, Гильденстерн и другие.
 
Гамлет.
Чьё это войско, капитан, скажите?
Капитан.
Норвежское.
Гамлет.
Мне не понятна связь
вчерашних и сегодняшних событий…
Куда же направляется оно?
Капитан.
К границам Польши.
Гамлет.
Кто военачальник?
Капитан.
Мой господин, не всё ли вам равно?
Ну, Фортинбрас. Он короля племянник.
Гамлет.
А наступать намерены войска
на всём пространстве Польши?
Капитан.
Если честно,
война пойдёт из-за земли куска,
где даже двум усадьбам будет тесно.
Я б и пяти дукатов пожалел
арендовать его для обработки.
А королям зачем такой надел?
Два дерева да три земли щепотки!
Гамлет.
Ну, если так, то Польша не должна
его оборонять? Ей нет резона.
Капитан.
Резона нет, но будет там война.
Нас ждут уже два польских гарнизона.
Гамлет.
Две тыщи душ и двадцать тысяч крон!
уйдут на ветер и прольются кровью
по милости гордыни двух корон
и королей, слегка поведших бровью.
Гнойник, возникший от чрезмерных нужд
и жадности к их удовлетворенью,
для большинства простого так же чужд,
как для крестьян желудка несваренье.
Он не заметен с внешней стороны,
но внутрь прорваться может в одночасье.
Причины смерти будут не ясны,
И ничьего не вызовут участья.
Спасибо вам, мой храбрый офицер.
На пулю нарываться не спешите.
Капитан.
Да сохранит вас Бог, добрейший сэр. (Уходит.)
Розенкранц.
Милорд, вы путь продолжить разрешите?
Гамлет.
Вперёд ступайте. Я вас догоню.
 
Все, кроме Гамлета, уходят.
 
Всё в этом мире против моей мести.
Вот человек ест по пять раз на дню,
и спать готов в любом удобном месте.
Два главных интереса у него:
еда и сон. И он — венец творенья?
Нет, просто зверь он. Только и всего.
Но вместе с тем Бог дал ему уменье
предвидеть, вспоминать и размышлять
не для того, чтоб плесень его разум
покрыла от бездействия. Понять
нам не дано Творца. И раз за разом
мы будем забывать, как всякий зверь,
смысл наших действий, взглядов и движений.
И что же остаётся нам теперь?
Мы в результате тонких построений
рождаем мысль. Четыре части в ней.
Одна лишь четверть — мудрость человека,
а остальные — в трусости зверей,
которая довлеет в нас от века.
Не ведая порою, что творим,
мы как в пещере заперты без света.
И только по привычке говорим:
«Я — человек! Мне нужно сделать это!»
И не жалея сил, собрав в кулак
всю волю, и изыскивая средства,
мы что-то в жизни делаем не так,
не попытавшись даже оглядеться.
И вот наглядный вам того пример.
Мы повстречали армию в походе.
Её ведет прекрасный кавалер,
изящный принц. К тому ж не глуп он, вроде.
Но у него и в мыслях даже нет
подумать о цене своих поступков.
Падут его солдаты в цвете лет,
по существу, из-за пустой скорлупки
яйца, что было съедено вчера.
А он смеётся над исходом дела.
И завтра громко выкрикнет «Ура!»,
и войско на врага направит смело.
Величье человека состоит
в том, чтобы средства цель была достойна.
Но если честь задета, то велит
нам сердце позабыть иные войны,
и повод к ссоре отыскать любой.
И в этом будет высшее величье.
О, Господи, творится что со мной?
Я дьявол в человеческом обличьи?
Вот я сейчас в бездействии стою,
а у меня отец убит коварно,
покрыта мать позором, лишь в бою
я честь их защитить могу. Но странно…
Я тут же вижу, как на смерть ведут
колонным строем воинов невинных.
И жизни их беспечно отдадут
во имя чьей-то славы беспричинной.
Они в могилу лягут как в кровать,
за клок земли, где им не хватит места
для битвы. А как кончат отпевать,
то даже их могилам будет тесно.
Повсюду кровь! И в мыслях и в душе.
Бескровный мозг, увы, подвержен тлену.
И кровью мысль пропитана уже.
Без этого она теряет цену.
 
Уходит. Входят королева, Горацио и придворный.
 
Королева.
Я с нею не желаю говорить!
Придворный.
Да, пристает она ко всем, конечно,
и не в своем уме. Но как же быть?
Она страдает просто безутешно.
Королева.
Что нужно ей?
Придворный.
Она лишь об отце
твердит всем встречным, не переставая,
и признаки безумья на лице
её видны. Сама же, как глухая,
не слышит ничего. Её слова
невнятны, то о колдунах бормочет,
то стонет, что устала голова,
то в грудь сама себя ударить хочет.
И сердится по всяким пустякам,
подмигивает, дёргает руками,
гримасничает, крылья мотылькам
зачем-то отрывает, да вы сами
увидите. Но плохо ещё то,
что каждый сам в её бессвязной речи
находит для себя, Бог знает что,
и мысль неизреченную калечит.
Королева.
Тогда с ней нужно переговорить,
чтоб исключить опасные догадки
в умах недобрых. Я за ней сходить
прошу вас. С ней в беседе будьте кратки.
 
Придворный уходит и возвращается с Офелией.
 
Офелия.
Где королева Дании?
Королева.
Я здесь.
Офелия, что приключилось с вами?
Офелия. (Поёт.)
«Должна я сохранить девичью честь
до встречи с тем, кто послан мне богами.
Когда вернётся он ко мне — бог весть,
И солнце сколько раз пройдёт кругами.
Но у него дорожный посох есть,
и шляпа вся расшита жемчугами.»
Королева.
Что значит эта песня, милый друг?
Офелия.
Что вы сказали? Нет, прошу вас слушать!
(Поёт.)
«Он умер. Нет его. Он умер вдруг.
И Бог забрал его на небо душу.»
Королева.
Офелия, довольно. Я прошу…
Офелия.
Послушайте ещё, совсем немного.
(Поёт.)
«Зелёный дерн под кудри положу,
у ног же — камень — дальняя дорога.
Бел его саван, словно горный снег.
Он был покрыт душистыми цветами.
Жаль у любви такой короткий век,
и их никто не оросил слезами.»
 
Входит король.
 
Королева.
Милорд, увы, взгляните на неё.
Офелия! Что вас печалит, леди?
Офелия.
Мне лучше. Самочувствие моё
хорошее.
Королева.
Мой Бог, она же бредит.
Офелия.
Вы помните балладу о сове,
в которую девицу превратили?
То, что прошло, храним мы в голове,
а то, что будет, узнаём в могиле.
Король.
Похоже, её мысли об отце.
Офелия.
Прошу, ни слова, вас, милорд, ни слова.
Я знаю, здесь он где-то, во дворце.
И песенку свою спою вам снова.
(Поёт.)
«День завтра твой, святой наш Валентин.
И девушка приходит ранним утром
к тому, кто в сердце у неё один,
и под окном его поёт как будто:
Мой милый, нынче я к тебе пришла
чтоб быть твоей навеки Валентиной.
Открой мне дверь, впусти, я не спала.
Прошу, стань первым для меня мужчиной.
Он дверь открыл, и девушку впустил,
и сделал её женщиной к рассвету».
Король.
Прекрасная Офелия!
Офелия.
Нет сил
уйти отсюда, не допев куплета.
(Поёт.)
«А утром он сказал: позор и стыд
так поступать, как мы с тобою ночью.
Она в ответ: но ты же без обид
пообещал на мне жениться точно.
Он: я бы обещание сдержал,
когда бы оставалась ты невинной.
Теперь, увы, ты с трещиной бокал.
И мне такой не нужно половины».
Король.
И в этом состоянье как давно
находится она?
Офелия.
Я верю свято,
что счастье побеждает всё равно
на этом свете. Если б не утрата
отца. Мы терпеливы быть должны,
но не умею я сдержать рыданья.
Он — там, среди холодной тишины,
Мы — здесь, на волю Божью в упованье.
А как об этом мой узнает брат?
Благодарю, вы помогли советом.
На этом свете нет пути назад.
Велите мне подать мою карету.
(Уходит.)
Король.
Эй, следуйте за нею по пятам.
Глаз не спускайте. Яд большого горя
в неё проник и разрушает там
и мозг, и душу, с миром её ссоря.
Всему причиной смерть её отца.
Печали не приходят в одиночку.
А к ней, Гертруда, беды без конца
летят и бьют в одну и ту же точку.
Сперва убит отец. Его убил
ваш сын. Она к нему неравнодушна.
И от двора его я удалил,
что справедливо. Принял он послушно
решенье это. Но зато она
осталась без предмета. А народу
как воздух сплетня новая нужна,
возможность помутить гнилую воду.
Тут лучший повод — смерть её отца.
И дочери досталось переслушать
все домыслы без края и конца.
Такое испытанье мучит душу.
Мы тоже поступили без ума,
Похоронив Полония безвестно.
И бедная Офелия сама
теперь уже ни дочь и ни невеста.
В разладе ум с душою у неё.
И мы не люди, а скорее звери.
Да, прав Создатель: каждому своё –
Свои находки и свои потери.
Но этим не закончен список бед,
которые бедняжку ожидают.
Из Франции тайком сюда Лаэрт
вернулся, но она ещё не знает.
Брат мрачен словно туча, и ему
историй уж немало нашептали,
как был убит отец и почему,
и посвятили в тонкие детали.
При этом преуспели сильно те,
Кто дальше был от истинных событий.
Нам кажется всё бóльшим в темноте;
она — сестра невиданных открытий.
Все это мне наносит сотни ран,
подобно разорвавшейся картечи.
Страшнее, чем обдуманный обман,
бывают необдуманные речи.
 
Шум за сценой.
 
Королева.
Что там за шум?
Король.
Не знаю. Стража! Эй!
Пускай швейцарцы охраняют двери.
Входит придворный.
 
Придворный.
Милорд, прошу, спасайтесь, и быстрей.
И океан, нахлынувший на берег,
не катит вал со скоростью такой,
с которою толпа сминает стражу
у замка. Предводитель — молодой
Лаэрт. И всё, что он толпе не скажет,
шальная чернь встречает «на ура».
Его уж называют государем!
Как будто возвратилась та пора,
Когда, обычай старый соблюдая,
закон послушно силу придавал
безумным крикам и кровавой бойне.
Но в наше время этот карнавал
смешон. И власть должна придти достойно.
Они кричат: «Пусть будет королём
Лаэрт! Его мы честно избираем».
Королева.
Псы датские! В предательстве своём
восторженным не захлебнитесь лаем.
Вы в нетерпенье взяли ложный след,
и мчитесь рьяно не по тем дорогам.

Шум за сценой.

Король.
Они взломали дверь. За ней — Лаэрт!
 
Входит Лаэрт, за ним датчане.
 
Лаэрт.
А вы, друзья, останьтесь за порогом.
Датчане.
Нет, мы войдём.
Лаэрт.
Прошу вас, господа,
доверьте мне вести переговоры.
Датчане.
Что ж, хорошо. Уходим мы тогда.
(Уходят за дверь.)
Лаэрт.
Дверь охраняйте. Позовут вас скоро.
Где здесь король? О, гнусный негодяй!
Отдай отца мне!
Королева. (Сдерживает Лаэрта.)
О, Лаэрт, спокойно.
Лаэрт.
Зов крови, как его ты не смиряй,
нас побуждает действовать достойно.
Во мне спокойной крови капли нет,
а коль найдется, сыном незаконным
она меня объявит пусть, весь свет
отца признает рогоносцем, чёрным
клеймом, как шлюху, запятнают мать.
Король.
Лаэрт, ответь в чём мятежа причина?
Гертруда, отпусти его! Он знать
обязан, что предательства трясина
монарха не способна поглотить.
Хранит владык Божественная сила.
Поэтому, мой друг, умерьте прыть.
Что взволновало вас?
Лаэрт.
Скорей, взбесило!
Где мой отец?!
Король.
Он умер.
Королева. (Указывает на короля.)
Но не он
отца убил.
Король.
Лаэрт, задай вопросы
все до конца.
Лаэрт.
Как был он умерщвлён?
Мне поступили тайные доносы
о дьявольском ударе сквозь ковёр.
Не дам себя я обмануть, поверьте.
Кто в этой драме главный режиссёр
узнаю, пусть ценою даже смерти.
Долг верности монарху, благодать,
честь, совесть, клятвы — всё в пучину ада.
Открыто заявляю: мне плевать
на тот и этот мир, мне только надо
достойно отомстить за смерть отца.
Король.
Да что ж, Лаэрт, вас в этом остановит?
Лаэрт.
Ничто на этом свете! Подлеца
моя лишь воля участь уготовит.
А что путей касается моих,
к осуществленью мести, то поверьте
никто покуда не видал таких.
И не увидит до желанной смерти.
Король.
Мой друг Лаэрт, похвально, что узнать
всю правду об отце вы так стремитесь.
Но неужели надо убивать
всех без разбора, мой жестокий витязь?
Не перепутать друга бы с врагом,
того, кто выиграл, с тем, кто проигрался.
Лаэрт.
Я изначально думать ни о ком
не буду дурно. Но коль враг попался
в мои капканы — не уйти ему.
Король.
Так вы узнать их имена хотите?
Лаэрт.
Я буду их душить по одному.
Зато по окончании событий
объятия открою я друзьям
и, доброму подобно пеликану,
я им по капле кровь свою отдам
и верным должником навеки стану.
Король.
Сейчас как добрый сын и дворянин
вы говорите, что отрадно слышать.
Полоний мёртв. Я у руля один.
И жизни море Данию колышет.
Теперь вам ясно — невиновен я.
Полоний был мне другом и опорой.
Что смерть его — потеря для меня,
уверен я, вы убедитесь скоро.
Датчане. (за сценой)
Пускай она войдёт!
Лаэрт.
Что там за шум?
 
Входит Офелия.
 
О! Скорби жар мой мозг сейчас иссушит.
А слёз потоки из-за горьких дум
глаза мои сожгут. Устанут уши
от нот страданья в голосе твоём.
Клянусь я небом, тяжкая расплата
постигнет тех, кто горем водоём
твоей души заполнил. И от брата
не сможет скрыться ни один из них.
О, добрая сестра моя, о, роза!
Нежнейшая Офелия, глухих
пробудит ото сна моя угроза
виновных в твоём горе наказать!
О, небеса! Возможно ли такое,
что разум начинает угасать,
как старца жизнь близ вечного покоя,
у девушки, что как весна юна?
Любовь к отцу, возможно, здесь виною.
Порою она так изощрена,
что отпрысков уводит за собою
туда, откуда нет назад дорог.
Зачем распорядилась так природа?
Какой урок преподаёт нам Бог
в разгар греха, разврата и разброда?
Офелия. (Поёт.)
Его несли, забыв прикрыть лицо,
Хэй, но-ни-но, хэй, но-ни-но, хэй но-ни.
Ещё вчера он был моим отцом.
Хэй, но-ни-но, хэй, но-ни-но, хэй но-ни.
И над могилой слёзы словно дождь.
Хэй, но-ни-но, хэй, но-ни-но, хэй но-ни.
Но жаль отца слезами не вернёшь.
Хэй, но-ни-но, хэй, но-ни-но, хэй но-ни.
Прощай, мой голубь!
Лаэрт.
Если бы она
была в своём уме и убеждала,
что месть за смертью следовать должна,
то менее меня бы поддержала
в желаньи мстить, чем песенкой своей.
Офелия.
Теперь мы будем петь с другим припевом:
Эй, оле-оле-оле-оле эй!
Жужжанье прялки слышите? Без гнева
она расскажет вам, как сенешал
обманом умыкнул дочь господина
и ночью с ней из замка убежал.
Лаэрт.
Какая-то знакомая картина…
В бессмыслице свой смысл, похоже, есть.
Офелия.
Вот розмарин на память. Помни, милый!
А вот вам рута, чтоб хранили честь.
Ещё укроп с петрушкой приносила,
и водосбор, и маргаритку вот.
Лаэрт.
В её безумьи — мудрость, вы поверьте!
Офелия.
Жаль, здесь никто фиалок не найдёт:
они увяли в день отцовой смерти.
Она была хорошей, говорят.
(Поёт.)
Дин-дон, ля-ля, дин-дон, ля-ля, дин-даун.
Мой милый Робин, жду три дня подряд!
Дин-дон, ля-ля, дин-дон, ля-ля, дин-даун.
Лаэрт.
Как удаётся ей, пройдя черту
страданья, горя, боли и печали,
их обратить в любовь и красоту?
Офелия. (Поёт.)
Эй, Робин, мы тебя так долго ждали!
Да где ж он? Неужели не придёт?
Он не придёт, мне говорят, он умер,
в сырой могиле он навек уснёт,
и голос твой в мирском потонет шуме.
А борода его бела как снег,
а голова легчайшим льном покрыта.
Ушёл из мира этот человек,
и песенка его теперь забыта.
Пусть душу Бог помилует его.
А вместе с ней — все остальные души.
 
(Уходит.)
Лаэрт.
Хочу спросить у Бога моего:
Ты это видишь? Гнев тебя не душит?
Король.
Вмешаться в ваше горе должен я.
Прошу вас, дайте мне на это право.
Пусть ваши наилучшие друзья
придут и встанут слева здесь и справа,
как судьи между вами, друг, и мной.
И выслушают всё. И скажут честно:
моя вина в детали хоть одной
всей этой повести имеет место?
И если хоть один ответит «да»,
мы отдадим вам королевство наше
корону, жизнь. И будете тогда
вы вознаграждены за беды ваши.
Но если судьи дружно скажут: нет,
король наш прав! то мы на этом месте
дадим друг другу верности обет,
и закрепим доверье словом чести.
И будем терпеливо, день за днём,
трудиться над разгадкой этой тайны.
И вам покой душевный мы вернём.
О, наши судьбы так необычайны.
Лаэрт.
Пусть будет так. Загадок здесь не счесть:
причина смерти, похороны ночью,
в обход традиций попранная честь:
отсутствие доспехов. Да и в прочем
обряд нарушен: личный герб и меч
над прахом не держали трое суток.
Клянусь убийцу надвое рассечь,
а до того — покоя ни минуты!
Король.
Так и поступим. А на месте том,
где будет нам открыто преступленье,
падёт топор возмездия. Потом
мы с честью повторим захороненье.
 
Уходят. Входят Горацио и слуга.
 
Горацио.
Что там за люди? И о чём они
желают говорить со мною лично?
Слуга.
Матросы, сэр. Их судно в эти дни
пришло к нам в порт. А дело их привычно:
они хотят вам письма передать.
Горацио.
Пускай войдут.
 
Слуга уходит.
 
Ни от кого приветов
не жду я. Кто мне может написать?
Лишь Гамлет, добрый друг мой, с края света.
Входят матросы.
 
Первый матрос.
Благослови вас Бог, почтенный сэр.
Горацио.
Благослови, Бог, всех, кто нынче в море.
Первый матрос.
Уж он благословит… Тот кавалер,
что прибыл к нам послом и не в фаворе
у короля, письмо вам передал.
Горацио ведь вы? Нам так сказали.
Горацио. (Читает.)
«Горацио, письмо я людям дал,
чтобы глаза чужие не читали,
того, что сообщить хочу я вам.
Прошу, во-первых, этим добрым малым
устрой, чтобы король их принял сам.
У них к нему есть письма. Что же стало
со мной за это время? Знай мой друг,
на третьи сутки плаванья пираты
атаковали наше судно вдруг.
Мы поневоле встали на канаты,
чтоб абордаж отбить. Я первым был,
кто прыгнул к ним на палубу. И тут же
фрегат их от «Датчанки» отвалил.
Я оказался пленником. Что хуже
могло случиться? Но не стану врать,
со мною обращались благородно.
За жизнь свою я должен бы отдать
был выкуп. Но им было так угодно,
чтоб я услугу оказал. Прошу,
Горацио, доставить эти письма
немедля королю. А я спешу
своё письмо закончить. Много мыслей,
которые поведать я хочу
тебе, но только на ухо и тайно.
Ты онемеешь. Вместе по плечу
рассечь нам этот узел. Неслучайно
прошу тебя тотчас спешить ко мне
со скоростью такой, как ты б от смерти
бежал. На необъявленной войне
мы здесь с тобой, и в самой круговерти.
Добавлю: Розенкранц и Гильденстерн
путь в Англию дальнейший продолжают,
счастливо миновав пиратский плен.
Но их посевы ждут неурожаи.
О них отдельный будет разговор.
Прощай. Тебе всегда принадлежащий,
принц Гамлет».
(матросам)
Что ж, манёвр наш будет скор.
Пойдёмте вглубь дворцовой нашей чащи.
Я помогу вам письма передать
по назначенью и без проволочек,
чтоб вы могли немедля показать,
где скрылся автор этих кратких строчек.
 
Все уходят. Входят король и Лаэрт.
 
Король.
Теперь печатью совести должны
скрепить мои вы, сударь, оправданья.
Они безукоризненно верны,
и в вас, надеюсь, укрепят желанье
меня, как друга, в сердце поместить.
Вы слышали, Полония убийца
мне тоже жаждет смертью отомстить:
я, мол, подлец, развратник, кровопийца.
Лаэрт.
Всё что услышал я — как страшный сон.
Я верю вам. Но я не понимаю,
зачем до сей поры свободен он?
Как вы могли, его деянья зная,
не попытаться осудить его,
чтобы себя, милорд, обезопасить?
Король.
Молчанья две причины моего.
Едва ли они смогут приукрасить
меня пред вами. Ведь скорей всего
лишь я один завишу от их власти.
Во-первых, королева, мать его.
Сын для неё — единственное счастье.
А я — моя тут честь или беда –
ей сердцем и душой настолько верен,
что будто одинокая звезда
вокруг неё в своей вращаюсь сфере.
Вторая же причина, что пока
мне не даёт вести открыто дело,
а требует шагов исподтишка,
является, могу сказать я смело,
великая любовь простых людей
к нему. Они не видят в нём пороков
и, как свинья при виде желудей,
визжат, забыв всех прежних лжепророков.
И, вздумай я в него пустить стрелу,
лететь бы ей досталось против ветра.
Она б вернулась к моему столу,
не долетев до цели сотню метров.
Лаэрт.
Итак, я потерял отца. Сестра
доведена до явного безумья.
Она была прекрасна и добра,
задира, хохотушка и певунья.
Достоинства сестры признал бы мир,
когда б её не помутился разум.
Прямая жизни в ломаный пунктир
в одно мгновенье превратилась, сразу.
Но месть моя свершится!
Король.
О, Лаэрт!
Не стоит беспокоиться об этом.
Спокойно спите. С вами наш дуэт
блеснёт еще внезапным пируэтом.
Мы, рыцари, не дряблое желе,
которое всегда дрожит от страха.
Мы — воины в извечном патруле.
Зло ждёт расплата: петля или плаха.
Входит придворный.
 
Что там ещё?
Придворный.
Милорд, вот два письма
от Гамлета. Вот — вам, вот — королеве.
Король.
От Гамлета? Да ты сошёл с ума!
Он ищет бурю в океанском чреве.
Откуда письма? Кто их нам привёз?
Придворный.
Мне дал их Марко, младший камердинер.
А Марко письма передал матрос.
Король.
Письмо от принца — при простолюдине!
Оставьте нас.
Придворный уходит.
 
Лаэрт, сейчас письмо
От Гамлета мы прочитаем вместе.
Возможно, провидение само
помочь решило нам в священной мести.
(Читает.)
«Высокий и могущественный! Вас
уведомить спешу о воле рока.
Узнайте, что вчера в полночный час
я высажен на берегу высоком
родного королевства. Нагота
моя едва одеждою прикрыта.
Лишь завтра подойду я под врата
родного замка. И как будет смыта
вся грязь дороги, тотчас же явлюсь
пред ваши очи со своим рассказом,
в котором изложить потороплюсь
свои вам приключения все разом».
Что это значит? Остальные где?
Всё это правда, иль обман коварный?
Лаэрт.
Вы узнаёте руку?
Король.
Да. Везде
я вижу почерк Гамлета. Но странно,
что он один нагой на берегу…
Что скажете, Лаэрт?
Лаэрт.
Я озадачен.
Но пусть он приезжает. Я смогу
за всё с него спросить. И долг уплачен!
Больное сердце согревает мысль,
что я в лицо ему сказать сумею:
«Так сделал ты! Теперь же помолись
перед кончиной скорою своею!»
Король.
То, что случилось, было не должно
случиться, только всё-таки случилось.
Но мне повиноваться всё равно
ты должен.
Лаэрт.
Я согласен, ваша милость!
Но вас прошу не побуждать меня
закончить все событья эти миром.
Король.
Да! Но нужна другая западня…
Опять проблемы с этим дебоширом.
Прервал он путешествие. Теперь
скорей всего не пустится в другое.
Мне надо принца тихо, без потерь,
поставить в положение такое,
что как бы он не поступил, его
ждала бы гибель. Ну, а смерть при этом
не вызвала б суда ни у кого,
как лёгкий ветерок прохладным летом.
И даже мать, всё чувствуя душой,
в деяньях этих нас бы оправдала,
признав случайность следом за молвой,
рок прокляла и скорбно бы рыдала.
Ну вот, и новый замысел созрел.
Направим принца нужною дорогой.
Теперь, Лаэрт, у нас есть бездна дел,
и полагаться в них нельзя на Бога.
Лаэрт.
Милорд, повиноваться я готов.
И тем охотней, чем моё участье
полнее будет. Я без лишних слов
исполню всё в границах моей власти.
Король.
Отлично. Часто вспоминали мы
во время ваших подвигов в Париже
о качестве одном, которым вы,
как говорят, блистаете. В престиже
дворян оно сверкает как алмаз.
И Гамлет, эти слушая беседы,
бледнел и раздражался каждый раз,
когда хвалили ваши мы победы.
Лаэрт.
Что это за достоинство, милорд?
Король.
Оно как лента украшает шляпу
у юноши. И он бывает горд
владея им. Верх одержать нахрапом
оно поможет. Юности к лицу
наряд небрежный, наглость и упрямство.
В то время как почтенному отцу
пора себя смирить, умерить пьянство,
одеться в дорогие соболя,
которые так греют поясницу,
нашить на плащ шнуры и вензеля,
а по ночам… молиться и молиться.
О чем я?
Лаэрт.
О достоинстве.
Король.
Так вот.
Два месяца назад здесь был нормандец.
Он в верховой езде достиг высот
невиданных. Конь по его команде
творил невероятное. Я сам
видал французов и сражался с ними.
Наездники они, скажу я вам,
Отличные. Но надо быть слепыми,
Чтобы из них не выделить того.
Без колдовства не обошлось, знать, дело.
Он не сидел в седле, он врос в него,
единое с конем составив тело.
Такого я не видел никогда.
Наездник превзошёл все ожиданья.
И даже моя хитрость — ерунда
в сравнении с уменьем обузданья.
Лаэрт.
Нормандец он, не так ли?
Король.
Точно так.
Лаэрт.
Уверен, что зовут его Ламором.
Король.
Ламором, точно.
Лаэрт.
Он большой мастак
по части фехтования. И скоро
О нём узнает весь подлунный мир.
Он — Франции родной краса и слава!
Король.
Он вас, Лаэрт, мне всячески хвалил
и говорил, что датская держава
гордиться может воином таким,
особенно в сраженье на рапирах.
И если вдруг собрать кружком мужским
всех самых лучших рапиристов мира,
то равных вам непросто отыскать
ни в быстроте, ни в силе, ни в ударе.
А Гамлет слушал, должен вам сказать,
и отравлялся завистью. В запале
он высказал желание своё
сразиться с вами при ближайшей встрече.
Лаэрт.
Милорд, мы через сито воду льём.
При чем тут я?
Король.
О, план мой безупречен!
Лаэрт, а был ли дорог вам отец?
Или весь гнев ваш просто слепок страсти?
Лаэрт.
Я вас не понимаю. Наконец
мне объясните, в чём моё участье!
Король.
Я думаю, отца любили вы.
Но у любви есть свойство, как известно,
от времени ослабевать. Увы,
но это происходит повсеместно.
В самом любви пылающем огне
уже сокрыта тайна угасанья:
со временем нагар на фитиле
лишает пламя ровного дыханья.
И так во всём. Не может ничего
остаться в добром качестве навечно.
И благо от избытка своего
и пресыщенья гибнет скоротечно.
Поэтому, коль сделать мы хотим,
неважно что, должны мы делать это,
когда хотим. Иначе и сантим
я не поставлю против амулета,
что нечто будет сделано. Всем нам
известно, что «хотим» имеет свойство
меняться, остывать по временам,
отсрочиваться, вдруг впадать в расстройство,
зависеть от случайных языков,
рук, глаз, ушей и прочей дребедени,
от мненья мудрецов и дураков,
и, в заключенье, от вульгарной лени.
А слово «должен» здесь звучит сродни
ростовщика мучительному вздоху.
Но счёт у нас пошёл уж не на дни,
а на часы, что, может, и неплохо.
Принц завтра здесь. На что готовы вы,
чтоб показать себя достойным сыном
не на словах, а в деле. Каковы
намеренья у вас? В чём их вершина?
Лаэрт.
Об этом, сударь, думал я не раз.
Я принцу в церкви перережу горло.
Король.
Красивый ход. И все воспримут вас
как мстителя, сложившего покорно
свою вину к святому алтарю.
А месть границ не знает! Всё прекрасно.
Но есть план лучше. Я вам говорю!
А я авансов не даю напрасно.
Вы встречи с принцем не должны искать.
Когда вернётся Гамлет, он узнает,
что здесь вы. Мы же будем подсылать
к нему людей, умелых краснобаев,
которые вас будут восхвалять,
особенно по фехтовальной части.
Принц будет потихоньку закипать,
кипеть и, наконец, пылать от страсти.
Вот тут-то мы вас вместе и сведём.
побьёмся об заклад, назначим судей.
А принц в великодушии своём
оружие осматривать не будет.
Затем, чуть ловкость проявив руки,
Себе возьмите острую рапиру.
Ну, а когда скрестите вы клинки,
убьёте принца. Вдруг, в пылу турнира.
Вот вы и отомстите за отца.
Лаэрт.
Я так и поступлю. А чтоб вернее
убить врага, я с острого конца
рапиру смажу ядом, что на шее
я в ладанке серебряной ношу.
Его купил у знахаря недавно,
и тот сказал, что если по ножу
пустить лишь каплю, то её отрава,
при ране самой малой в кровь попав,
приводит к скорой смерти неизбежно.
И никакие снадобья из трав,
составленные знахарем прилежно,
спасти не в силах человеку жизнь.
Царапина любая здесь смертельна.
И хоть ты до зубов вооружись,
убийца, надо мне лишь раз прицельно
тебя задеть до крови. А потом
яд сделает своё простое дело.
Король.
Но надо нам подумать и о том,
как замысел задуманный так смело
от случая слепого оградить.
Для нас недопустима неудача.
Намеренье должны мы воплотить
без страха и упрека, а иначе
оно рискует тут же явным стать.
И лучше просто отложить попытку,
чем, сделав ход, позорно проиграть.
О, осторожность! Ты чужда избытку.
Поэтому запомним первый план,
но тут же обратимся ко второму.
Запас не тянет собственный карман.
И если вдруг, по случаю какому,
план первый лопнет, мы другой возьмём.
Постойте! Дайте мне чуть-чуть подумать.
Ага! Бокал с отравленным вином!
Его нам надо Гамлету подсунуть.
Итак, для вас устроим мы турнир,
чтоб показали вы своё искусство
владеть клинком. Сверкание рапир,
крик зрителей в вас разогреют чувства,
вам станет жарко. Кстати, вы должны
противника атаками измучить,
чтоб жажду возбудить. Теперь нужны
нам кубки. И один решит пусть участь
бедняги принца. Загодя вино
я в кубке отравлю смертельным ядом.
Принц пить попросит, пригубит… Оно
его на вкус обманет виноградом…
И всё случится. Даже если он
удар ваш ядовитый не получит,
наш план осуществится. И бутон
загубит на корню несчастный случай.
Но что за шум?
Входит королева.
 
Что приключилось там?
Королева.
Одна печаль спешит сменить другую
сплошною чередой. О, горе нам!
Я принесла вам новость, но плохую.
Офелии на свете больше нет.
Она в реке сегодня утонула.
Лаэрт.
Офелия погибла? Меркнет свет
в моих глазах. Среди мирского гула
исчезла нота ангельской любви.
Как всё случилось?
Королева.
Дело было в парке.
Там простенькие песенки свои
поёт ручей. И, изогнувшись аркой
над ним, большая ива наискось
растёт и отражается в потоке.
Офелия была здесь частый гость.
Порой, вставая, солнце на востоке
её уж находило у воды.
И в этот раз она пришла с цветами
крапивы, маргаритки, череды,
что называют мёртвыми перстами
девицы, а простые пастухи
дают им неприличное названье.
Офелия из них плела венки,
и к ней, скорей всего, пришло желанье
развесить их на иве над ручьём.
Она туда и начала взбираться,
но на стволе, источенном червём,
завистливый сучок решил сломаться.
И спутанная стеблями травы
она — сама цветок — в ручей упала.
Вода её держала, но, увы,
одежда постепенно намокала.
Покуда же русалкой на волне
она держалась над потоком плавным,
отрывки старых песен как во сне
Офелия всё пела. И о главном –
опасности, грозящей ей сейчас,
казалось, что не думала. С водою
она играла, будто много раз
так делала, и для неё звездою
была звезда Наяды с юных лет.
Но это всё недолго продолжалось.
Потяжелели платье и корсет…
У берега лишь ряска разбежалась.
Лаэрт.
О, Боже! Утонула?
Королева.
Да, увы.
Лаэрт.
Я удержусь от слёз. С неё довольно
воды в ручье. А всё-таки правы
те, кто рыдает, если сердцу больно.
(Плачет.)
Все наши слёзы от стыда идут.
Мужские слёзы — от стыда и злости.
Милорд, прощайте. Я хотел бы тут
сказать немало слов. Но в горле костью
стоят рыданья. Пламенную речь
потоки слёз бесследно погасили.
(Уходит.)
Король.
Пойдём за ним, Гертруда! С его плеч
снять ношу горя мне пока по силе.
Но нелегко его умерить гнев.
Он может сотворить всё, что угодно,
Сестры кончиной ярость разогрев.
А мне он нужен словно лёд — холодным.
Уходят.
 
Входят два комика-простака (могильщики).
 
Первый.
А нужно ли её нам хоронить
по-христиански? Ту, что добровольно,
из жизни собиралась уходить,
спасая душу? Это ведь крамольно.
Второй.
Да. Потому немедленно копай
могилу. Ведь в суде постановили,
что ей Господь открыл дорогу в рай.
И погребенье Божье присудили.
Первый.
Да как же можно? Что, она в реке
утопла разве при самозащите?
Второй.
То следователь знает. В парике
не зря он преет. Так что не взыщите.
Первый.
Но он сказал: напала на себя,
а не себя сама обороняла.
Над мёртвой, как положено, скорбя,
замечу: смысла в этом вижу мало.
Тут штука в чём! Уж если я топлюсь
намеренно, то значит, есть деянье.
А у деянья — помню наизусть –
есть три раздела или состоянья.
Вот: Действовать, Творить и Совершать!
Итак, она с намереньем утопла…
Второй.
Послушай, друг, давай уже копать!
Первый.
Постой, не беспокой кладбище воплем!
Теперь смотри внимательно сюда:
вот человек. Стоит он неподвижно.
А рядышком, гляди, стоит вода.
И что произойдёт скоропостижно?
Вот, если человек идёт к воде
и топится, то этого он хочет.
И сам он виноват в своей беде,
Он сам идёт, заметим, между прочим.
Иначе дело обстоит, когда
Он сам стоит, как говорилось выше,
ну, а к нему сама идёт вода
и топит. Он — не топится! Ты слышишь?
А в смерти кто своей не виноват,
тот жизни путь своей не сокращает.
Второй.
И что это — закон?
Первый.
Конечно, брат!
Ведь он-то нас с тобой и защищает.
Второй.
Знать хочешь правду? Если бы она
при жизни оказалась не дворянкой,
должна бы быть она погребена
не по обряду. И её останки
зарыли бы неведомо куда.
Первый.
Вот это верно ты сказал, дружище!
Да, в этом мире могут господа
топиться и стреляться лучше нищих.
Ну, заступ дай! Нет никого знатней
на свете, чем садовник и могильщик.
Мы счет ведём профессии своей
с адамовых времён, а лет им — тыщи.
Второй.
А разве дворянином был Адам?
Первый.
Ну, герб-то у него был точно первый.
Второй.
Нет, не было герба, скажу я вам!
Первый.
Послушай, ты мне действуешь на нервы.
Быть может, ты язычник? Нет? Ответь,
что сказано в писании? Адаму
Бог руки дал, чтоб он земную твердь
мог обработать в назиданье Хаму.
Второй.
Послушай, мы о разном говорим:
я — о гербе, ты о руках, похоже.
Пусть словом обозначены одним,
они по сути не одно и тоже.
Первый.
Тогда задам тебе вопрос другой:
И если на него не дашь ответа…
Второй.
Валяй!
Первый.
Скажи мне быстро: кто такой
строитель, что зимой, весной и летом
и плотника, и каменщика труд
проделает быстрей, надёжней, крепче.
Второй.
Да тот, кто строит виселицы тут!
Они стоят, а жертвы уж далече.
Первый.
Да ты остряк, я вижу по всему.
Здесь виселица хорошо подходит.
А хорошо подходит почему?
А потому, что есть всегда в народе,
кто дурно поступает. Так, как ты.
И выше церкви виселицу ставит.
О, образец крестьянской простоты…
Тебя в навоз телега жизни вдавит.
Попробуешь ещё?
Второй.
Ещё вопрос?
Такой же хитрый, как и предыдущий?
Первый.
До сложных ты, приятель, не дорос.
Но их тебе готовит день грядущий.
Второй.
Про плотника и каменщика вновь?
Но у меня другого нет ответа.
Входят Гамлет и Горацио.
 
Первый.
Не бейся головой о стену в кровь.
Послушай лучше умного совета.
Осёл упрям: как палкой не лупи,
он не пойдёт от этого быстрее.
А на носу ответ мой заруби:
могильщик это. Строить он умеет
дома, что вплоть до Страшного суда
владельцам без ремонта честно служат
Ну, а сейчас, ступай, сходи туда,
где Йохан даст кувшин винца на ужин.
Второй комик уходит.
 
(Поёт.)
Я в юности парнишкой был из тех,
кто своё время коротал забавой
с девчонками. Когда ж случался грех,
я уходил с улыбкою лукавой.
Гамлет.
Вот странный малый! Неужели он
не чувствует, что делает: могилу
копает и поёт.
Горацио.
Он обручён
работою со смертью. И он в силах
привычно исполнять свой скорбный труд.
Гамлет.
Да, это так. Руке, что не трудилась
чувствительность и трепетность идут.
Руке в мозолях это и не снилось.
Первый. (Поёт.)
Но старость подошла ко мне тишком
и загребла стальной рукой по праву.
И я уже не балуюсь грешком,
и не хожу с улыбкою лукавой.
(Выбрасывает череп.)
Гамлет.
А у него когда-то был язык,
и он мог петь. И вот на куче глины
лежит среди таких же горемык.
Но кто они? Рабы иль властелины?
А может быть в отброшенной башке
таился мозг политика, который
вершил судьбу страны при дураке,
украшенном наследственной короной?
Горацио.
Возможно.
Гамлет.
Или ей владел лакей,
который стлался перед господами,
вполне довольный участью своей,
готовый зад чужой лизать годами.
Горацио.
Да, может быть.
Гамлет.
А вдруг была она
над туловом пристроена милорда,
хвалившего лихого скакуна,
чтобы принять его в подарок гордо.
Горацио.
О, да, милорд!
Гамлет.
Зато теперь они
миледи Червоточины вассалы.
На кладбище их протекают дни,
и оскверняют их покой вандалы.
Могильный заступ бьёт их по зубам.
Не правда ли, чудное превращенье?
Здесь нет почета званьям и гербам.
Здесь высшее по сути всепрощенье.
Так стоит ли нам мозги в черепах
воспитывать, вбивать в их складки разум,
чтобы потом как панцирь черепах
их расколоть одним ударом, сразу?
От мыслей этих ноет череп мой.
С ним заодно и остальные кости.
Первый. (Поёт.)
Кирка и заступ, саван — Йохо-ой!
И яма в глине для такого гостя.
(Выбрасывает череп.)
Гамлет.
Еще один. Ну, чей на этот раз?
Предполагаю, череп был юриста.
И где увёрток, казусов запас,
где доводов поток его речистый?
Как терпит он, что выпивший мужлан
ему в башку свой заступ тычет грязный?
А был бы жив — юристов цепкий клан
за оскорбленье действием бы сразу
впаял бродяге лет пять-семь тюрьмы.
А наш юрист продолжил бы спокойно
среди судейской шумной кутерьмы
в достатке жить: и сытно, и достойно.
Мог, например, он землю бы скупать,
закладывать её потом де-факто,
расписки долговые получать,
подписывать и расторгать контракты,
от неустоек свой иметь процент,
убытки возмещать по порученьям,
по частным договорам, как агент,
осуществлять их перезаключенье.
И в чём всей этой суеты итог?
Мозг изощрённый сгнил давно в могиле,
а череп, полный грязи, здесь, у ног.
И чей он, все давно уже забыли.
А вместо всей им купленной земли,
Ему теперь и надо-то немного:
чтоб гроб, в котором кости принесли,
зарыть хватило, не прогнéвив Бога.
Вот всё, что миру смог оставить он.
Наследникам ещё свои бумаги,
в которых букв, возможно, миллион,
но денег — ни гроша.
Горацио.
Увы, бедняге
не повезло на этом свете.
Гамлет.
                                                   Да.
Скажи, пергамент делают из кожи?
Горацио.
Овечьей и телячьей — как когда,
была бы только живность помоложе.
Гамлет.
Ты знаешь, овцы и телята — те,
Кто ищет смысл в бессмысленных бумагах.
Поимка чёрной кошки в темноте
Пока ещё не приносила блага.
Хочу я с этим малым поболтать.
Скажи мне, парень, это чья могила?
Первый.
Моя, сэр. Разрешите продолжать?
(Поёт.)
И яма в глине тело поглотила!
Гамлет.
Она — твоя, раз ты в расселся в ней.
Первый.
А вы — не в ней. Тогда она не ваша.
Пока я в ней — я многих почестней.
Гамлет.
Да, заварил с тобой я, парень, кашу.
Ты снова врёшь. Могилы мертвецам
иметь пристойно. Ты же жив, я вижу.
Вот если соберёшься к праотцам,
отрой свою поглубже, для престижа.
Первый.
А ложь ведь тоже можно обмануть.
Гамлет.
Скажи, так для кого ты роешь яму?
Первый.
Не для мужчины, сэр.
Гамлет.
Я как-нибудь
теперь соображу — она для дамы?
Первый.
А вот и нет!
Гамлет.
Кого же принесут?
Не женщину и не мужчину?
Первый.
                                                     Тело.
Оно уже не женщина. Всё тут,
а вот душа на небо отлетела.
Гамлет.
Как этот малый на слово остёр!
Его за просто так не переспоришь.
Ход мысли его прост, но он хитёр.
Чуть фору дашь, себя же опозоришь.
Горацио, ты знаешь года три
я замечаю: время стало острым.
В народе подрастают бунтари,
они уже немаленького роста.
И башмака крестьянина носок
так близко стал от пятки дворянина,
что, очевидно, лет через пяток
сын из простых утрёт из знатных сына.
Могильщиком работаешь давно?
Первый.
Со дня, когда покойный наш правитель
разделал Фортинбраса как бревно
на щепки. Гамлет славный был воитель!
Гамлет.
Когда же это было?
Первый.
                                      Знают все.
Любой дурак, не думая, ответит,
что в этот день во всей своей красе
сын — Гамлет-младший — родился на свете.
Тот, что по слухам двинулся умом,
и в Англию был послан на леченье.
Гамлет.
Но почему же в Англию?
Первый.
                                               Бельмом
что б здесь не быть. Хотя на заключенье
похоже это больше. Должен он
там выздороветь. Ну, а не случится –
никто и не заметит. Альбион
привык давно к неординарным лицам.
Там сумасшедший — свой среди своих.
Гамлет.
А как сошёл с ума наш принц-бедняга?
Первый.
О, странно. Все решили, что он псих,
слаб головой… Ну, в общем, доходяга.
Гамлет.
И на какой же почве потерял
рассудок Гамлет?
Первый.
Да на здешней, датской.
А почва — не обычный материал,
уж я–то знаю по работе адской.
Да, здесь служу я скоро тридцать лет
и начинал с могильщика простого.
Зато теперь я тут — авторитет,
и всем закон моё любое слово.
Гамлет.
Скажи, как долго, прежде чем сгниёт,
в могиле человеческое тело
способно пролежать?
Первый.
Вести подсчёт
необходимо тонко и умело.
Бывает, что сгнивает человек
ещё до смерти. Сифилитик, скажем.
Так он при жизни отсчитал свой век,
ему не быть покойником со стажем.
Обычный труп протянет восемь лет,
а вот дубильщик пролежит и девять.
Гамлет.
За что ж ему такой приоритет?
Первый.
Как объяснить, чтоб Бога не прогневить…
От ремесла нелёгкого на нем
вся кожа продубилась так изрядно,
что воду не пропустит. День за днём
труп будет усыхать, что и понятно:
вода для погребённых — это смерть,
конечно, в смысле разложенья тканей.
А вот костям отпущено греметь
гораздо дольше. Но благоуханий
от них не ждите. Вот вам экземпляр.
(Выбрасывает череп.)
В земле он провалялся четверть века.
Гамлет.
Мозгов уж нет, но уцелел футляр,
когда-то украшавший человека.
Чей он?
Первый.
Его хозяин был мастак
на выдумки, дурачества и шутки.
Да вы знакомы с ним.
Гамлет.
Откуда? Как?
Первый.
Он был при жизни прохиндеем жутким.
Меня вином раз окатил. Притом
вином отличным, рейнским, вот ведь горе.
Да, это череп Йорика. Шутом
служил он королевским в Эльсиноре.
Гамлет.
Вот этот?
Первый.
Этот самый!
Гамлет.
Дай взглянуть.
(Берёт череп.)
Мой бедный Йорик! Помню его с детства.
Так вот как ты земной закончил путь.
При жизни знал ты сто и одно средство,
как всех вокруг развеселить до слёз.
Меня таскал по замку на закорках
и охранял от бед как верный пёс.
А нынче я хочу захлопнуть створки
своих воспоминаний. Тошнота
подкатывает к горлу. Запах тленья
невыносим. А были здесь уста,
которые я целовал в забвенье.
Где твои шутки, песни и прыжки?
А ну, посмейся над своим оскалом!
Что приуныл? Иль здешние дружки
друг друга не приветствуют бокалом?
А вспомни знатных дам преклонных лет.
Они лицо дюймовым слоем краски
покрыть готовы. Этот свой секрет
они хранят ревниво от огласки,
но возраст всё равно берёт своё.
А время злое не даёт поблажки.
И потому тем, кто в земле сгноён,
уже смазливой не иметь мордашки.
Прошу тебя, Горацио, ответь.
Горацио.
Что, сударь?
Гамлет.
Александр в своей могиле
вот так же выглядел?
Горацио.
Конечно. Смерть
равняет всех.
Гамлет.
И этот запах гнили!
Горацио.
Увы, милорд.
Гамлет.
Неужто всех нас ждёт
столь низкое потом употребленье?
Вообразим, а что произойдет
опять же с Александром. Размышленья
к затычке в бочке могут привести.
Горацио.
Ну, это слишком. Всё не так буквально.
Гамлет.
Тут ты не прав, Горацио, прости.
Давай-ка проследим весь путь детально.
Вот Александр скончался. Тело — в гроб,
гроб — в яму, кости — в прах, прах в землю снова,
а из земли — замазка. Фокус! Оп!
Замазка из царя уже готова!
А из неё не сделать почему
затычку для большой дубовой бочки?
Властитель, умерев, ушёл во тьму
и превратился в глину. С этой точки
его судьба отсчёт ведет иной.
От сквозняка заткнуть им дырку можно.
Им, мир державшим в страхе. Боже мой!
Как всё это легко, и как же сложно.
Но, тише, тише! Кто-то там идёт.
Давайте отойдём мы в тень со света.
 
Входит священник, за ним несут гроб с телом Офелии; входят король, королева, Лаэрт и свита.
 
Священник. Следом стража гроб несёт.
Король и королева… Кто же это
покинул нынче наш недобрый мир?
И судя по короткому обряду
своей он жизни сам прервал пунктир
по глупости, а может быть с досады.
Но раз король и королева тут,
то наш самоубийца кто-то знатный.
Что ж, спрячемся. И через пять минут
всё в этой тайне станет нам понятно.
Лаэрт.
И это весь обряд, святой отец?
Гамлет.
Лаэрт? Он здесь? Продолжим наблюденье.
Священник.
Да. Нашей церемонии конец.
Суров устав церковный к обхожденью
с сомнительным уходом в мир иной.
И если бы верховного вердикта
не получили мы, то ей одной
пришлось лежать бы вне ограды тихо,
в земле неосвященной, до трубы,
на Страшный суд зовущей. И камнями
предписано закидывать гробы
самоубийц. А мы ж по юной даме
молитвы прочитали и цветы
позволили кидать в её могилу.
И в белый шёлк, как символ чистоты,
мы обернули в церкви все перила.
К тому же будет колокольный звон.
Лаэрт.
И всё? И больше никаких обрядов?
Священник.
Нет, больше никаких. Суров закон!
Мы не имеем права ставить рядом
её и тех, кто в мире опочил.
И мы бы осквернили все каноны,
которые нам Господь Бог вручил,
пропев над нею Реквием с амвона.
Лаэрт.
Её земле предайте. И пускай
из тела, что прекрасно и невинно,
весной фиалки вырастут.
(священнику)
Ты ж знай:
когда придёт конец дороги длинной,
и станет светлым ангелом сестра,
ты выть в аду устанешь, поп презренный.
Гамлет.
Прекрасная Офелия!?
Королева.
Пора
уже прервать мучительную сцену.
Цветку — цветы.
(Бросает цветы в могилу.)
                                  Прощай! Я так ждала,
что станешь вскоре ты женою сына.
Я из цветов гирлянды бы сплела,
украсить ложе брачное. Пустыня
теперь на этом месте. И цветы
я принесла сегодня на могилу.
Лаэрт.
Тройное горе! Боже, если ты
на свете есть, молю тебя, дай силы,
чтобы я мог три раза по сто раз
убить того, кто мне принёс несчастье.
Не засыпайте гроб. Никто из вас
не знает даже самой малой части
её души и ясного ума.
Хочу сестру обнять я на прощанье.
(Прыгает в могилу.)
Кидайте землю! Пусть накроет тьма
живых и мёртвых! Дайте обещанье
над нами холм насыпать и такой,
чтоб он затмил вершину Пелиона,
и до Олимпа дал достать рукой!
Гамлет. (Выступает вперед).
Чьё горе, громче труб Иерихона?
Чья речь печалью до краёв полна?
Кого услышав, на небе все звёзды
вдруг замерли, как и сама Луна?
Представлюсь, господа, пока не поздно.
Я — Гамлет Датский!
(Прыгает в могилу.)
Лаэрт.
Дьявол пусть возьмёт
твою нечеловеческую душу!
(Душит Гамлета.)
Гамлет.
Ты плохо молишь Бога. В свой черёд
прошу тебя, внимательно послушай
меня. Ладони с горла убери.
Хотя я не подвержен вспышкам гнева,
однако нечто есть во мне, внутри,
опасное. Пусть Пресвятая дева
от дерзости тебя остережёт.
Прочь руки!
Король.
Разнимите их!
Королева.
О, Гамлет!
Все.
Довольно, господа!
Горацио.
Прошу, милорд,
вас сдерживать себя.
(Их разнимают, и они выходят из могилы.)
Гамлет.
Всю кровь по капле
отдам, но с ним сражаться буду я,
пока мои отверсты будут веки.
Королева.
За что, мой сын?
Гамлет.
Офелия моя!
Я так её любил, что в человеке
нельзя такое чувство уместить.
Я так любил, что сорок тысяч братьев
её сильнее не могли б любить,
все вместе заключив в свои объятья.
(Лаэрту)
А что готов ты сделать для неё?
Король.
Вы видите, Лаэрт, что принц безумен.
Королева.
Он иногда впадает в забытьё,
и в нем порой бывает слишком шумен.
Прошу вас пощадить его.
Гамлет.
Ответь
мне, чёрт возьми, и что ж ты делать будешь?
Рыдать? Сражаться? Пост держать? Скорбеть?
Пить уксус? Крокодила облюбуешь,
чтоб съесть его? Всё это я могу
проделать как и ты, а может, лучше.
Сюда пришел рыдать ты на гробу?
В могилу прыгнуть подвернулся случай?
Живьём решил себя похоронить
с ней вместе? Я готов на это тоже!
И холм над ней такой нагромоздить,
что из живых никто потом не сможет:
до самой сферы пламенной небес,
такой, что бородавкой незаметной
покажется всем Осса. Чтоб Зевéс
заволновался, что Олимп запретный
доступен смертным стал. Как видишь, я
напыщенную речь сказать умею
тебя не хуже. И любовь моя
меня стократно делает сильнее.
Королева.
Всё это от безумия. Сейчас
во власти он находится припадка.
Тот кончится примерно через час,
и все конфликты разрешаться гладко.
Принц станет необычно терпелив,
как голубица на гнезде бывает,
пока пушистых птенчиков своих
она по-матерински опекает.
Поникнув, будет до ночи молчать…
Гамлет. (Лаэрту)
Скажите, сэр, в чём повод нашей ссоры?
Я чувствую проклятия печать
лежит на мне. Но всё решится скоро.
Я вас всегда любил. Но Геркулес
не в силах отучить мяукать кошку
и лаять пса. О, нас попутал бес,
отняв её любви и счастья крошки.
Гамлет уходит.
Король.
Горацио, прошу вас, присмотреть
за принцем.
 
Горацио уходит.
 
 
(тихо к Лаэрту)
Вы ж в себе найдите силы
ещё немного, сударь, потерпеть.
И вскоре мы над этою могилой
живой воздвигнем памятник! Для вас
надеюсь аллегория понятна?
Вы помните беседу в поздний час,
вчерашней ночью? Нет пути обратно.
(Королеве)
Гертруда, попросите наших слуг,
чтобы они за сыном присмотрели.
 
Королева уходит.
 
Но надобно нам действовать не вдруг.
Терпение, и мы добьемся цели.
 
Уходят. Входят Гамлет и Горацио.
 
Гамлет.
Об этом хватит. Лучше о другом.
Вы помните ещё, как было дело?
Горацио.
Конечно, сэр.
Гамлет.
Представьте, ночь кругом,
Мне не уснуть и не расслабить тело.
В душе тревоги спорят меж собой,
Мне хуже, чем мятежнику в оковах.
Я принимаю план, за ним другой,
и третий, а под утро первый снова.
И вдруг, как будто спала пелена.
Стремительно, и это очень важно,
я поднялся. Мир был в плену у сна.
И нужно было действовать отважно.
Стремительность, благословенна будь!
Порою необдуманность движений
нам открывает самый лучший путь,
и выход из тяжёлых положений.
А неудачу терпит план, что мы
продумали подробно и детально.
Так иногда великие умы
не могут два плюс два сложить буквально.
И начинаешь верить в то, что есть
и нас хранит порою провиденье.
Оно решает, что нам предпочесть,
и пребывает в непрерывном бденье.
Мы можем быть небрежны и слабы,
когда оно для нас раскрыло крылья.
О, провиденье! Добрый дар судьбы!
С ним сказка может обернуться былью.
Горацио.
Да, несомненно.
Гамлет.
Но вернемся мы
к истории морского приключенья.
Стремительно спустился я с кормы,
и ощупью, по Бога наущенью,
нашел каюту их. Там взял письмо
и поспешил тайком к себе в каюту.
И снова провидение само
меня толкнуло в нужную минуту.
Отбросив все приличия, решил
я вскрыть сие высокое посланье.
Могильный хлад моих коснулся жил,
когда узнал его я содержанье.
Там был приказ, где я изображен
чудовищем, угрозой королевству,
растлителем зловещим юных жен,
и драчуном безумным, склонным к зверству.
А потому, прочтя его, тотчас,
без самой даже малой проволочки,
чтоб наточить топор, велит приказ,
мне голову срубить на ближней бочке.
Горацио.
Возможно ли такое?
Гамлет.
Вот приказ.
Прочти его от скуки на досуге.
А я, позволь, продолжу свой рассказ.
Горацио.
Конечно же.
Гамлет.
Я в сильном был испуге.
Но мозг уже успел вступить в игру,
не дожидаясь от меня решенья.
Доверившись бумаге и перу,
я лжеприказа начал сочиненье.
И тут красивый почерк мне помог.
Я некогда считал, как все вельможи,
что низко нам самим черкнуть пять строк,
коль это поручить мы слугам можем.
И я нарочно долго портил свой,
но, слава Богу, преуспел в том мало.
Настал момент и чёткий почерк мой
Мне службу сослужил. Перо летало…
Узнать желаешь, что я сочинил?
Горацио.
Да, непременно.
Гамлет.
Документ серьёзный.
Едва хватило на него чернил.
В нём описал я крайне скрупулёзно,
что Англия для Дании сестра,
возлюбленная, и что пальма дружбы
должна цвести меж ними, что добра
плоды растить нам совокупно нужно,
что щедрые пшеничные венки
соединяют наши земли вместе,
что добрых чувств две полные реки
несут нас словно жениха к невесте,
но что при этом Англия должна
короне датской подчиняться строго.
А далее инструкция дана:
по просьбе короля, во имя Бога,
подателей вот этого письма
немедленно казнить, без размышленья.
И дело здесь не вашего ума.
нам — принимать, вам — исполнять решенья.
Горацио.
Как было запечатано письмо?
Гамлет.
Ты не поверишь, но вмешалось снова
в событья провидение само.
Как будто кто шепнул мне «перстень» слово.
И отыскался вдруг в суме моей
отцовский перстень с гербовой печатью –
наследие всех датских королей.
Я это счёл небесной благодатью.
Потом бумагу вчетверо сложил,
как подлинник был сложен королевский,
печать оттиснул, и образчик лжи
друзьям своим подкинул по-соседски.
Подмены не заметили они.
Назавтра мы подверглись нападенью
пиратскому, а как провел я дни
дальнейшие ты знаешь. Провиденье,
мне кажется, ведёт меня вперёд.
Горацио.
А Гильденстерн и Розенкранц в дороге,
ведущей в ад.
Гамлет.
Да пусть их чёрт возьмёт!
За это моя совесть не в тревоге.
Их гибель только результат того,
что впутались они в гнилое дело.
А для ничтожества страшней всего
попасть меж двух гигантов, что умело
и разъярённо бьются до конца.
Горацио.
Но что же за король у нас на троне?
Гамлет.
Как думаешь, теперь я подлеца
имею право наказать в короне?
Я должен рассчитаться с ним за то,
что он убил отца, мать обесчестил,
украл мне предназначенный престол,
и погубить хотел меня? Для мести
здесь поводов достаточно вполне.
Я этой вот рукой сведу с ним счёты.
Таким, как он, нет места на земле.
Её избавлю я от язвы гнёта.
Горацио.
Но вскорости раскроется подлог,
Из Англии придут к монарху вести.
Гамлет.
Успею я расставить свой силок.
И петуха поймаю на насесте.
На тонкой нити жизнь висит у нас,
её порвать мы так же быстро можем,
как произносим быстро слово «раз».
И холодок уже бежит по коже.
Но вот чего, Горацио, мне жаль,
так это, что с Лаэртом я забылся.
В его печали есть моя печаль,
И гнев мой в его гневе отразился.
Я постараюсь примириться с ним.
Хотя мне и непросто было слушать,
как горем он бравировал своим
и наизнанку вывернул всю душу.
Горацио.
Принц, тише, тише! Кто идёт сюда?
 
Входит Озрик.
 
Озрик.
Приветствую вас дома, ваша милость.
Гамлет.
Благодарю покорно.
(Горацио)
Вот беда!
Как много комаров здесь расплодилось.
Вот этот кто?
Горацио.
Не знаю, добрый сэр.
Гамлет.
И слава Богу! Знать их — много чести.
Он с ног до головы убог и сер,
но деньги у него в надёжном месте.
К тому же много у него земли,
причём отличной, он имеет стадо,
и сытную кормушку принесли
за королевский стол ему в награду.
Животное — животных господин,
животным быть не перестанет всё же.
Свинью хоть королевой наряди,
её узнаем мы по грубой роже.
Озрик.
Сладчайший принц, могу ли ваш досуг
я потревожить важным сообщеньем?
Его Величество, ваш добрый друг,
просил отвлечь вас, испросив прощенья.
Гамлет.
Сэр, несомненно выслушать готов
я ваш доклад с вниманием огромным.
Напомню вам, что шляпы — для голов,
и потому берёт не мните скромно
в руках, а приспособьте к голове.
Озрик.
Благодарю за милость Вашу милость.
но здесь так жарко.
Гамлет.
Уж недели две
как ветер холод нам несёт и сырость.
Озрик.
О, да! Похолодало так с утра.
Гамлет.
Но для меня здесь все же слишком душно.
Озрик.
Не говорите, жуткая жара!
Погода даже вам, милорд, послушна.
Позвольте мне, однако, утрудить
ваш слух его Величества приказом.
Король наш приказал вам сообщить,
что он большой заклад поставил сразу
на выигрыш ваш в решительном бою
с Лаэртом. Он недавно возвратился.
Заверить должен вас: за жизнь свою
я не встречал тех, кто бы с ним сравнился
во внешности и мягкости манер,
в умении своем вести беседу.
В изяществе для многих он пример.
И он привык одерживать победу
во всяком начинании своём.
Он джентльмен, и высочайшей пробы.
Гамлет.
Какие дифирамбы мы поём!
Но для такой значительной особы
достоинств список трудно составлять.
В процессе этом — главное не сбиться,
чтобы потом не начинать опять
перечислять их с титульной страницы.
Давайте воздадим ему хвалу
за щедрость, за его большую душу.
Зеркальному под силу лишь стеклу
с ним равным быть. Я образ не разрушу,
сказав, что подражать ему во всём
под силу только избранным немногим.
Сейчас мы так кумира вознесём,
что на Олимпе чертыхнутся боги.
Озрик.
Как Ваша милость складно говорит.
Гамлет.
К чему весь этот разговор, ответьте!
Наш грубый дух его не оскорбит?
Озрик.
О, сэр!
Горацио.
Да неужели мысли эти
нельзя понятным языком сказать?
Прошу вас, говорите по-простому.
Гамлет.
Скажите кратко: как героя звать!
Озрик.
Лаэрт.
Горацио.
Хозяин кошельку пустому:
Все золотые он раздал слова.
Гамлет.
Лаэрт…
Озрик.
Я знаю, вам небезызвестно…
Гамлет.
От вашей речи — кругом голова.
(в сторону)
Вот если б мог я рассказать всем честно,
что так меня тревожит и гнетёт,
то не в мою бы пользу это было.
Своим делам веду я тайный счёт.
(Озрику)
Ну, говорите! Что вас там смутило?
Озрик.
Небезызвестно совершенство вам
Лаэрта…
Гамлет.
И я скромно не пытаюсь
сравниться с ним хоть потому, что сам
в себе ещё не очень разбираюсь.
Озрик.
Я говорю о том, что равных нет
ему здесь во владении оружьем.
Гамлет.
Чему он отдает приоритет?
Озрик.
Рапире и кинжалу.
Гамлет.
Всё что нужно
для боя насмерть.
Озрик.
Славный наш король
шесть берберийских скакунов поставил.
Лаэрт решил пистолем на пистоль
ответить в соблюденье общих правил.
Он внёс в заклад французских шесть рапир,
а с ними вместе также шесть кинжалов
работы итальянцев, стиль ампир,
и пояски, упряжки и держала.
Особенно упряжки хороши,
они изящны и замысловаты.
Их форма — просто праздник для души.
Гамлет.
Для дилетанта это трудновато.
Упряжки это что?
Горацио.
Я так и знал,
что вы к словам отыщите придирки.
Озрик.
Упряжка и держало, я б сказал,
одно и то же. Видел я картинки.
Гамлет.
Да, вы в терминологии сильны!
Кинжал от пушки отличить не в силах.
Итак, у нас сошлись две стороны:
французы и датчане. Это мило.
Не ясно только почему заклад
вы здесь упоминаете не к месту.
У вас в деревне все так говорят?
И жениху в заклад дают невесту?
Озрик.
Теперь о сути спора. Предстоит
бойцам три круга по четыре схватки.
Король добрейший твёрдо говорит,
что у Лаэрта три очка в остатке
окажется. А господин Лаэрт
уверен, что возьмёт двенадцать балов,
а вам, милорд, оставит на обед
дыру в столе, ни много и ни мало.
И если ваша милость даст ответ,
то можно этот спор решить немедля.
Гамлет.
А что если я вдруг отвечу — нет?
Озрик.
Никто, милорд, не тянет вас на петле.
Но противопоставить вам себя
придётся всё же в этом состязанье.
Гамлет.
Сэр, тихо, на весь замок не трубя,
я буду в ожиданье приказанья
прогуливаться здесь. Но отдых мой
готов прервать в любую я минуту.
Пусть принесут рапиры. В спорный бой,
а королю он нужен почему-то,
вступлю я. И отбить его заклад
попробую, коль хватит мне уменья.
Ну, а не выйдет, пусть певцы баллад
опишут с грустью это пораженье.
Озрик.
Прикажете мне передать ответ
ваш королю?
Гамлет.
Прошу вас. Слово в слово.
 
Озрик уходит.
 
Ушёл? Да, дела бесполезней нет
в порожнее лить воду из пустого.
Горацио.
Как этот франт на чибиса похож.
И даже шляпа на манер скорлупки.
Гамлет.
Младенцем был он кукольно пригож,
и прежде в бантик собирал он губки,
а уж потом тянулся за соском,
что мать ему давала. Он из стада
тех, кто с манерой времени знаком,
кто сызмальства имеют всё, что надо,
точнее, что положено иметь.
И век ничтожный наш их любит нежно.
Когда суп на огне начнёт кипеть,
то пенистая накипь неизбежно
всплывает на поверхность. И она
непостижимо впечатляет многих.
Она наверх легко идёт со дна,
и покоряет мудрых и убогих.
Но стоит только дунуть на неё,
и пузыри полопаются тотчас.
И платье подвенечное своё
она утратит, разрывая в клочья.
 
Входит вельможа.
 
Вельможа.
Милорд, его величество король
приветствовал вас Озрика приходом.
Тот сообщил, что головная боль
не досаждает вам, и непогода
не угнетает вас. И ждёте вы
решенья короля вот в этом зале.
Король, во избежание молвы,
просил меня готовность к состязанью
перепроверить вашу.
Гамлет.
                                         Я готов.
Намеренья мои вполне согласны
с желаньем короля. Без лишних слов
я повторяю коротко и ясно:
Когда король готов, готов и я.
Сейчас или когда ему угодно,
с условием, что голова моя,
как нынче от уныния свободна.
Вельможа.
Король уже спускается сюда.
С ним — королева и большая свита.
Гамлет.
Что ж, в добрый час. Не всё ль равно когда
быть побеждённым… или быть убитым.
Вельможа.
Уполномочен также передать
я вам и королевы пожеланье.
Он просила пару слов сказать
любезных до начала состязанья
Лаэрту.
Гамлет.
Это правильный совет.
 
Вельможа уходит.
 
Горацио.
Милорд, заклад вам выиграть не удастся.
Гамлет.
Не думаю. С тех пор, когда Лаэрт
уехал, начал я практиковаться.
Есть на победу шансы у меня,
тем бóльшие, чем больше будет фора.
Но почему в теченье всего дня
так тяжко на душе? И боль раздора
между умом и сердцем грудь теснит.
Но это пустяки…
Горацио.
Совсем напротив!
Гамлет.
Предчувствие лишь женщину смутит.
Её такие глупости заботят.
Горацио.
Мой принц, доверьтесь голосу души.
Она ведь не умеет ошибаться.
Я встречу тех, кто так сюда спешит,
скажу, что нынче вы не склонны драться.
Гамлет.
Нет, нет! Ни в коем случае, мой друг.
Мы презираем предзнаменованья!
И гибнет даже воробей не вдруг.
Есть промысел и в этом. Просто знанья
о наших судьбах всем нам не дано.
То, что сейчас случится, не случится
назавтра. То, что завтра суждено,
сегодня невозможно. Вереница
дней наших — это цепь, звено — к звену.
Готовым надо быть, всё дело в этом.
Когда уйдём мы в дальнюю страну,
чарующую непонятным светом,
никто из нас владеть не сможет тем,
что здесь другим оставит после смерти.
И вот вопрос — а смерти ждать зачем,
и раньше не расстаться с этим? Верьте
Творцу! И не пытайтесь угадать
судьбу свою. Пусть будет то, что будет.
 
Барабаны и трубы. Слуги вносят стол, а также на подушках — рапиры и латные рукавицы. 
Входят король, королева, Лаэрт, Озрик и свита.
 
Король.
Прошу вас руки, господа, подать.
(Соединяет руки Лаэрта и Гамлета.)
Гамлет.
Я должен вам сейчас сказать при людях:
простите меня, сэр! Большое зло
Я причинил вам. Все об этом знают.
Но на меня проклятие легло:
безумен я, чем грех свой искупаю.
Всё, что я сделал в отношенье вас
вполне достойно ненависти вашей.
Но повторяю: разум мой угас,
а череп просто стал порожней чашей.
Не Гамлет боль Лаэрту причинил.
Ведь Гамлет был с самим собой в разладе.
Как судно без руля и без ветрил,
он ни на что и никуда не глядя,
летел вперёд. Поэтому виной
всему не Гамлет, а его безумье.
Оно играет словно куклой мной.
Я тоже им обижен. В полнолунье
особенно бывает тяжело.
Преследуют ужасные виденья.
Прошу непредумышленное зло
Вас мне простить. Надеюсь откровенье
моё перед собравшимися здесь
освободит и в вашем добром мненье
меня от той вины, что в сердце есть.
Стрелу, так вышло, я пустил в мгновенье
когда случайно собственный мой брат
встал на пути разящего полёта.
Лаэрт.
Принять я ваши извиненья рад
природным чувством. Хоть по всем расчётам
оно-то и должно во мне будить
желание возмездия. Но к чести
я отношусь серьёзно. Это нить,
концы которой уж не свяжешь вместе,
единожды порвав. И потому
в вопросах чести я так непреклонен,
и наше примиренье не приму
пока годами убелённый воин,
в таких делах известный всем знаток,
свой приговор не огласит публично,
и приведёт пример, какой итог
в подобном деле выглядел прилично.
И если скажет он, что имя мне
не запятнает это примиренье,
доволен этим буду я вполне.
А до того я ваше предложенье
считаю честным и любовь приму,
как принял бы от искреннего брата,
без подозрений.
Гамлет.
Сердцу моему
слова отрадны ваши. И утрата
нас общая сближает. Я готов
сразиться с вами в поединке честном.
Давайте же начнём без лишних слов.
Подайте нам рапиры. Это место
Пусть будет полем боя.
Лаэрт.
Что ж, начнём.
Рапиру мне.
Гамлет.
Лаэрт, искусство ваше
сверкнёт всё ослепляющим лучом
звезды в полночной тьме и будет краше
на фоне скромных навыков моих.
Лаэрт.
Принц Гамлет, вы смеётесь надо мною?
Гамлет.
Нет, но мне ясно, кто из нас двоих
сильнее. Этой вот клянусь рукою.
Король. (Озрику)
Подайте им рапиры, юный друг.
(Гамлету)
Племянник, вам известно о закладе?
Гамлет.
Известно. Но поставили на круг
из двух бойцов слабейшего вы, дядя.
Король.
Я не боюсь. Не раз я наблюдал,
как оба вы фехтуете отменно.
Но надо, чтоб Лаэрт вам фору дал.
Скажу ему об этом непременно.
Ведь он в Париже опыт приобрёл,
которого датчанам и не снилось.
Лаэрт.
Рапира эта, где сидит орёл,
мне тяжела. Позвольте, ваша милость,
другую взять.
Гамлет.
А мне так в самый раз.
Они одной длины?
Озрик.
Милорд, конечно!
Король.
С вином сосуды ставьте здесь для нас.
Мы будем пить за принца…
(в сторону)
Но не вечно.
(всем)
И если первым нанесёт удар
наш Гамлет, пусть стреляют в замке пушки
и трижды раздаётся звук фанфар
так громко, чтобы древние старушки
услышали. И ясно стало всем,
что пьёт король за Гамлета победу.
А в кубок он жемчужину при сём
такую кинет, что в короне деда
и прадеда бывали поскромней.
Итак, пускай цимбалы скажут трубам,
те — пушкарям, а пушкари скорей
ответят небу залпом, чтобы губы,
у всех кто слышал, повторили в такт:
Сейчас король пьёт за здоровье принца!
Вот мой приказ вам, и да будет так!
Бой — слаще нет для рыцаря гостинца!
Ну, начинайте! Судьям — наблюдать
внимательно!
Гамлет.
Начнём же, сэр!
Лаэрт.
Пожалуй.
 
Сражаются.
 
Гамлет.
Вам, сударь мой, пристало нападать!
Укол!
Лаэрт.
Нет!
Гамлет.
Судьи!
Озрик. (Лаэрту)
Вас задело жало.
Лаэрт.
Пусть будет так. Продолжим, господа!
Король.
Постойте, осушить я кубок должен
за Гамлета. Счастливая звезда
тебя хранит. А жемчуг тем дороже,
что в честном он тобой добыт бою.
Пью за тебя!
 
Литавры, трубы, пушечная пальба.
 
И дайте ему кубок.
Гамлет.
Хотел продолжить схватку я б свою.
Пусть от волненья пересохли губы,
пока вино отставьте. Ну, вперёд!
 
Сражаются.
 
Ещё удар! Что скажите?
Лаэрт.
Касанье,
сознáюсь, было.
Король.
Вас победа ждёт,
мой мальчик, в этом трудном состязанье.
Королева.
Он запыхался. Гамлет, вот платок.
Возьми и вытри лоб разгорячённый.
Я выпью за тебя вина глоток.
(Пьёт.)
Гамлет.
О, госпожа! Ваш сын умалишённый…
Король.
Не пей, Гертруда!
Королева.
Но хочу я пить.
Милорд, простите мне моё желанье.
Король. (в сторону)
Отравлен этот кубок. Как же быть?
Всё! Слишком поздно.
Гамлет.
…пыл соревнованья
боится слишком охладить вином.
Королева.
Сын, подойди. Дай оботру лицо я
тебе своим платком. Лишь об одном
молю я Бога: чтобы ты из боя
сегодня вышел цел и невредим.
Лаэрт. (Королю)
Сейчас удар смертельный нанесу я.
Король.
Нет, мы ещё немного погодим.
Лаэрт. (в сторону)
Момент убийства мысленно рисуя,
я чувствую, как совесть скажет «нет».
Гамлет.
Итак, сейчас начнём мы третью схватку!
Прошу вас не играть со мной, Лаэрт,
и биться во всю силу, без остатка.
Мне кажется, дерётесь вы шутя!
Лаэрт.
Ах, вот что! Ну, держитесь, гордый Гамлет,
обидчивый, как малое дитя.
 
Они сражаются.
 
Озрик.
Пока ударов нет. Но темперамент!
Лаэрт.
Вот вам!
 
Лаэрт ранит Гамлета.
Они вырывают друг у друга рапиры.
 
Король.
Их разнимите кто-нибудь!
Они разъярены.
Гамлет.
Нет, мы продолжим.
 
Королева падает.
 
Озрик.
На помощь! Королеве не вздохнуть!
 
Гамлет ранит Лаэрта.
 
Горацио.
В крови вы оба. Будет бой отложен.
Как чувствуете вы себя, мой друг?
 
Лаэрт падает.
 
Озрик.
Лаэрт, ответьте, ранены куда вы?
Лаэрт.
Неважно. Я как вальдшнеп сделал круг
и в свой попал силок. И боги правы:
коварством меня собственным убить
лишь справедливо.
Гамлет.
Что там с королевой?
Король.
Ей трудно в душном зале долго быть,
К тому же кровь и справа здесь, и слева.
Она лишилась чувств.
Королева.
Нет, нет! Питьё!
О, дорогой мой Гамлет! В нём отрава!
Я умираю.
(Умирает.)
Гамлет.
Страшное житьё…
А с виду — власть, почёт, богатство, слава.
О, жуткое злодейство! Пусть найдут
виновных! Где скрывается измена?
Лаэрт.
Ты, Гамлет слеп. Узнай: измена тут!
А ты убит. Умрёшь ты непременно
в теченье получаса. Страшный яд
нельзя ослабить ни одним лекарством.
Предательства затейлив был наряд –
рапира эта. И её коварство
двояко: не притуплена она
и острие отравлено к тому же.
Мой гнусный замысел — моя вина,
и этим смертный жребий мой заслужен.
Встать на ноги уже не хватит сил…
Отравлена безвинно королева…
Я в сердце тайну страшную носил,
но больше не могу. Я полон гнева.
Во всех несчастьях виноват король!
Гамлет.
Как кстати, что отравлена рапира!
За дело, яд! Свою исполни роль!
(Закалывает короля.)
Все.
Измена!
Гамлет.
Не видал страшней я пира.
Король.
Я только ранен! О, мои друзья,
скорей на помощь! Короля спасите!
Гамлет.
Тебе, злодей, помочь уже нельзя.
На, получи своё, кровосмеситель!
Допей отраву! Где же жемчуг мой?
В вине он растворился без остатка.
За матерью последуй в мир иной.
О, мщение, как ты бываешь сладко.
 
Король умирает.
 
Лаэрт.
Он по заслугам получил. Был яд
составлен королём собственноручно.
Простим друг друга, благородный брат!
На небе вместе будет нам не скучно.
Да не падёт на вас ни смерть моя,
ни смерть отца, а на меня — смерть ваша.
(Умирает.)
Гамлет.
Мы в жизни этой были бы друзья.
Пусть Бог простит нам прегрешенья наши.
Я умираю. Матушка, прощай!
Вы все, кто стал свидетелем случайным
событий этих, видели лишь край
большой картины. И необычайно
изумлены. Будь время у меня,
я рассказал бы всё… Но смерть торопит…
Она как пристав, не помедлит дня
с арестом, и долгов своих не копит.
Пусть будет так… Горацио, прощай!
Ты остаешься жить. Прошу, правдиво
Поведать всем об этом обещай.
Горацио.
Мой добрый принц, возможно нерадивым
рискую оказаться вам слугой,
но римлянин я больший, чем датчанин.
Питьё осталось в кубке. Выбор мой –
Быть с вами в смерти, так же как в печали.
Гамлет.
Отдай мне кубок, если ты себя
мужчиною считаешь. А иначе,
клянусь, его я вырву. И любя
меня, пообещай, что вместо плача
себя благому делу посвятишь:
не дашь моё ты опорочить имя,
и всем, кто пожелает, разъяснишь
как всё случилось. С мыслями такими
от вечного блаженства удержись,
останься в этом беспокойном мире.
Быть может, моя конченная жизнь
даст повод некой беспокойной лире.
 
Вдали военный марш и крики.
 
Воинственные звуки слышу я.
Что это?
Озрик.
Младший Фортинбрас, с победой
вернувшийся из Польши, короля
английского приветствует полпредов.
Гамлет.
Горацио, я умираю. Яд
уже почти изгнал мой дух из тела.
Посольства не услышу я доклад,
но предскажу, как обернется дело.
На Фортинбраса выбор ваш падёт.
Я голосую за него посмертно.
Скажи ему об этом. Пусть найдёт
он время, чтобы выслушать предметно
твой честный обстоятельный отчёт
о том, как всё сплелось необычайно.
Прощай. Уже пошёл обратный счёт.
Жизнь — позади. А впереди — молчанье.
(Умирает.)
Горацио.
Не видел благороднее сердец,
чем только что разбившееся. Боже,
пускай небесный вострубит гонец,
и сонм печальных ангелов поможет
со скорбным пеньем принца отнести
туда, где ждёт его успокоенье.
О, жалкий век, где честность не в чести.
Но барабанов слышу приближенье…
 

Входит Фортинбрас, английские послы, свита.

 
Фортинбрас.
Где это?
Горацио.
Что хотите видеть вы?
То, что способно опечалить камень
и поразить богов? Тогда, увы,
нашли вы это здесь и вместе с нами.
Фортинбрас.
Я вижу эту груду мёртвых тел,
они друг друга, видно, истребили.
О, ангел смерти, здесь ты преуспел,
Сведя единым выстрелом к могиле
весь древний датский королевский род.
Первый посол.
Да, зрелище ужасно. Наши вести
из Англии никчёмны, ибо тот,
кто должен был узнать от нас на месте,
что Розенкранц и Гильденстерн мертвы
согласно его тайного приказа,
покинул этот мир. Теперь, увы,
мы не получим благодарность.
Горацио.
                                                            Сразу
хочу вас огорчить: благодарить
не стал бы он, в живых оставшись даже.
Он вовсе и не думал их убить.
Но в двух словах об этом не расскажешь.
Из польского похода Фортинбрас,
из Лондона послы — явились кстати.
Нам предстоит расследовать сейчас
подробности кончины высшей знати.
Прошу вас, прикажите на помост
тела убитых положить все вместе,
поставьте стражу. На любой вопрос
отвечу я подробно, честь по чести.
Вам предстоит услышать о делах
кровавых, о деяньях смертоносных,
о двух несхожих братьях-королях,
и о других персонах венценосных,
о злобе и коварстве их вельмож,
о святой простоте, о хитрых планах,
о том, как слово бьёт верней, чем нож
о покушеньях и случайных карах,
о замыслах, рассыпавшихся в прах,
похоронивших тех, кто их придумал,
о чудных воскресеньях и смертях,
о безрассудстве и глубоких думах.
Фортинбрас.
Мы выслушать рассказ ваш поспешим,
и созовём сановников достойных,
А с властью, полагаю, так решим:
со скорбью, но по-рыцарски спокойно
свою удачу принимаю я.
На это королевство я имею
права, забыть которые нельзя.
И в нынешнее время я посмею
их всенародно гласно предъявить.
Горацио.
От имени того, чей голос помнят,
об этом мне придется говорить
и волю принца Гамлета исполнить:
Он Фортинбраса королём назвал.
И это вам сулит поддержку многих.
Но чтоб не упустить из рук штурвал,
в умах людей не возбудить тревоги,
и зáговоров новых избежать,
пусть всё это свершится поскорее.
Вердикт, на нём — гербовая печать.
Фортинбрас.
Согласен. А пока пусть в галерее
дворца поставят траурный помост,
и на него четыре офицера
уложат принца так, чтоб в полный рост
он виден был. Жива в народе вера,
что он бы был достойным королём.
И в ознаменованье его смерти
пусть пушки в такт заговорят о нём.
А после упокоим в земной тверди
мы с почестями королей его.
А остальные уберите трупы.
Их зрелище нам более всего
напоминает поле битвы. Глупо
здесь им лежать. Ведь в комнатном тепле
тела земные не покинут души.
Земное завтра предадим земле.
А воинам приказ: стрелять из пушек.
 
Уходят. Пушечный залп.
 
Санкт-Петербург, 2009

©

Информационно-исследовательская
база данных «Русский Шекспир», 2007-2023
Под ред. Н. В. Захарова, Б. Н. Гайдина.
Все права защищены.

russhake@gmail.com

©

2007-2024 Создание сайта студия веб-дизайна «Интэрсо»

Система Orphus  Bookmark and Share

Форум «Русский Шекспир»

      

Яндекс цитированияЭлектронная энциклопедия «Мир Шекспира»Информационно-исследовательская база данных «Современники Шекспира: Электронное научное издание»Шекспировская комиссия РАН 
 Каталог сайтов: Театр Каталог сайтов - Refer.Ru Яндекс.Метрика


© Информационно-исследовательская база данных «Русский Шекспир» зарегистрирована Федеральной службой
    по надзору за соблюдением законодательства в сфере СМИ и охраны культурного наследия.

    Свидетельство о регистрации Эл № ФС77-25028 от 10 июля 2006 г.